– Вы нас обследуете, что-то ищете. Мы тоже гадаем, зачем нас сюда привезли. У меня высокий IQ, и я умею делать выводы. Подозреваю, что это как-то связано с тем, что нас усыновили. Может, мы носители какого-то гена. Вы нас наблюдаете – и что? Вы замечаете в нас что-то странное? Что у меня общего с ними? Ничего.
Она немного проводила меня, и мы поговорили о школе. Мири училась музыке, играла на скрипке. Она рассказала кое-что интересное: что ей нравятся дни траура – а такие случаются все чаще из-за климатических катастроф или терактов, – потому что тогда по радио передают только печальную музыку. Часто бывает так, что все ее раздражает и кажется, будто мира слишком много, а эти мрачные дни – своего рода передышка. Людям следует немного задумываться о себе. Она любит Генделя, особенно его Largo, которое пела когда-то Лиза Джеррард. И песни Малера – об умерших детях.
Я невольно усмехнулась. Меланхолическая барышня.
– И поэтому тебя тянет ко мне?
Она немного прогулялась со мной вниз, до того места, где паслись лошади. На ходу срывала верхушки травинок и бросала в воздух мягкие, еще не созревшие семена.
– У вас парик, правда? – сказала она вдруг, не глядя на меня. – Вы больны. Вы умираете.
Ее слова были подобны удару в грудь. Я почувствовала, как глаза наполняются слезами, отвернулась и поспешно, уже одна, пошла вниз, к монастырю.
Первая половина дня, которую я проводила в монастыре, действовала на меня умиротворяюще. Я чувствовала себя хорошо в обществе этих спокойных и примирившихся с жизнью женщин. Дряхлые пальцы сестер, которые за кофе сортировали миниатюрные отходы, возвращали миру порядок. Так и меня однажды, уже скоро, какие-то Пальцы разберут на составные части, и все, из чего я состою, вернется на свои места. Окончательный ресайклинг. От порции сливок для кофе после этого отпускающего грехи ритуала остаются фрагменты, никак не связанные друг с другом, они разрознены и относятся к разным категориям. Куда деваются вкус и консистенция? Где то, что они только что образовывали сообща, так слиянно?
Мы сидели в кухне, где сестра Анна отвечала на мои вопросы, сопровождая рассказ многочисленными отступлениями. Никогда нельзя было знать заранее, куда заведут нас переплетенные друг с другом сюжеты ее памяти. Мне вспоминалась мама, которая говорила так же – пространно, многосюжетно, меандрически… чудесный недуг старых женщин, набрасывание на мир повествования, словно огромного покрывала. Молчаливое присутствие других сестер, всегда занятых какими-то мелкими хлопотами, заставляло меня воспринимать их как гарантов правды, бухгалтеров времени.
Вся информация об Окси была записана в монастырской хронике. По моей просьбе сестра Анна согласилась наконец отыскать нужный том и раскрыла его на столе, за которым сестры пили по утрам кофе. Она нашла точную дату: 28 февраля 1629 года.
В тот день монахини и все жители города высыпали на южную дорогу, ожидая возвращения посланцев из Рима. Перед самыми сумерками из-за горы показалась небольшая процессия всадников, а за ними деревянная телега: под пестрой тканью, мокрой и забрызганной грязью, лежал привязанный кожаными ремнями гроб. Рваные гирлянды тянулись по мокрому снегу, всадники устали и озябли. Жители во главе с бургомистром и специально приглашенным епископом символически передали святому ключ от города, мальчики в белых стихарях пели приветственный гимн, который долго разучивали к этому дню, и – поскольку происходило все это в месяц холодный и неуютный, и не было цветов, чтобы достойно встретить столь поразительный дар, – бросали под колеса телеги еловые веточки.
В тот же вечер отслужили торжественную мессу, после чего объявили, что святого Оксентия можно будет увидеть в ближайшее воскресенье после службы, то есть через три дня. До этого сестры должны устроить реликвии на новом месте и привести в порядок после изнурительного путешествия.
Картина, открывшаяся сестрам, была ужасна. С любопытством заглянув внутрь гроба, монахини инстинктивно отпрянули. Чего они ожидали? В какие чудесные одеяния облачило их воображение тело этого мученика, о котором они никогда раньше не слыхали? Что ожидали увидеть бедные капуцинки, зябшие в плохо обогреваемых кельях, в митенках, натянутых на потрескавшиеся ладони, в толстых шерстяных чулках под рясами?
Глухой вздох разочарования пронесся под сводами часовни. Ибо святой Оксентий представлял собой обычный труп, правда, уже хорошо подсохший и даже по-своему опрятный, но его ощерившиеся зубы и пустые глазницы все еще могли вызывать ужас или, во всяком случае, отвращение.
Сестра Анна сказала, что трех дней монахиням не хватило. С той поры на протяжении трех столетий очередные поколения сестер заботились о теле покойника. Они приручили его чудовищность уменьшительным именем, шуточками и украшениями. Сама она в молодости еще вязала ему манжеты, потому что предыдущие успели истлеть от старости. Это был последний элемент одежды святого, который заменили сестры. Свати, несмотря на обет послушания, отказалась чинить одежду мумии, и сестра Анна признала ее право не делать этого.
Вернувшись к себе, я залезла в интернет. Когда в XVI веке в Риме началось бурное строительство, в котлованах, рывшихся под фундаменты новых домов, очень часто обнаруживались катакомбы, а в них – человеческие тела. Оказалось, что Рим, подобно всякому древнему городу, стоит на могилах, так что кирки рабочих пробивали своды склепов, и туда впервые за многие сотни лет проникал солнечный свет. Люди начали самостоятельно исследовать катакомбы, а их пылкое воображение окружало подземелья таинственными историями. Ведь кто еще мог там покоиться, если не христианские мученики?
Аккуратненько уложенные на полках умершие напоминали ценные товары, бутылки с отборным вином, с годами приобретающие особые достоинства. Мертвым уже не мешает энтропия времени, его деструктивный аспект, превращающий человеческие лица в черепа, а тела – в скелеты. Совсем наоборот, высыхая и истлевая, тело переходит в некое высшее измерение, делается более элегантным и уже не вызывает такого отвращения, как разлагающийся труп, наоборот: став мумией, пробуждает восхищение и почтение.
Открытие некрополий обернулось большой проблемой. Извлеченные оттуда останки пытались перезахоранивать на современных кладбищах, но их было слишком много – красивых, хорошо сохранившихся мумифицированных тел и аккуратных скелетов, не утративших ни одной косточки и уложенных в красивые позы. Глаз очень быстро привык к такого рода картинам, а потом – так уж свойственно человеку – начал различать останки и некоторые выделять – так сказать, наиболее приятные взору, наиболее гармоничные, лучше всего сохранившиеся; а от открытия специфической красоты отдельных экземпляров – два шага до придания им исключительной ценности. В одном из писем папа римский, суровый и мрачный Григорий XIII, размышлял над этим бесконечным изобилием мертвецов: «Такое чувство, будто все это войско вышло из-под земли в сии трудные времена, а мы, вместо того чтобы возблагодарить за эту услугу, снова заталкиваем его во мрак могилы. В сей тяжкий для подлинной веры час, когда еретики угрожают нам со всех сторон и не помогают ни меч, ни огонь, в борьбе с омерзительной лютеранской ересью умершие могут также поддержать нас…» Следуя заключенной в этих словах идее, один из папских чиновников (кто именно – точно неизвестно; предположительно это был приближенный к папе падре Вердиани, отлично чуявший, на чем можно нагреть руки) нашел работу для тысяч умерших. Вскоре была создана специальная канцелярия, куда пригласили перспективных, способных и обладавших богатым воображением семинаристов. К работе привлекли также целую армию молчаливых и смиренных монахинь, терпеливо очищавших останки от того, что осело на них за минувшие века. Все работы держались в строгой тайне.
Святые выходили в мир уже готовыми, аккуратно уложенными в скромные гробы, освобожденными от пыли, паутины, травы и земли, опрятно прикрытыми чистым полотном. Каждого снабжали карточкой с именем и происхождением, подробным изложением биографии и обстоятельствами мученичества, а также указанием атрибута и территории посмертного действия мученика, определявшего, о какого рода заступничестве можно его просить, какие молитвы к нему обращать. Каждый святой имел свои атрибуты и свою область действия, подобно сегодняшним героям компьютерных игр. Один придавал отваги, другой приносил счастье. Один заступался за пьяниц, другой боролся с грызунами…
Заказов со всех концов Европы не пришлось долго ждать. Каждое прошение папе, каждое обращение к его верховной священной власти содержало также просьбу прислать реликвию святого в обмен на небольшое пожертвование. Такая реликвия сразу поднимала статус разграбленных церквей, возрождавшихся после насилия протестантов, привлекала народ под своды святого места и позволяла приобщиться к ореолу мученической святости, напомнить, что мир земной – ничто в сравнении с Царствием Небесным. А также что: memento mori.
Работа над святыми римскими мучениками продолжалась долгие годы. Сотрудники канцелярии – смышленые фантазеры-семинаристы – шли дальше и становились нунциями и кардиналами, исполненные смирения монахини умирали, испуская тихий вздох, папы погружались в Лету, сменяя друг друга, словно листочки в календаре: Сикст, Урбан, Григорий, Иннокентий, Климент, Леон, Павел и снова Григорий, вплоть до папы Урбана VIII. В 1629 году канцелярия по работе со святыми еще существовала, а для повышения качества труда писцов снабдили вспомогательными таблицами и списками. Это было сделано для того, чтобы методы пыток, виды смерти, обстоятельства, имена и атрибуты не повторялись слишком часто.
Назавтра сестра Анна рассказала мне, что в свое время с изумлением услышала биографию святого из одной церкви, расположенной в нескольких сотнях километров от монастыря. Ей вдруг стало обидно, потому что история жизни и мученичества того чужого святого, кажется, по имени Риус, поразительно напоминала судьбу их Оксентия. Видимо, авторам не хватило фантазии. А еще Анна в свое время наткнулась на один труд, созданный уже в XX веке и освещавший феномен римских святых мучеников с сугубо научной точки зрения; так вот, в нем говорилось, что можно заметить сменявшие друг друга на протяжении этих десятилетий своеобразные моды. Например, в конце XVI века в течение нескольких лет появилось множество святых, насаженных язычниками на кол, и всякий раз описание мук было реалистичным и живописным, а литературный талант анонимного папского чиновника заставлял читателя содрогнуться от ужаса. В этот же период святые-женщины страдали главным образом от отрезания груди, которая потом становилась их атрибутом. Обычно они держали ее перед собой на подносе. Во второй половине XVII века особой популярностью пользовалась декапитация. Отрезанная голова волшебным образом находила тело своего бывшего обладателя и столь же волшебным образом с ним срасталась.