В его тоне сквозил упрек или ей показалось? Заметил ли он, что она нарочно ищет, чем занять свои руки, чтобы отвлечься от неприятных мыслей? Усталость притупляла чувства. Она помогала не думать о ласкавших ее нежных руках и чувственном отклике на них ее тела, отклике, который в виду обстоятельств казался ей унизительным.
Кэтрин тщетно дергала ленты, и ее голос из-за этого стал резким.
— Конечно, у меня будет время. Я не планирую все шить сама, ты же понимаешь. Есть несколько женщин в хижинах, которые более или менее умеют это делать.
Рафаэль не торопясь поднялся с кровати и подошел к ней.
— Тебе не нужно показывать мне свои коготки, La Lionne. Я не собираюсь ссориться с тобой. По крайней мере, — поправил себя он, — без повода.
Кэтрин подняла на него широко раскрытые золотисто-карие глаза.
— Как ты меня назвал?
— Львица. Так люди зовут тебя за спиной: из-за золотых волос и мужества. Ты также завоевала восхищение Али, а женщине это непросто, учитывая его арабское сердце. Ты знала об этом?
Накрыв ее руки своими, он остановил ее напрасные попытки развязать узел. Одним рывком он разорвал ленты, освободив Кэтрин от шелковой сорочки. Невозможно было неправильно истолковать целенаправленное движение его рук, скользнувших под шелк и привлекших к себе ее обнаженное тело.
— Ты… ты хотел поговорить со мной, — напомнила ему Кэтрин, пытаясь отвлечь его внимание.
Его руки напряглись, затем вновь расслабились.
— Странно. Мне больше не хочется… говорить.
— Индии придется ждать, — выдохнула она.
— Пусть подождет, — пробормотал он, прижимаясь лицом к ее волосам.
Глава 14
Если бы Рафаэль спросил ее о Маркусе, на что она почти надеялась, она бы все ему рассказала. Но, поскольку этого не произошло, она не стала ничего говорить, не желая нарушать воцарившийся между ними шаткий мир или вызывать злорадство у Соланж. Ее больше не просили быть компаньонкой. Продолжали ли встречаться Соланж и Маркус, она не знала и не хотела знать. Чувствуя свою вину, она надеялась, что девушка устанет от этого флирта — или устанет Маркус. Если же этого не случится, то мадам Тиби наверняка найдет способ положить конец этим встречам. Возможно, подобный оптимизм был безоснователен, но он помогал ей сохранять равновесие в ее слишком неопределенной жизни.
В стенах дома продолжалась безмолвная и яростная борьба за власть. Индия, с каждым днем становившаяся все больше и крупнее, твердо заняла сторону Кэтрин. Вместо того чтобы избегать Соланж и мадам Тиби, как ожидала Кэтрин, она, казалось, открыто попирала их. Она не выполняла их приказы без согласования с Кэтрин. Она изводила других служанок своим черным враждебным взглядом, так что те постоянно тряслись, страшась и бывшей экономки, и индейской девушки, боясь выполнять их поручения и боясь не выполнить, во время работы по тысячу раз на день оглядываясь через плечо.
Ее присутствие оказало положительное влияние на Кэтрин. Она начала доверять девушке, передавала через нее распоряжения, а та оказывала ей всяческую поддержку. Между ними установилось взаимное восхищение и уважение, но не более. Индия, заключенная в свою раковину гордости, не была открыта для дружбы. Она никогда не улыбалась. В ее глазах отсутствовала глубина — это были лишь гладкие черные зеркала, не отражающие ее личность.
Кэтрин с неподдельной признательностью приняла ткани, привезенные для пошива одежды слугам. Теперь все могли заняться полезным делом. Но не тут-то было. Это тоже стало предметом разногласий, потому что Рафаэль настоятельно просил мадам Тиби наблюдать за процессом закройки и пошива одежды, а также ее раздачи.
Мадам Тиби согласилась выполнять его указания, пытаясь произвести хорошее впечатление, но Соланж возмутилась, что ее заставляют быть швеей для рабов, да еще и на время лишают наставницы. Девушка, конечно, не поссорилась со своей компаньонкой, но между ними явно начались некоторые трения. Кэтрин считала, что этому способствовало то, что мадам Тиби не одобряла встреч Соланж с Маркусом, хотя и ничего не говорила по этому поводу. В любом случае Соланж стала более открытой. Она могла войти в комнату Кэтрин, когда та одевалась, трогала ее платья, висевшие в шкафу, копошилась в безделушках и бижутерии в шкатулке и критическим взглядом наблюдала, как Индия укладывала ей волосы. Когда она восхищалась какой-нибудь побрякушкой, например украшением для волос, сделанным из шелковых розовых роз, или пряжками для туфель, Кэтрин чаще всего настаивала, чтобы она забрала их себе. В глубине души она ругала себя, что подкупает девушку, но Соланж так искренне радовалась этим мелочам, что Кэтрин с удовольствием их дарила.
Однажды Кэтрин рискнула предложить Соланж изменить прическу: вместо строгой сделать более современную, похожую на прически римлянок. К ее удивлению, Соланж согласилась, позволив Кэтрин накрутить ей волосы с помощью щипцов для завивки. Эффект получился такой замечательный и Соланж стала выглядеть настолько очаровательнее, что Кэтрин осмелилась предложить накрасить ей ресницы, наложить рисовой пудры и румян на щеки и накрасить губы тертыми лепестками диких роз. Поначалу все это внимание, как и изменение прически, было принято с благодарностью, но вскоре превратилось в утренний ритуал. Один или два раза Соланж даже улыбалась при виде результата. Рафаэль рассыпал похвалы, но мадам Тиби в своих редких замечаниях называла такое преображение художеством.
Когда однажды утром Соланж не пришла к Кэтрин во время ее туалета, она восприняла это вполне спокойно, не надеясь так быстро завоевать сердце золовки. Когда же Соланж не спустилась к обеду, она заволновалась. Это было необычно, поэтому Кэтрин прошла через галерею и постучала к ней.
— Простите, — приоткрыв дверь, сказала мадам Тиби в ответ на ее вопрос. — Мадемуазель не сможет поговорить с вами. Ей нехорошо.
— Нехорошо? А что случилось?
— Болит живот, ну, вы же понимаете, со всеми бывает иногда. Ей станет лучше через день-другой.
— Больше никто из нас не заболел… — начала Кэтрин.
— За что вы должны благодарить le bon Dieu[84]. Лично меня тоже немного тошнит. Я вовсе не уверена, что рыба в особом томатном соусе с устрицами, которую Кук приготовила для мадемуазель, была свежей.
— Я не припоминаю такого блюда.
— Я же сказала, оно было приготовлено специально для мадемуазель. Я сама принесла его ей. Вы должны помнить, что вчера ей не понравилось ваше меню.
В самом деле, так и было. Соланж поковырялась в тарелке, но, на удивление, ничего не сказала насчет еды.
— Может, она съела что-то раньше. Если бы я могла взглянуть на нее…
— Она хочет побыть одна, спокойно полежать в кровати, при закрытых шторах. Я дала ей снотворное, и она только что заснула. Уверена, проснувшись, она почувствует себя значительно лучше.
— Я не стану ее будить. Не сомневаюсь в точности вашего диагноза, мадам, но у меня есть небольшой опыт в недугах подобного рода. Уверена, вы не будете возражать, если я войду и подтвержу ваши предположения?
— Ни в коем случае, мадам, мне не хотелось бы вам отказывать, — предельно вежливо произнесла пожилая дама и весьма убедительно сыграла смущение, — но мадемуазель будет вне себя, если я позволю кому-нибудь войти и побеспокоить ее, тогда у нее снова начнет болеть голова. Мне ужасно не хотелось бы отвечать за последствия…
— В таком случае предоставьте это мне, — возразила Кэтрин, отказываясь принимать возражения.
К этому времени к ней подошла Индия. Прикоснувшись к двери, Кэтрин толкнула ее, скорее наперекор скрытной компаньонке, чем из-за беспокойства о Соланж.
Как только она увидела девушку, ее переживание усилилось. Бедняжка лежала на подушке, ее длинные волосы были заплетены в косу, которая покоилась на груди, закрытой белой ночной сорочкой. Бледная и удивительно юная.
Соланж открыла глаза, только когда Кэтрин взяла ее за руку. Губы искривились в подобии улыбки.
— Я знала, что ты придешь, — сказала она.
— Как ты себя чувствуешь?
Соланж рывком попыталась приподняться.
— Уже лучше, но я слаба, очень слаба.
— Тебе что-нибудь принести? Бульон? Чего-то освежающего?
— Я… да, пить, но… Сходите вы, мадам Ти. Не могли бы вы принести немного воды с апельсиновым соком. Вы же знаете, как я его люблю.
— На тумбочке есть вода… — начала женщина.
— Нет, свежей воды, только что выкачанной из колодца. Другой не хочу.
— Ну право, малышка. Не подобает так себя вести.
— Я не хочу другой, — повысив голос, повторила Соланж, и в ее глазах появились слезы отчаяния. — Я — не — хочу — другой.
— Очень хорошо. Не расстраивайтесь. Я уже иду.
Было очевидно, что женщина с большой неохотой покинула комнату. Причина этого стала понятна, как только за ней закрылась дверь.
Соланж крепче сжала руку Кэтрин.
— Кэтрин! Ты должна для меня кое-что сделать.
— Конечно, если это в моих силах.
— Обещаешь?
Из осмотрительности она колебалась.
— Пообещай!
— Я сделаю все, что в моей власти.
— Хорошо, — выдохнула Соланж. — Маркус. Он ждет у края болота. Ты должна сходить и сказать ему, что я не могу прийти.
— Соланж, я…
— Ты должна! Мадам Ти не согласится. Она надеется, что он сдастся и уедет. Она не понимает. Она не понимает, что я чувствую, когда думаю, как он ждет меня там…
— Я не могу пойти без слуги или не взяв кого-то с собой. Рафаэль сказал…
— В этом нет необходимости. Я больше не хожу на болото. Маркус не разрешает. Я расскажу, как тебе нужно идти. Этот путь не длинный, безопасный.
— Может, Индия сможет сходить и передать от тебя записку? — предложила Кэтрин, а Индия кивнула со своего места у двери.
На лице Соланж появилось сомнение, затем она покачала головой, по-прежнему лежа на подушке.
— Маркус сказал, чтобы я послала тебя, если не смогу прийти. Он не станет доверять никому другому, думая, что его обманом хотят отвадить от меня.