БИБЕР. Итак, война, которая ныне разгорелась в мире, — общечеловеческое преступление. И вы не хотите её равнять с прежними войнами. Значит ли это, что прежние войны не относятся к преступным?
ГАМОВ. Вопрос непростой. И ответить в двоичном коде — «да», «нет» — не могу. Видимо, от проблемы войны нельзя отмахиваться, а надо вдуматься в её сущность.
БИБЕР. Отлично! Категория сущности — важнейшая в той философской концепции, которую я имею честь представлять в науке. Будем анализировать сущность войны. Но сперва предварительный вопрос. Не кажется ли вам, что в «Декларации о войне» вы не анализировали её сущность, а отмахнулись от анализа бранью? Ибо назвать войну преступлением…
ГАМОВ. Это и значит определить её сущность.
БИБЕР (подчёркивая интонацией, что он не думает этого). Вероятно, я просто не разбираюсь в том, что надо называть преступлением.
ГАМОВ (непреклонно). Очень возможно, что и не разбираетесь.
БИБЕР. Тогда начнём с того, что продефинируем понятие преступления.
ГАМОВ. Дефинируйте.
БИБЕР. Философски преступление есть понятие неоднозначное. То, что в одном случае является преступлением, в другом может рассматриваться как законный поступок. Но, во всяком случае, преступлением можно назвать акт, в котором присутствуют два момента: во-первых, злая воля, действующая по своей прихоти и ради своей личной цели; во-вторых, наличие объективных условий, при которых тех же целей можно было бы добиться более мягким способом. Конечно, это не точная дефиниция, а, так сказать, общий очерк, небольшой философский рисунок…
ГАМОВ. Принимаю. Итак, преступление — это поступок, который вовсе не вызван неизбежностью объективных условий, а создан чьей-то злой волей. Эта злая воля и явится причиной преступления. Задавайте дальше вопросы, господин философ.
БИБЕР. Придерживаясь принятой дефиниции… Вы не всякую войну считаете преступлением? В смысле — не всякое убийство?
ГАМОВ. Да, не всякую войну и не всякое убийство можно считать преступлением. На мой дом напали вражеские солдаты, один направил на моего ребёнка штык. Убить этого солдата — не преступление. Ибо в защите ребёнка нет моей злой воли, и мной командует неизбежность: только таким поступком я могу спасти ребёнка.
БИБЕР. Но солдат, убивающий ребёнка, совершает этот поступок по своей злой воле, и им не командует безвыходность, правда? Он ведь мог направить свой штык на вооружённого отца, а не на ребёнка. И тогда это было бы не преступление, а схватка воюющих солдат. Вы согласны?
ГАМОВ. В принципе — да.
БИБЕР. Перейдём теперь от частных человеческих поступков к общим категориям. Вы сказали, что прежние войны…
ГАМОВ. Совершенно верно. Всякая война несла несчастья, горе и слёзы какой-то части людей. Война неотделима от разорения и страданий. Но назвать всякую войну преступной не берусь. Были и преступные войны — захватнические, по воле злых правителей, по религиозному или националистическому исступлению. Но были и войны освободительные, восстания против угнетателей. Войны ради спасения… Разве можно дефинировать их как преступления? Для них точней подходят другие эпитеты — благородные, героические, нравственные!..
ФАЛЬК (в приступе нового наития). Слышу речь не мальчика, но мужа! Героические!.. Благородство и отважность!.. Все мы солдаты. Все!
БИБЕР (с досадой). Дорогой Арнольд, вы сами ни разу не выступали в роли благородного и отважного солдата.
ФАЛЬК. Почему? Живу в дрянной стране, уже тридцать лет ни с кем не воюем. Танцы вместо маршей! Носовые платки в карманах вместо импульсаторов! Как жить хорошему человеку? Как жить, спрашиваю?
ПЕАНО (ослепительно улыбается). Попросились бы добровольцем.
ФАЛЬК. А то нет! Просился же! Маршал Ваксель, великая солдатская душа — к нему. Нет, сказал, вы нужней словом, а не мечом. Вибраторами не владеете, в электроорудиях не разбираетесь. Я электричества не терплю, жуткая вещь! Диктатор, возьмите! Я бы у вас повоевал.
ГОНСАЛЕС (зловеще). Мы после войны всех военных будем судить. Добровольцев в первую голову.
ФАЛЬК. В голову не нужно! Не уеду, пока не отступитесь. Что такое, спрашиваю? Солдату платите за геройство золотом. А на весь мир объявили: война — преступление. Либо геройство. Либо преступление! Орест, вы поняли? Учёный, но ведь тоже ногу сломили на декларации, признавайтесь.
БИБЕР. Мы с вами, Арнольд, для того и приехали, чтобы прояснить тёмные места. А что до вашего вопроса, то нам могут ответить, что иное большое преступление можно осуществить посредством серии частных героических актов. Воротимся к проблеме современной войны. Итак, огульно называть преступными все прошлые войны вы не хотите, ибо среди них были и законные, и справедливые. И даже благородные. Я верно излагаю вашу мысль?
ГАМОВ. Верно.
БИБЕР. А современную войну, в которой вы проявили себя таким выдающимся полководцем, вы считаете преступной. Так вы провозгласили в своей «Декларации о войне». Верно?
ГАМОВ. Уж чего верней!
БИБЕР. Но почему именно эта война — преступление? Где доказательства? Любое обвинение без доказательств либо поклёп, либо ругань!
Профессор философии Орест Бибер победно оглядел нас всех. Он думал, что уже взял верх в споре. Мне стало весело. Я не соглашался с Гамовым, не признал себя ни военным преступником, ни иного типа злодеем. Но одно уже было в тот момент ясно: сошлись два борца разного веса. Итог схватки не вызывал сомнений.
ГАМОВ. Господин философ, вы задали мне вопрос, но раньше ответьте на мой. Какова причина нынешней войны?
БИБЕР. В смысле — что вызвало войну?
ГАМОВ. Да, именно в этом смысле.
БИБЕР. Причин было много. Прежние мыслители считали, что у каждого действия есть лишь одна вызывающая его причина. Современная философия отказалась от такой примитивной каузальности. В смысле: кауза — это причина, такая терминология. Мы предпочитаем говорить не о причинах, а о факторах, коллективно создающих данное явление.
ГАМОВ. Пусть факторы. Называйте факторы, вызвавшие войну.
БИБЕР. О, их очень много.
ГАМОВ. Если много, значит, есть главные и второстепенные. На второстепенных можно не останавливаться.
БИБЕР. И главных много. Одни, так сказать, носят характер причин, в смысле старой каузальности. Другие, наоборот, характер цели. В таком сложном явлении, как война, объединены причины и цели. Чтобы было проще и понятней, скажу, что в войне мы имеем симбиоз каузы и телеологии.
ГАМОВ. Да, просто и понятно. Но вы не ответили на вопрос. Перечислите факторы, породившие войну. Простите за ненаучную терминологию.
БИБЕР. Не от всех можно требовать научных дефиниций. Даже от знаменитых политиков. Среди факторов, породивших войну, я назову экономические, политические и личные. Что же до целей войны…
ГАМОВ. Поговорим сперва о причинах, потом перейдём к целям. Первая причина, вы сказали, экономическая. Расшифруйте экономические причины.
БИБЕР. С охотой. Кортезия и Латания — страны с различной экономической структурой. И каждая раздражается, что другая не похожа на неё.
ГАМОВ. Разве наличие одной экономической структуры автоматически губит другую?
БИБЕР. Что вы, Гамов! Столько лет существуют разные структуры — и ничего. Каждая развивается. Но вместе с тем требует: живи, как я. Естественное стремление человека навязать свой образ быта, свой способ мышления.
ГАМОВ. Естественное стремление обывателя, тупицы, а не человека вообще. Мы с вами, господин философ, установили очень важный факт. Существование одной системы не порождает гибели другой. Они могут спокойно сосуществовать, как сосуществуют в любом обществе, толстые и худые, высокие и низкие, юноши и старцы. В экономическом различии Кортезии и Латании я не вижу неизбежности их военного столкновения. Экономическая причина как военный фактор не работает. Слушаю дальше.
БИБЕР. Дальше политические факторы. Разная политика у кортезов и латанов.
ГАМОВ. В чём её различие?
БИБЕР (не то озадачен, не то возмущён). Вам это лучше знать, вы политик, а я философ.
ГАМОВ. Но я как политик не вижу существенной разницы в политике воюющих стран.
БИБЕР. Тогда почему вы воюете?
ГАМОВ. На это хочу вашего ответа. Почему мы воюем?
БИБЕР. Не знаю.
ГАМОВ. Вот вы и высказали сущность наших отношений. Вам самому неизвестно, почему мы воюем.
БИБЕР (спохватывается, что дал маху). Господин диктатор, вы умелый софист. Вы заставили меня на миг растеряться. Я устанавливаю факт: вы воюете. Это значит, что есть причины и цели войны.
ГАМОВ. Вы не ответили на мой вопрос, какая разница в политике воюющих стран?
БИБЕР. Думаю, что каждая страна преследует свои интересы. Как в жизни отдельных людей: один хочет одного, а другой — другого.
ГАМОВ. Да. Один хочет стать музыкантом, а другой идёт в конструкторы. Но музыкант не набрасывается с кулаками на конструктора за то, что тот не музыкант. Им нечего делить.
БИБЕР. А если оба влюбились в одну девушку? Сплошь да рядом предмет для соперничества и споров. И жестоких споров, диктатор.
ГАМОВ. Вы мыслите категориями старины, философ. Раньше влюблённый мог покорить сердце девушки, принеся ей в дар отрубленную руку соперника. Раньше так было, раньше! Сегодня соперники будут добиваться успеха ласками, нежностью, щедростью, добрыми словами. Кулачные расправы ныне неэффективны, современные девушки не обожают мордобойцев.
БИБЕР. Любовный пример, пожалуй, неубедителен. Но государства — не озорные парни. И то, что каждое стремится заполучить, не девушка.
ГАМОВ. А что каждое государство стремится заполучить?
БИБЕР. То самое, что разделило их.
ГАМОВ. Что именно разделило их? Господин философ, попрошу вас снизойти с небесных высот абстракций на земную конкретность. Мы установили, что есть нечто, чего жаждут оба враждующие государства. И ради обладания этим нечто ведут войну. Прошу точно сформулировать — в чём состоит это загадочное нечто, так трагически разделившее мир на два лагеря.