Илон встал, совершенно обескураженный этим неожиданным вторжением внешнего мира в свой дом.
– Откуда ты вообще ее знаешь? Это неподходящая подруга для тебя.
Ореста фыркнула.
– Я свободный человек. И потом, это и моя квартира, она досталась мне от мамы, – бросила девушка и отвернулась к стене.
Весна. Явление миру
В этом году Явление было достаточно скромным. Из-за проливных дождей торжество состоялось во Дворце, под присмотром камер. Устроили только телетрансляцию, в которой Монодикос, наряженный в праздничные одежды, по-прежнему был Форосом, Несущим в Будущее. Открытые руки и грудная клетка сверкали, и никто бы не догадался, что это результат нескольких часов работы гримеров. Не менее красивое, характерное лицо Монодикоса выглядело великолепно. Впрочем, камеры держались от него на почтительном расстоянии.
Илон, стоявший вместе с Альдо в студии, гордился результатами своей работы. Монодикос еще не ходил, но его позвоночник был в хорошем состоянии, и сломанная плечевая кость срослась на удивление быстро. Сразу после церемонии Явления его отвезли во Дворец, и Илон в этот день больше не терзал тело Монодикоса массажами. Тот смог поужинать в одиночестве.
Илон, тоже в одиночестве, возвращался домой. Люди выходили на улицу, бледные после Серых дней зимы, – делали покупки, на лотках появились первые весенние цветы. Начинался долгожданный фестиваль, большой радостный праздник еды и питья, праздник любви, деторождения и планов на будущее. Явление было возвращением мира на круги своя, призванное убедить людей, что все идет так, как должно.
Он медленно шагал, разглядывая город и испытывая чувство глубокого удовлетворения, это переживание всегда спасало его от меланхолии. Дождь смывал вездесущую ржавчину и образовывал маленькие красные ручейки, которые, подчиняясь инстинкту, упорно стремились соединиться с рекой. На мосту по случаю праздника не было протестующих демонстрантов, отчего тот показался Илону странно одиноким. Он купил свежих овощей и привядшую веточку цветущей форзиции. С тех пор как готовить у них в доме стала Филиппа, он больше не ходил за продуктами – оставлял на столе деньги, которые в руках двух женщин чудесным образом превращались в пищу. Что сегодня придумает Филиппа, существует ли вообще блюдо, которое она не умеет готовить? Чаще всего они оставляли ему еду в холодильнике, потому что возвращался он поздно. А возвращался Илон поздно, потому что не хотел сидеть с ними за столом. Ему не нравилось присутствие Филиппы, казалось, будто она неумело притворяется другим человеком, имитирует чужую жизнь, словно мотылек, несущий на своих крылышках узор коры давно исчезнувшего дерева.
Илон думал только об одном – о теле Монодикоса.
У Монодикоса коричневатая сухая кожа, особенно на голенях и плечах. Шершавая, плохо поддающаяся воздействию самых лучших увлажнителей. Некоторые из этих смесей были изготовлены специально для него в дворцовой лаборатории, вся команда фармацевтов работала на кожу Монодикоса и ежегодно предлагала ему новые составы. Его стройное изуродованное тело лежало, распластанное на столе со множеством датчиков. Он дышал ровно, тридцать три раза в минуту во время сна и сорок – когда не спал. Илон хорошо знал этот ритм. Услышав его, он моментально успокаивался, впадал в состояние, которое можно назвать близким к медитативному.
На следующий день они принялись за работу.
– Подай мне масло, – сказал он шепотом, обернувшись к Альдо.
Юноша аккуратно налил в ладонь Илона несколько капель масла. Ноздри ощутили его сильный резкий запах. Спина Монодикоса пошевелилась, словно тот делал глубокий вдох. Альдо смотрел на руки учителя, взволнованно следил за его ладонями, его пальцами, за филигранными движениями, вызывавшими тончайшие целебные вибрации. Он был смышленым и хорошо подготовился к будущей профессии в институте, где четыре года изучал физиотерапию. Альдо знал по-гречески название каждой мышцы, вплоть до мельчайших. Время от времени Илон украдкой поглядывал на него, подпитываясь его восхищением. Он старался полюбить Альдо как сына, ибо знал, что без такой любви не сумеет передать ему самое важное в их работе, то странное нежное чувство, которое внезапно появляется откуда-то из недр тела и делает все наше «я» готовым к утрате границ. Речь идет о сочувствии. Без него никому помочь нельзя. Альдо им обладал, он был не только очень способным, но и тонко чувствующим человеком, однако сейчас Илон предпочел бы видеть на его месте Оресту.
– Смотри, – продолжил Массажист Илон, обращаясь к ученику, – массаж стабилизирует время, потому что только время тела – подлинное. Его так легко повредить. Если бы не массажисты, мир погрузился бы в хаос.
Монодикос был сегодня спокоен и расслаблен; может, под воздействием вина, поданного ко вчерашнему ужину. Наверное, он уснул. Илон никогда не разговаривал во время массажа, Монодикос тоже этого не любил. Когда-то, во времена отца, ему включали музыку. Но потом перестали. Илон знал, что Монодикос почти оглох, когда двадцать пять лет назад его сильно ударили по голове. Вся височная кость пошла трещинами, а ее осколки повредили мозг. Операция шла долго, привезли мощные микроскопы, специалисты соединяли нервные волокна тоньше волоса. С той поры Монодикос не разговаривал. Обследование показало, что мозг полностью восстановлен, но, несмотря на это, Монодикос даже не пытался говорить, словно утратил интерес к общению с окружающими. Давным-давно, в первый год своей службы, Илон слышал его голос, но уже забыл, как он звучит. Помнил только, что тот показался ему несколько хрипловатым, так он это для себя определил, но на самом деле Илон не мог сказать, что знает, какой у Монодикоса голос.
Альдо продолжал с восторгом взирать на руки Массажиста Илона, рекона, мастера реабилитации, чье место он унаследует, и знал, что скоро ему предстоит повторить всю очередность прикосновений, поглаживаний и прижиманий на карте-теле. Илон тихо говорил:
– Смотри, что я делаю, смотри, как одним движением стараюсь проникнуть немного глубже, под поверхность кожи, к мышцам. Я могу на ощупь отличить энергию самой мышцы и ее прикрепления, они разные. Смотри, вот эта мышца слегка вибрирует, каждая по-своему, а прикрепление – нет. Это связано с сосудами, которые несут кровь. Кровь – чудесное изобретение, Альдо. – Илон откашлялся и понизил голос до едва слышного шепота, он говорил теперь почти одними губами. – У него немного иной состав крови, она переносит значительно больше кислорода, пальцами это тоже можно почувствовать.
– Почувствовать этот кислород?
– Нет, не кислород. Ты сам когда-нибудь увидишь, это тело словно бы обладает большей волей, мощью. Увидишь.
Юноша замолчал. Позже, работая с картой-телом, Илон вернулся к проблеме крови:
– Около сорока лет назад было проведено очень подробное исследование его крови. Мы знаем ее состав, но не вполне понимаем, что он означает. Она не слишком сильно отличается от крови каждого из нас, и все же там слишком много кислорода, нам бы она не подошла. Думаю, что, будь это возможно, мы бы ею воспользовались. – Илон немного отодвинулся, чтобы юноша мог лучше видеть его движения. – И будь у нее какие-нибудь целебные свойства, мы бы ухаживали за ним ради крови, – добавил он внезапно и сам испугался того, что сказал.
Юноша беспокойно взглянул на него, а потом притворился, что ничего не слышал. Отвел глаза.
Илон хорошо знал, чем вызвана тревога Альдо, он бы и сам предпочел об этом не думать. Пока не запретили связанные с Монодикосом медицинские эксперименты, люди верили, что сыворотка из его крови способна излечить от всех болезней. Но после смены власти эксперименты были прекращены, и, честно говоря, Илон воспринял это с облегчением. Теперь вообще не считается, будто Монодикос имеет тело, хотя при этом все основано на Теле Монодикоса. Так же, как не говорится, что у него кровотечение – говорится: он «покраснел», его не бьют – до него «дотрагиваются», он не ломает ногу, а имеет «треснувшую конечность». Таким образом, Илон, реконы и фармацевты были подобны тайной секте, которая занималась тем, чье существование окутано туманом. Невозможно себе представить, чтобы СМИ обсуждали, например, состояние печени Нашего Брата Монодикоса, Фороса, Несущего в Будущее.
Когда они обедали в большой пустой столовой Клиники, Илон украдкой разглядывал Альдо, потому что ему пришла в голову безумная мысль познакомить его с Орестой. Став его женой, она получила бы доступ в Клинику, они могли бы работать вместе. Альдо был младше Оресты и казался совсем мальчиком… Все равно что сватать детей.
Он протянул руку через стол и показал Альдо свою ладонь. Она еще хранила память о прикосновении Монодикоса. Монодикос всегда благодарил его таким образом – касался пальцами его руки. Еще минут десять Илон чувствовал это место словно после легкого удара током. Кончиком пальца Альдо робко дотронулся до ладони Илона и, вероятно, ощутил легкую вибрацию, потому что поднял глаза на учителя – во взгляде его читались изумление и почтение. Альдо, принимавший участие в массаже лишь в качестве ассистента и наблюдателя, еще не имел права касаться Монодикоса, он только стоял поблизости, вытягивая шею, чтобы увидеть как можно больше. Юноша напоминал Илону его самого – много лет назад, когда он так же ассистировал отцу.
Отец Илона был создателем теории связи памяти с телом – концепции, теперь уже прочно усвоенной массажистами. Но еще тридцать лет назад эту идею, разумеется, сочли шарлатанством. Отец утверждал, что стимуляция каждого сантиметра тела приводит к возбуждению памяти, которой обладает только этот конкретный фрагмент, и что на поверхности тела есть точки, активирующие волны воспоминаний. Он исследовал это на сотнях людей и создал многомерную карту, потому что открыл, что сенсоры памяти находятся не только в поверхностном слое, но также в слоях более глубоких, поэтому модель кожной памяти должна быть многомерной.
Со временем сделалось общепризнанным фактом, что тело сохраняет память о пережитых событиях и опыте, хранит их в себе, словно в архиве. Никто уже не отрицает ни очевидные достижения науки под названием сомология, ни фундаментальный закон, названный именем отца Илона, Тео: чем глубже слои мышц тела и чем они ближе к с