— Я запрещаю тебе уводить эту девушку отсюда! — с перекошенным лицом воскликнула Соланж, оглядываясь вокруг, словно ища поддержки.
Развернувшись, Кэтрин сказала:
— Запрещаешь? Запрещаешь, Соланж? Кому, по-твоему, ты запрещаешь? Безусловно, не мне. Пойдем, Али.
Подняв юбки, она демонстративно, как генерал со своим войском, вышла из комнаты. Она не останавливалась, пока не дошла до внутреннего двора большого дома.
У железной лестницы она повернулась.
— Мадам, — обратился Али, одной рукой поддерживая девушку, которую называл Индией. — Мое сердце переполнено эмоциями. Благодарность сдавливает мое горло.
— Значит, ничего не говори, — строго ответила Кэтрин. — Давай лучше осмотрим раны Индии.
— Да, мадам. Но… Это властная женщина, умеющая вызывать духов. Злые силы в ее теле могущественны. Она ставит на колени самых сильных мужчин плантации. Увидев, что вы противостояли ей храбро, как La Lionne[83], моя душа возрадовалась, что я ваш слуга. Когда ваши янтарные глаза сверкали гордостью и гневом, как у кошки в пустыне, я как никогда понял, почему месье Раф выбрал вас. Это как союз черного леопарда с золотой львицей.
Щеки Кэтрин на миг покрылись краской смущения, а когда она посмотрела в серьезные глаза Али, то поняла, что он лишь хотел выразить восхищение: в его словах не было ничего непочтительного.
— Спасибо, — тихо ответила она. — Я не уверена, что заслуживаю такой щедрой похвалы, но запомню твои слова.
По правде говоря, возможно, именно из-за воодушевляющего комплимента Али она в тот вечер осмелилась после ужина без приглашения войти в кабинет к Рафаэлю. Можно было бы подождать, пока он придет в их спальню, однако ей казалось, что между ними и так было достаточно противоречий на том поле битвы. Более того, он редко бывал в настроении обсуждать что-либо в спальне.
— Войдите, — отозвался он на ее стук.
Когда Рафаэль увидел, кто вошел, то опустил перо и потянулся, соединив руки на затылке. Четкая линия его губ изогнулась в улыбке, пока он наблюдал, как она подходит к его широкому письменному столу.
— Какие церемонии, — растягивая слова, произнес он. — Полагаю, мне не стоит надеяться, что ты пришла оттащить меня от работы?
— Боюсь, что нет, — ответила она, улыбнувшись. — Если позволишь, я бы хотела поговорить с тобой.
Круги вокруг его глаз, следы усталости, стали заметнее. Он ответил коротко:
— Конечно. Что я могу для тебя сделать?
— Это касается Индии… — начала она и рассказала, что произошло.
Пока он слушал, все сильнее хмуря брови, она пыталась понять, чья именно демонстрация власти была ему неприятна — ее или его сестры. Какой бы ни была причина его недовольства, Кэтрин не желала, чтобы ее усмиряли.
— Соланж кажется, что коль ты сам приказывал выпороть слуг, значит, одобришь и ее действия. По какой-то непонятной причине она категорически возражает против присутствия в доме этой девушки.
— Ты знаешь почему? — спросил Рафаэль, устремив взгляд куда-то за ее плечо.
— Я не уверена. Может, потому что Индия была знакома с мадам Тиби на Сан-Доминго и невзлюбила ее? Или потому, что не боится?
— Боится?
— Насколько я поняла, компаньонка твоей сестры имеет репутацию… женщины, умеющей управлять духами. Я… я не могу понять, каким образом она так влияет на Соланж.
— Так же как твоя Деде на тебя? — сухо спросил он.
Считал ли Рафаэль, что она раздувает из мухи слона из-за того, что он запретил ей привозить сюда свою старую няню? Кэтрин отбросила эту мысль.
— Нет, речь не о всяких там снадобьях, — медленно ответила она. — Но что-то здесь не так, и я могу только предположить, что всему виной эта женщина. Соланж почти никуда не ходит без нее, а кроме того… сегодня днем были еще эти мыши…
— Мыши? Не понимаю…
— Мы с Паулиной наконец нашли время после ленча перебрать шкаф с постельным бельем. Все оно оказалось в ужасном состоянии. Половину простыней нужно чинить, большая часть их поражена грибком и годится только на тряпки. Из-за сырости повсюду были чешуйницы, а в середине стопки покрывал мы нашли гнездо только родившихся мышат, крошечных розовых слепых грызунов, размером меньше мизинца. Я отправила Паулину выбросить их, но она вернулась со словами, что Соланж их у нее отобрала. Конечно, их следовало убить, но Паулина сказала, что Соланж бросила их на камни во дворе и раздавила каблуком туфли.
Он долго молчал.
— Ты упрекаешь в этом мадам Тиби?
— Я не могу придумать иного объяснения.
— Нет. Ты советуешь отказаться от ее услуг?
— Это тебе решать, но разве так не будет лучше?
— Я не знаю, — сказал он, подавшись вперед и протирая глаза. — Ты же понимаешь, что рядом с Соланж с самого детства не было никого, кроме этой женщины. Она единственный человек, к кому привязана моя сестра. Когда наша мама умерла, у нее было много нянь, но ни одна из них не могла вынести ничем не обоснованного требования отца держать девочку в изоляции. У меня, к моему глубокому сожалению, совсем не было на нее времени. К тому же в течение последних двух лет она находилась только с мадам Ти. Неудивительно, что Соланж обижается и злится, она привыкла полагаться на единственного постоянного человека в ее жизни.
— Какая-то нездоровая зависимость, правда?
— Согласен, но это все, что у нее есть. Как я могу отобрать у нее мадам Тиби?
— Однако эта женщина может использовать более страшную форму джу-джу, чем та, которой пользовалась Деде, когда ты ее обвинял, — бросила Кэтрин, используя аргумент, которого больше всего избегала в безнадежном споре.
Он со вздохом поднялся, обошел стол и присел на край, качая одной ногой.
— Да. Тебе не нужно говорить мне об опасности. Но давай прекратим этот спор. Я признателен тебе за беспокойство о Соланж — поверь, я более осведомлен о том, что происходит в мое отсутствие, чем ты можешь себе представить. Я обдумаю твои слова и буду начеку. Но я не хочу перегнуть палку. Что касается Индии… — продолжил он, беря Кэтрин за руку и водя большим пальцем по ее ладони. — Ты твердо решила взять только ее и никого другого?
— Я… я бы хотела взять ее, да, — ответила Кэтрин, невольно наклоняясь ближе к нему.
— Значит, я принимаю ее.
— А если Соланж обратится к тебе с просьбой… продолжить наказание?
— Можешь быть спокойна. Я знаю, что ей ответить.
— Благодарю, — сказала она низким голосом, боясь поднять взгляд и обнаружить в его глазах насмешку.
Но когда он ответил, его голос был серьезным.
— Не стоит благодарности. Я делаю это также ради Али. Он тоже хотел бы устроить Индию, по крайней мере так я понял, пока переодевался к ужину.
— Ты прекрасно к нему относишься, несмотря на то что он раб.
— Али мне как брат, — кратко ответил он. — И он не раб. Я дал ему вольную в Париже.
— И он вернулся с тобой сюда?
— Да. Подобная преданность тебя удивляет? Не сомневаюсь, зная, что ты обо мне думаешь. Однако не могу сказать, что все это правда. Я был вместе с Али во время его возвращения в Аравию. Тогда я считал, что он променяет меня на пустыню, но его место вождя племени было уже занято. Кроме того, он понял, что больше не имеет ничего общего с людьми в голубых шатрах. Как он красиво заметил, теперь я его племя. Уверен, отныне в его состав входишь и ты, дорогая.
— Мне было бы приятно, — с легкой улыбкой ответила она.
Наступила небольшая пауза. Кэтрин ощущала источаемый им магнетизм, знала, что он ждет от нее ответных чувств, ждет, что она обнимет его в ответ на легкое пожатие ее запястья. Прежде чем сдаться, прежде чем решимость покинет ее, Кэтрин спросила:
— А правда то, что сказала Соланж? Ты давал приказ подвергать людей порке здесь, в Альгамбре? Именно ты?
— Да, — ответил он.
Она подняла на него взгляд, невольно ища в его лице признаки того же беспощадного сумасшествия, которое видела в глазах Соланж.
— Но почему?
— Кажется, я рассказывал тебе, что со здешними рабами много лет обращались жестоко, тем не менее они всё, что у меня есть, а еще так много нужно сделать, чтобы не потерять плантацию. Надо отремонтировать и укрепить дамбу, чтобы она не треснула и не снесла все на своем пути. Надо посчитать и оценить скот, позаботиться о нем. Надо вспахать поля, починить изгородь, плюс еще тысяча всяких дел. Нет времени на неповиновение или ослушание, нет времени на мятежи. Сейчас единственная власть, которую признают и уважают эти люди, основана на страхе. Единственное, чего они боятся, — кнут. Доброта, доверие считаются у них проявлением слабости. Бывают моменты, когда подобное положение дел напоминает мне о нашем браке, милая Кэтрин.
Прикоснувшись к подбородку, он поднял ее голову, чтобы их глаза встретились.
— Если бы я сказал, что люблю тебя, ты, не испытывая ко мне никаких чувств, могла бы использовать эту любовь как оружие против меня. Мне не нравится чувствовать, как ты дрожишь под моими руками, и все же до тех пор, пока ты не уверена, до тех пор, пока ты совсем чуть-чуть боишься меня, ты будешь мне послушна.
— Откуда ты знаешь, что я не испугаюсь до смерти и не убегу от тебя? — спросила она, желая, чтобы голос прозвучал дерзко, но он был хриплым.
— Я никогда не позволю тебе уйти, — сказал он, крепко сжав ее руку, и его глаза были предельно серьезны. — Никогда.
Глава 13
— Маркус!
Радостный крик разнесся по бесшумному лесу. Соланж пришпорила лошадь и галопом поскакала навстречу мужчине, стоявшему в тени покосившегося дуба. Она спрыгнула с седла прямо в руки бывшего поклонника Кэтрин.
Сама же Кэтрин с суровым выражением лица остановила свою лошадь возле коня Соланж. Могла бы и догадаться, корила она себя. Ей следовало сообразить, что неожиданное приглашение Соланж проехаться утром верхом не могло быть безобидным. Как было глупо с ее стороны думать, что отношение девушки могло измениться или что она может считать ее подругой. Желая доказать Рафаэлю, что не всегда ссорится с его сестрой, Кэтрин оказалась одураченной. Осталось только выяснить, кому принадлежала идея заманить ее сюда.