Дикость. О! Дикая природа! Берегись! — страница 34 из 52

яля в салоне на вилле в Кюбе ей пришло в ее четвертующую все мысли голову только одно четверостишие: а ведь это было не просто — исполнить его требование уметь играть на пианино. Для кого предназначен, ну не обязательно этот, но маленький, огонек по поводу игры на пианино? В одной из телепередач ведущий приветливо обращается к ней лично, призывая ее поучаствовать в лотерее, устроенной для наших стариков, чтобы ей тоже что-то досталось! Она ведь тоже старая. И тут же как бы невзначай сообщается о том, что американский президент, весельчак и детище рекламы, истинное творение промышленных толстосумов, хочет во что бы то ни стало сбросить куда-то бомбы. Нечто подобное происходит и с госпожой Айххольцер: ее комическая фигура призраком бродит среди поздних творений знаменитого философа. Это не совсем ничто. Дождь и сегодня стучит по крыше виллы в Кюбе, которая уже давно продана. В погребе гораздо более скромного дома готова тем временем любовная западня для Эриха-лесоруба. Эта западня настолько полна смысла, словно вот-вот им разродится. Сегодня никому из ассистентов ни в коем случае нельзя спускаться в погреб. Иначе в мышеловку попадется совсем не тот мужчина. Она будет ожидать лесоруба, и я заранее этому радуюсь, перед домом на лавочке. Сегодня ее готовку хорошо приняли те умники, которые занимают серьезные посты. В Венском университете, или же под другим аналогичным горячим философским душем. В беседе она выступает как настоящий возмутитель спокойствия, ее мыслительная щель приоткрыта лишь наполовину. Ей кажется, что если вокруг витают миллионы мыслей, то парочка из них должна долететь и до нее. Молодых людей, сидящих у нее в гостях, она именует гениями, а те в свою очередь получают за это порцию мыслительного яда при выхлопе глушителя ее вскипевших мозгов. Они поднимают старую женщину на смех. Она хочет только посидеть вместе с ними, больше ничего. Всемирная сеть спорта может помочь человеку справиться с такими вещами. Она нарушает мирную тишину гор своим правом голоса. Удостаивает каждого, кто протягивает ей хотя бы мизинец, помощи в жизни и учебе. Гости засыпают по неумолимому приказу алкоголя. Кроме того, они подчиняются приказам науки и ее руководителей в Венском университете. Это вызывает у них крайнее раздражение. Женщина, словно во сне, говорит еще что-то о своем происхождении, которое она, коли уж зашла об этом речь, выдает за более высокое, чем нужно и чем это есть на самом деле. Многие из тех, кто слушает ее рассказы о философе, считают их невероятными. Винить в этом следует ее возраст, который делает воспоминания обманчивыми. Под конец, чтобы раздевание доставляло удовольствие, мастер придумал надевать на нее одежду в десять слоев. И сегодня старая женщина, помимо лесоруба, которого она хочет тоже, желает получить Национальную премию Австрии по культуре или же премию города Вены. Кожа у нее старая и не подходит к тем молодым мыслям, которые она в себе заключает. Ассистенты не одаряют ее даже минимальным признанием, хотя бы из милосердия, за те искрометные идеи, которые сегодня сочли бы старомодными даже где-нибудь в Форарльберге или в Швейцарии. Молодой гений, ее нынешний избранник, поднятый ею над толпой, совершенно непереносимый, сидит в углу и бормочет что-то тошнотворное. Он оскорблен тем, что она беседует также и с другими, эта бабуся. На улице неожиданно прошли мимо какие-то бедно одетые люди, несколько человек, у которых похожая судьба: быть только телом, телом на всю жизнь и оставаться! Безумная острота идей блестит у умников в зрачках. Но блеск и сияние могут быть вызваны и вином. Старая женщина угощает их напоследок мясным супом. Раздачу еды она сопровождает теорией одного француза, о котором никто из присутствующих ничего раньше не слышал. Но она никому и не помешала. Все, говорит она, стало в старости ясно как день. Телевизор тянет свою собственную невзрачную мелодию, и все же миллионы людей к ней прислушиваются. С поэзией всё по-другому. Сегодня марку машины рекламируют так, словно она — готический собор. Музыка налаживает международную связь между автомобилем и собором. Стемнело. Завтрашний день будет посвящен лесорубу, лесному щелкунчику. Она находится в человеческой плоскости. Ради него эта женщина вновь станет молодой. Красивой и умной. Сейчас она пишет стихотворение — хлеб свой насущный. Искусство — этот смеющийся камень. Почему его считают столь важным, даже если и только те, кто его производит? И те, кто его критикует. Искусство не человечно, оно и не принимает человеческого облика, ему не нужно надевать на себя личину (как диктатуре). Оно берет и ничего не дает взамен. Оно дает что-то лишь тому кто им занимается. То есть искусство — это два лыжника, скользящие вниз по склону по параллельным лыжням. Искусство — как лыжи: не подозревает, куда ведет путь. Оно как намеренно оставленный включенным свет, который не стоит выключать. То, чего оно касается, немедленно обретает манию собственной значительности. Искусство заглядывает в мир, но мир не любит, когда его рисуют с натуры, и отворачивается. Искусство — это большое свинство. Оно лжет, как человеческое существо. Оно никого не любит. Оно — посреди всех нас, это означает, что для некоторых оно становится средоточием всей жизни. Мы ничего не можем купить для жизнеобеспечения искусства, тут продуктовые наборы не помогут! Вот такая это штука. Если эта старая женщина безобразна, то искусство, в противоположность ей, прекрасно. Искусство изготавливается по меркам тех, кто отваживается о нем судить, а не по меркам тех, от кого оно исходит. Кто же эти третейские судьи искусства, давайте рассмотрим их под лупой повнимательнее: это мужчины в английских дождевиках, которые натягивают свои недосягаемые дождевики на художников. У которых глаза разбегаются во все мыслимые стороны, но больше всего они любят уставиться в даль, которая им уже более-менее знакома. Испытывая недостаток в идеях, старая женщина время от времени называет себя яркой птичкой в царстве искусства (недостаток успеха заставляет мыслить это царство как вечное), экзотической птичкой, как она выражается, ей действительно очень нравится склевывать чужие зерна и тела. Особенно у молодых мужчин. Она и ее стихи ведут одинокую борьбу с другими и их стихами, которые уже опубликованы. Но все они одинаково лгут, как по писаному, мы ведь об этом уже говорили, но никто к нам не прислушался. Ее стихи прекрасны, как диетическое питание, оно для знатоков, любителей и больных. Природа — это быстро исчезающая возможность, и здесь ее собирают в стихи — плачевный конец, словно под топором корчевщиков леса. Природой лакомятся и живут многие. Например, что такое лес в прямом смысле этого слова, который она видит ежедневно? Приятное заблуждение, драгоценная неупорядоченность, которую она способна упорядочить в рифмах. Внизу лежат мертвые животные и истлевают слоями, которые они сделали из самих себя. Природа, Саргассово море страданий и трупов. Старая женщина рада тому, что она здесь. Она сама, находясь в полном сознании, переселилась сюда. Ее венская знакомая, продавщица галантерейных товаров, искренне сожалела об этом. Пугало для подражателей — судьба тех ее сверстников, которые коротают свои дни в доме для престарелых. В страхе, с оскаленными зубами, эдакая пугливая лошадь, уже без короны на голове, она бежит от быстрого времени. Джинсовая юбка — это слишком в ее-то возрасте. Лесоруб слишком молод для нее. Его жена тем временем, находясь в одной из западных федеральных земель, выбрасывает ненужные бумажки. Но Эрих исключительно лесной человек. Нет, он не принадлежит к лесной партии, которая, в отличие от Эриха, горячо заступается за разных там вальщиков и рубщиков леса. Старая женщина лелеет планы забыться в любви. Пока ее жизнь не перешла в страну забвения. Она громко произносит очевидное имя, однако не в присутствии видных гостей из мира науки: Эрих. В ее руке необходимый инструмент — мотыга. Она обнимет его, как стихотворение обнимает свой предмет. Он — рабочий. Теперь он — безработный. Его зубов никогда не касались еще специальные средства ухода. Он так красив в своих ботинках и возвышается в них, как дом, это потому, что он молод. Женщина пишет ему симпатичные длинные списки вещей, которые он должен купить, но которые ей совершенно не нужны. Только бы пришел. Из ее денег он утаивает немного — на шнапс. Она делает тайные подсчеты и обнаруживает расхождение. Она не требует назад ничего из ей принадлежащего, даже в форме скудных капель любви. Я хотела бы, чтобы через много лет моя могила была именно в том лесу, где ты работаешь, говорит женщина, надеясь, что эти слова его взбудоражат и разогреют его кровь. Ему уже (в качестве подсобного рабочего) доводилось однажды твердым лезвием лопаты рубить трупы на кладбище, в вязком песчаном грунте. Ничего особенного. Старый труп разрубали на мелкие кусочки, а сверху клали новый. Потом землей закидывали. В своей земляной яме мертвецы свалены в кучу, на них никто не смотрит. Между тем их любимые и близкие там, наверху, ходят по травке совершенно неосмотрительно и делают покупки в кредит. Почва вся нашпигована трупами. Почва окоченела, как труп, и при этом кому-то земля должна стать пухом! Эта женщина скоро превратится в ничто, но — одна маленькая подробность: ее искусство останется здесь. Она поэтесса. Выше ногу на восхождении! И вот она уже взбирается по лестнице, а потом снова вниз. Ее мысли могут по приказу (как молоко) сворачиваться и складываться в фигуры. Лесоруб — это почти искусство, ведь он почти так же красив, как скульптура, созданная рукой человека. Создатель может им гордиться. А вот кондуктор снова вышвырнул его из поезда, идущего в Нойберг, потому что он опять устроил пьяный дебош. Эта фигура набирает силу, этот наш Эрих. Письма своей покровительницы он теряет по дороге, не успев донести их до почтового ящика. Он — фигура, берущая за душу, даже, можно сказать, забирающая себе, если речь идет о деньгах, которые он требует у старой женщины. Теперь он уже совершенно обнаглел и требует настоящую машину. Но водительских прав у него нет. Просто его так далеко никто пока не отпускал. В отчаянии ломая руки, старая женщина упрекает его: он сломя голову помчится на этих ее деньгах и разобьется насмерть! А должен на ее деньги жить для нее и всегда бьгть в ее распоряжении, наготове! Она подскакивает к нему вплотную. Она говорит с ним на интимную тему. Одно она может точно: заплатить. Ей раньше за такое платили. Почему бы теперь не сделать наоборот? Он хнычет, он хочет красивую машину. Он требует это