Жюль РомэнДИКТАТОР
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Дени
Фереоль
Король Карл
Граф Мюррэ
Моттле
Рэсс
Бишоф
Люзак
Ришар
Сибле
Фиориньи
Первый мужчина
Второй мужчина
Камергер
Вахтер
королева Мария-Амата
Мадлена
Жанна Фереоль
Женщина
Лица без речей
Действие происходит в столице большого современного государства.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Пригородный трактир. Сад; столики под открытым небом. Налево — вход: трельяжная арка с вывеской. В глубине — беседки из зелени, со столиками. Направо — домик с островерхой крышей и дверью. В просвет на заднем плане виднеются вдали мощные и унылые строения современного столичного пригорода.
Двое мужчин. Женщина, Моттле.
При поднятии занавеса сцена пуста. Под трельяжной аркой появляются двое мужчин и женщина и нерешительно входят в сад. Они одеты как рабочие, чуть-чуть утрированно, в особенности женщина, старающаяся держать себя, как митинговый завсегдатай.
Первый мужчина, второму, вполголоса.…Идти не по проспекту, могут заметить; и потом, мне кажется, трактирщик на углу их приятель. Ты идешь тропинкой между палисадниками; оставляешь по правую руку хибарку собачника… Хм!
Они замечают Моттле, хозяина трактира, и тотчас же умолкают. Моттле, человек полный, с неторопливой походкой, имеет вид мирного кабатчика.
Моттле, в сторону. Когда это они вошли? (Громко, приветливо). Чего изволите, господа?
Первый мужчина, с деланым оживлением. Чего-нибудь этакого вкусненького! Шипучего сидра, скажем. (К Моттле). И захвати стаканчик, чтобы выпить с нами. (Моттле скрывается в домике. Пришедшие внимательно озираются кругом. Когда Моттле возвращается с бутылкой и тремя стаканами, они подтягиваются. Первый мужчина, при виде бутылки). Чудесно! Чудесно! (К Моттле). А твой стакан?
Моттле, присматриваясь к ним. Благодарю вас, господа. Я в такое время никогда не пью.
Первый мужчина, с той же преувеличенной сердечностью, раскручивая проволоку. Мы все-таки выпьем за твое здоровье… (С расстановкой). И за новые идеи. Тш! (Пробка выскакивает). Отправляйся хоть ты пока! (Понижая голос). Если бы то, о чем я думаю, не сидело крепче, чем эта пробка, народу было бы легче.
Остальные двое наблюдают за Моттле.
Женщина. Пожалуйста, без речей. Никогда так складно не говорили, как сейчас. А как доходит до дела, никого. (К Моттле). Скажите, товарищ, знаете вы решительных людей? (Моттле напускает на себя простоватый вид). Если бы я такого встретила, я бы ему пожала руку.
Моттле. О, я спортом мало интересуюсь.
Женщина. Спортом? Да кто вам говорит о спорте?
Первый мужчина, осторожно. Спорт и… политика — вещи разные.
Моттле. Политика? Я политикой не занимаюсь.
Первый мужчина, обмениваясь взглядом со спутниками и принимая конфиденциальный тон. Однако же когда здесь собираются товарищи и рассуждают, ведь вы же им поддакиваете?
Моттле, прикидываясь все более простоватым. Уважение к клиентам вот мой девиз. (Он указывает на вывеску). «Отдых любителя кегль», вот именно. Соблюдают они правила или нет, это их дело. Я никогда не вмешиваюсь.
Первый мужчина, спутникам. Товарищ изъясняется на условном языке. Он хочет знать, партийные ли мы. Он говорит, что когда заседает центральный комитет, он ограничивается тем, что слушает. (Моттле таращит глаза). Понятное дело, когда Дени и Фереоль расходятся по важным вопросам, он не станет их прерывать своими соображениями.
Моттле. У меня есть такие клиенты?
Посетители переглядываются немного озадаченно. Моттле отходит на несколько шагов и вытирает столик.
Второй мужчина, тихо. Он догадывается.
Первый мужчина, делает жест: «Кто его знает?»
Первый мужчина, к Моттле, меняя тон. Послушайте, хозяин. Надо с вами поговорить серьезно. (Тихо). Мы революционеры-боевики. Полиция нас ищет. Товарищи из провинции нам сказали, что здесь нам помогут. (Моттле делает легкое движение, но сдерживается). Нам казалось, что вы тоже боевик? (Помолчав). Во всяком случае, вы друг… и человек верный (смотрит на него), раз тайные заседания комитета происходят у вас.
Моттле. У меня?
Первый мужчина. Знаете, мой милый, вы пересаливаете. Мы, может быть, и похожи на дураков, но все-таки…
Моттле, со всеми признаками напряженной мозговой работы. Постойте… постойте минутку. Вы говорите, вы революционеры?
Первый мужчина. Да.
Моттле. И вы говорите, что у меня собираются революционеры?
Первый мужчина. Да.
Моттле, с обезоруживающей искренностью. Ах, так!.. Я поначалу думал, что вы мне говорите про любителей кегельной игры, которые сюда заходят под вечер, мирные люди, честь честью. Но теперь, действительно, мне приходит на ум, что есть такая компания, которая занимает у меня маленькую комнату (указывает на домик) каждую неделю, или вроде того, якобы для общественных дел. Когда они там запираются, я за ними не слежу. Так эти молодчики революционеры?
Первый мужчина,бросив спутникам сомневающийся взгляд. Вот именно и притом главари.
Моттле, оживляясь. Э, да это меня совсем не устраивает! Совсем не устраивает! (Горячась). Революционные главари? (Он потрясает тряпкой). Ну, нет! Или вы воображаете, что я согласен угодить в тюрьму ради голубчиков, которые свистнули бы все мои сбережения, если бы только знали, куда я их прячу! Они, чего доброго, готовят там у меня бомбы за спиной. Я им покажу, кто я такой! (Он расхаживает между столиками, охваченный самым убедительным волнением. Остальные переглядываются, все еще весьма удивленные, но поставленные перед очевидностью. Моттле продолжает). Но вы говорите, что вы тоже революционеры и что вы явились сюда, чтобы встретиться с остальными? (Как бы вне себя). В таком случае, убирайтесь к черту, сию же минуту! Пошли! Пошли!
Он указывает им навыход. Первый мужчина встает. Моттле, как бы желая дать исход своему гневу, принимается яростно тереть один из столиков. Второй мужчина и женщина тоже встают. Посетители, видимо, сбиты с толку. Они молча переглядываются. Первый что-то торопливо шепчет на ухо своим спутникам.
Первый мужчина, к Моттле, меняя тон и очень осторожно. Хозяин! Не горячитесь! Вы не любите революционеров? Отлично. Может быть, мы еще и поладим. Что, если мы тоже люди благомыслящие? Всякий старается заработать кусок хлеба, не навлекая на себя неприятностей и ни с кем не ссорясь. Им, небось, нет дела до того, навлекают они на вас неприятности или нет. Они думают только о себе. Если вы их турнете, они вам отомстят. Так оставьте их в покое. Из всего в жизни можно извлечь пользу, если взяться с умом. Вам ваши интересы не безразличны? Ну, так вот, вам будет перепадать немножко денег, регулярно, без малейшего риска.
Моттле. Денег?
Первый мужчина, не сводя с него глаз. Кругленькими суммами. Принимайте по-прежнему ваших революционеров. Об остальном мы поговорим потом.
Моттле, как бы после глубокого раздумья. Так вы из полиции будете? (Те переглядываются). Я вам скажу. Я и полицию недолюбливаю.
Первый мужчина, примирительно. Естественно. Но вам с ней и не придется иметь дела. Двухминутный разговор с одним из нас, когда мы вам будет приносить деньги. Никого другого вы не будете видеть.
Моттле. А эта дама тоже из полиции?
Первый мужчина. Как и все… и да, и нет. (Живо). Значит, поняли? (Бросает взгляд на столик). Я чуть было не ушел, не заплатив. Получите. (Протягивает бумажку). Что вы делаете?
Моттле. Хочу дать сдачи.
Первый мужчина. Вы шутите! (Подумав, вполголоса). Что, скажите, у них сегодня заседание?
Моттле, с самообладанием. Не думаю.
Первый мужчина, наблюдая за ним. Они никогда не приходят, не предупредив вас?
Остальные двое отводят от Моттле взгляд только тогда, когда он сам на них смотрит.
Моттле. Нет, случается.
Первый мужчина. Газеты вы читаете?
Моттле. Да, когда есть время.
Первый мужчина. Вы читали, что сегодня в Палате ожидается важное заседание?
Моттле. Я, знаете, интересуюсь больше преступлениями.
Первый мужчина. Так вот, как раз сейчас происходит чрезвычайно важное заседание. Запрос крайней левой. Дени сегодня утром начал речь (он смотрит на часы) и, может быть, только что кончил ее. Да вы скажите: ведь вам известно такое имя «Дени»?
Моттле. Дени? Депутат? Тот, что защищает в Палате рабочих и бедных людей? Разумеется, знаю.
Первый мужчина, недоверчиво. Так почему же вы точно с луны упали пять минут тому назад, когда я вам назвал это имя?
Моттле. Ах, так я искал среди своих клиентов. И потом, Дени как нерезаных собак.
Женщина. Да ведь он ваш клиент и есть. Вы его видели здесь множество раз.
Первый мужчина, указывая на домик. В маленькой комнате, с остальными.
Моттле, выражая живейшее удивление. Дени? Знаменитый Дени? Да не может быть! Вы уверены? Надо будет на него посмотреть поближе.
Первый мужчина. И Фереоль также, который не пожелал идти в парламент, но который тем страшнее.
Моттле, как выше. Фереоль!.. Как Фереоль? Так вы об этом Фереоле говорили? Вот уж не думал я, чтобы подобные люди могли бывать в такой пивнушке, как у меня!
Первый мужчина. Если они облюбовали ваше заведение, так это не для того, чтобы оказать вам честь или услугу.
Женщина. Напротив.
Первый мужчина. Им до вас столько же дела, сколько до старой калоши. Словом, день сегодня для них серьезный… для них и для других. Вы их почти наверное увидите. Но только на этот раз придется слушать, так? Входить и выходить, вертеться среди них под разными предлогами, держать ухо востро и хорошенько забить себе сюда (трогает себе лоб) все, что вы услышите. Сегодня вечером, в восемь часов, вы будете один?
Моттле. Вероятно.
Первый мужчина. Я зайду. Если вы постараетесь, мы с вами поделим недурное вознаграждение.
Посетители направляются к выходу.
Женщина, первому мужчине. Вы ему не дадите никаких указаний?
Первый мужчина, все еще с некоторым беспокойством. Вам кажется?.. Хорошо… (К Моттле). Со временем вы сами научитесь схватывать основное и оставлять в стороне пустяки. Послушайте, что я вам скажу. Многие считают, что после речи Дени министерство полетит. Я лично сомневаюсь. Впрочем, скоро мы узнаем. Как бы там ни было, эти молодцы воспользуются случаем, чтобы поднять бучу. (Он все еще наблюдает за Моттле, слушающим, как прилежный ученик, бросает взгляд остальным и продолжает). У них заготовлены приказы о забастовке. Разработан обширный план беспорядков… да… Нам важно знать, замышляют ли они серьезное выступление теперь же, идут ли они на все; или же просто хотят нас пощупать и занять свою публику. (С тревогой). Вы улавливаете разницу?
Моттле. Да, да.
Первый мужчина. И вам кажется, что вы это схватите налету при вашей неопытности?
Моттле. Постараюсь.
Первый мужчина, оборачиваясь к остальным. Если бы один из нас мог остаться…
Моттле, живо. Я же вам говорю, что берусь.
Первый мужчина. Заметьте еще вот что: Дени и Фереоль будут здесь. Вы должны их узнать и затем уже не спускать с них глаз. Может случиться, что они не сойдутся во мнениях, понимаете? Что один затянет о здравии, а другой — за упокой. Но имейте в виду следующее: что это школьные товарищи, что в частной жизни их связывает тесная дружба и что они могут объявить друг другу войну, оставаясь на «ты» и по-прежнему хлопая один другого по плечу. (Наставительно). Тут требуется чутье! Чутье! Или бросьте это дело сразу. (Хочет идти, но останавливается). Да, может зайти речь о короле, более или менее иносказательно: «толстяк», «дядюшка» или «бородач». Безопасность короля нас не касается. У него своя личная полиция. Но в случае покушения, например, было бы интересно показать, что придворное ведомство сплоховало, а что мы вот были осведомлены. Поняли? До вечера.
Они выходят. Моттле смотрит им вслед и издает: «Уф!» Из домика осторожно выходит человек в штатском, по виду интеллигент.
Моттле, Ришар.
Ришар. Полицейские?
Моттле,заметно изменивший тон и физиономию. Да, и тонкой марки. Я весь вспотел.
Ришар. Э! Не они первые.
Моттле. В таком духе первые. Это не то, что честная пара надзирателей в тяжелых сапогах, от которых требуется отчет в десять строк красивым почерком и которые не отличат анархиста от лудильщика!.. Тех меня всегда тянет спросить, много ли им осталось до выслуги лет. Но эти…
Ришар. Нелегко тебе было с ними?
Моттле. В достаточной мере!
Ришар. В общем, ты с ними управился?
Моттле. Я в точности применил инструкцию В.
Ришар,смеясь. Инструкцию В! Ты, наверное, был жандармом в одном из прежних воплощений, уж больно ты любишь всякие уставы.
Моттле,пожимая плечами. Да ты ее когда-нибудь читал, инструкцию В? Почему бы мне не пользоваться опытом такого человека, как Лемоэль, который вложил в нее все свои познания? А члены контрполицейской комиссии, слово за словом обсуждавшие ее с Лемоэлем? У них впятером, быть может, сорок лет тюрьмы, не весть сколько арестов, побегов и заочных приговоров. Нет такой полиции в Европе, которой бы они не окрутили тридцать шесть раз.
Ришар. Не сердись, старик. Тебя наградят одним из первых, когда Революция учредит рыцарский орден.
Моттле. Если бы я был уверен, что успею, я бы затопил печку. Дени всегда зябнет, когда он утомлен. (С нежной заботливостью). А он будет очень утомлен.
Ришар. Да, затопи печку.
Моттле. Да только час пройдет, пока она растопится. Это проклятое сооружение. (Он глядит на небо). С этаким солнцем, она прежде всего добрый час будет дымить.
Ришар. Тогда не топи. Если Дени будет холодно, ты заваришь ему чаю. (Помолчав). Они тебе показались осведомленными?
Моттле. Очень осведомленными. Времени это им стоило немало. Но удалось.
Ришар. Что же делать, будем собираться в редакции. Это будет не так романтично, но зато удобнее для всех, в том числе и для полиции. Мы будем диктовать секретные распоряжения сонму юных машинисток и конспирировать по телефону.
Моттле. Во всяком случае, здесь мы ужасно отрезаны от всего. Что бы сейчас ни произошло, мы с тобой узнаем позже всех. (Он глядит в открытую даль). Величайшему событию потребуется столько часов, чтобы стать видимым, вон там! Тш!..
Слышны приближающиеся шаги.
Те же, Сибле, Бишоф, Фиориньи.
Моттле,узнав вошедших. Вы никого не встретили в проулке?
Сибле,он одет не без изящества, очень оживлен. Нет.
Моттле. Здесь сейчас было трое полицейских.
Сибле. Ну, это не страшно. Правительство пало.
Ришар. В самом деле?
Сибле. Дени и остальные идут за нами.
Ришар. Значит, наступил решительный момент?
Сибле делает неопределенный жест. Бишоф и Фиориньи переглядываются.
Бишоф. Хм! Хм!
Сибле. Дени был восхитителен, надо признать. Восхитителен по силе и по находчивости.
Фиориньи. Слишком восхитителен. Он понапрасну утомил себя, исход был предрешен.
Сибле. Да нет же, Фиориньи, да нет же! Неудачная речь — и министерство уцелело бы. Большинство превысило на двадцать пять голосов наши самые оптимистические подсчеты. К концу центровики с трудом удерживались, чтобы не аплодировать. На одни только кулуарные комбинации нельзя было полагаться. В последнюю минуту человек тридцать врагов министерства могло нас покинуть, чтобы оно не пало благодаря формуле перехода крайней левой.
Бишоф. Да. Своим красноречием Дени облегчил положение умеренных. Они могут потом говорить, что задушили министерство нечаянно, в порыве увлечения.
Смеется.
Ришар. А теперь?
Молчание. Переглядываются. Вновь пришедшие, видимо, чувствуют себя не вполне уверенно.
Моттле. Фереоль там был?
Фиориньи,живо. Где это? В Палате? Ты же знаешь, он поклялся, что войдет туда не иначе, как ведя за собой сотню вооруженных людей.
Моттле. О, разве я могу помнить все, в чем он клялся?
Короткое молчание.
Ришар. А «дядюшка»?
Сибле. «Дядюшке» едва ли весело.
Фиориньи. В кулуарах рассказывали довольно удивительные вещи. Не правда ли, Бишоф?
Бишоф. Да, только я не уверен, так ли я понял.
Ришар. Что именно?
Фиориньи. Будто бы при дворе имеется партия, склонная к смелому решению.
Ришар. К тому, чтобы призвать господ военных?
Фиориньи. Не угадали. Призвать господина Дени… виноват… товарища Дени.
Сибле. Я не совсем понимаю.
Фиориньи. Ну да, министерство Дени. Ты как будто находишь это неестественным?
За исключением Фиориньи, который держит себя недвусмысленно, все остальные стараются не обнаруживать своих чувств. Молчат. Смотрят в землю. Иные искоса поглядывают на соседей.
Ришар,после паузы. Уж не королеве ли принадлежит эта мысль?
Бишоф. Почему?
Ришар. Ее отец всегда заигрывал с крайними партиями.
Бишоф. Отец королевы чудак. Это самый реакционный монарх в Европе. Он считает, что у себя он искоренил революцию. Но он до смерти боится привозных покушений. Он уверен, что мы заняты, главным образом, изготовлением бомб, и не хотел бы, чтобы мы их снабжали его адресом. (Бишоф самодовольно смеется). Отсюда те маленькие знаки дружбы, которые он нам шлет.
Ришар. Вот именно!
Бишоф. Нет! Он еще не настолько выжил из ума, чтобы устраивать пожар у соседа.
Фиориньи. Пожар?
Фиориньи и Бишоф обмениваются взглядом авгуров. Бишоф делает неопределенный жест.
Ришар. А Дени знает, что говорят?
Бишоф. Мой друг, есть вопросы, которых стараются себе не задавать.
Все оборачиваются ко входу в сад. По лицам разливается выражение официального удовольствия, даже у Бишофа и Фиориньи.
Те же, Дени, Люзак.
В сад входят Дени и Люзак. Дени — человек лет сорока, рослый, довольно полный лицом и телом, бритый. Его выразительное и подвижное лицо временами очень привлекательно и лишь изредка становится холодным и жестким. Так же и голос. Ничего вульгарного. Есть презрительность, которую он сдерживает, но которую выдают его губы, глаза. При его появлении присутствующие аплодируют. Фиориньи и Бишоф не менее горячо, чем остальные.
Дени,садясь за столик и делая всем приветственный жест. Вы очень добры. (Подбежавшему Моттле). Пива, пожалуйста. (Он, видимо, очень устал и хочет тишины. Присутствующие, к которым присоединился и Люзак, держатся в почтительном отдалении. Вполголоса обмениваются короткими фразами. Дени, ни на кого не глядя, спрашивает громко.) Фереоля нет?
Сибле. Нет.
Моттле,возвращаясь с бутылкой пива. Вы, может быть, предпочли бы что-нибудь горячее?
Дени,приязненно глядя на Моттле. Нет, благодарю, мне хочется пить. (Вполголоса). Ты тоже не видел Фереоля?
Моттле. Нет.
Люзак,подойдя ближе, вполголоса. Хотите, я спрошу у Фиориньи?
Дени. Нет.
Сибле,подходя тоже. Если ты очень устал, мы отложим на час заседание.
Дени,громко. Ведь вы же не из-за меня не начинаете?
Сибле. Все равно надо подождать Фереоля и ван Сейпа.
Ришар. Вот они.
Фиориньи,глядя на часы. Я должен заметить, что сейчас как раз время, назначенное для начала заседания.
Те же, Фереоль, ван Сейп.
Фереоль,одних лет с Дени, бородатый, худее лицом. В нем, по крайней мере внешне, больше грубоватой сердечности, больше непосредственной простоты. Он подходит к присутствующим, жмет им руки. Здравствуйте. Держу пари, что мы последние. Опаздывают всегда те, кому нечего делать. (Подходя к Дени). Здравствуй, Дени.
Дени. Здравствуй, Фереоль. Садись. Помоги мне докончить эту бутылку.
Моттле идет за вторым стаканом.
Сибле,к Дени и Фереолю. Нам надо решить два-три маленьких кассовых вопроса. Если это вас не слишком интересует и вы желаете побеседовать, мы бы начали без вас?
Дени. Отлично.
Люзак,к Дени. Я еду в город. Нет ли у вас поручений?
Дени. Просмотри корректуру моей речи. Там, в середине, должна быть совершенно невразумительная фраза: а другая, в конце, осталась неоконченной. Исправь это.
Люзак уходит налево. Остальные, подталкиваемые Сибле, входят в домик.
Дени, Фереоль.
Фереоль,с деланой сердечностью. Мадлена не с тобой? Она здорова?.. Пропустить такое заседание!..
Дени,наблюдая за ним. В Палате? Она там была. Здесь ей нечего делать. А твоя жена?
Фереоль. Здорова. (Пауза, потом вдруг). Итак, поздравляю!
Дени,очень сдержанно. Ты уже знаешь?
Фереоль. Еще бы!
Дени. Но кто тебе сказал?
Фереоль. Я видел кое-кого из бывших на заседании. Впрочем, новость распространилась… чудесным образом, как и подобало.
Дени,взглянув на Фереоля. Что же они тебе говорили?
Фереоль,холодно. Что ты был бесподобен.
Дени,с улыбкой. Только-то!
Фереоль,как выше. Что ты произнес одну из твоих лучших речей.
Дени. Еще одну речь.
Фереоль,серьезно. Но красноречие великая вещь. И речь может быть очень важным действием.
Дени,недоверчиво. Да?
Фереоль,тоном спокойного объяснения. Хотя бы с точки зрения пропаганды. Я, когда говорю на митинге, проповедую всего только единоверцам. А выдержки из твоей речи будут вынуждены напечатать все газеты. Для наших идей это способ прорвать санитарный кордон. Даже в парламенте те, кто тебе аплодирует, хоть и не верят ни слову из того, что ты им говоришь, в какой-то степени все же теряют силу сопротивления.
Дени,глядя на него. Но… ты же знаешь, что я свалил министерство?
Фереоль,с учтивой торопливостью. Да, еще и это, разумеется.
Дени.Молчание. Дени о чем-то думает, взглядывает на Фереоля, опять погружается в раздумье. Потом мягко и вначале медленно. Знаешь, о чем я думал, возвращаясь из Палаты? О классе отца Камиля, где мы когда-то сходились после вечернего урока, последний год в колледже. Помнишь? Давно мы об этом не говорили.
Фереоль. Помню.
Дени,мягко, просто. Я не раз об этом думал последнее время. И с каждым разом все это мне казалось как-то еще более чудесным. Словно легендарная сцена, лежащая в основе некоего предания, вспоминаемая в известные сроки, воссоздаваемая ради того знаменательного смысла, который в ней кроется и который, в промежутки, растет. Я не знаю, существовали ли когда-нибудь одновременно, в прошлом, все те подробности, которые мне приходят на память. Не то чтобы их было очень много. Но каждая из них полна для меня такого значения, так меня волнует, излучает такой свет, что я не думаю, чтобы действительность вообще могла когда-либо создать нечто столь насыщенное (Фереоль сначала удивлен, потом становится очень внимателен, ловит слова, ощущая малейшие их оттенки, быть может, подавляя наплыв глухого волнения). Мы вдвоем, на задней скамье. Отворено окно. Раскрытая страница еще светла; а между тем, по ту сторону двора, под башенными часами встает луна. В соседней церкви орган и пение, ежедневный обряд, над которым мы никогда не задумывались, но который мы принимаем целиком. Обряд, на который какие-то люди сошлись по уже темным улицам; который создан для других, но который мы у них взяли. И чувство, что мы в одной из столиц, в одном из больших мировых городов, на склоне дня, когда первые огни пробуждают к новой жизни великую утомленную мысль… Но я, может быть, грежу? Быть может, я сам создал это воспоминание, чтобы любоваться им?
Фереоль. Нет, нет. Это именно так.
Дени. Почему я об этом думаю, особенно последнее время? Потому ли, что я старею? Или потому, что я немного переутомился и легче волнуюсь?
Фереоль. Я тоже часто думаю об этом времени.
Дени,с большей живостью. Правда? Ты тоже? (Пауза). И ты вспоминаешь наши беседы, эти долгие споры шепотом? Все, что мы понимали? Все, о чем мы судили? Да? Требовалось заключить с жизнью как бы основной договор, и надо было спорить, отстаивать статью за статьей. И пение органа, которое нас поддерживало. А главное — ощущение, будто между нами и миром — какая-то исключительная близость, какая-то легкость общения, которая потом прервется, или еще — что мы располагаем известным сроком, как астрономы; что истина, ты понимаешь, что я разумею под этим словом, не так уж быстро проходит в перигее. (Пауза). Фереоль, когда ты думаешь об этом времени, почему ты о нем думаешь? Я хочу сказать, чего ты в нем ищешь?
Фереоль,помолчав. Советов.
Дени. А! Тоже советов. (Помолчав). Таких же?
Фереоль. Может быть.
Дени, не сразу. Тогда откуда же это расстояние, которое я чувствую между нами?
Фереоль. Оно тебе кажется большим?
Дени,многозначительно. Возрастающим, а это хуже.
Фереоль. И тебе кажется, не правда ли, что это я удаляюсь? (Пауза). Что касается тебя, то у тебя совесть совершенно спокойна?
Дени. Что я сделал, чтобы ей не быть спокойной?
Фереоль. Как долго ты еще будешь вправе говорить так?
Дени,оживляясь. Опять этот твой странный тон со мной, эта атмосфера неуловимого осуждения, которую я ощущаю теперь всякий раз, когда мы вместе! Это невероятно! Я возвращаюсь оттуда, где я вел упорную борьбу за всех вас, час за часом. Наши враги воображают, что эта неожиданная победа вскружит нам головы, что меня захлестнет ваш восторг. Если бы они видели нас с тобой! Если бы они нас слышали!
Фереоль. Нашим врагам следовало бы знать, что мы любим простоту и чтим не столько людей, сколько идеи.
Дени. Представь себе нас в прежние времена и что вот я прихожу к тебе с такой вестью, что я являюсь к тебе, неся в руках такую огромную возможность. (При слове «возможность» Фереоль внимательно смотрит на Дени). А сейчас я готов думать, что я виновен и что меня только из снисхождения не упрекают открыто.
Фереоль. Ты искажаешь.
Дени,с силой и живостью. Да нет же! Я откровенно указываю на недуг нашей дружбы, который становится, наконец, нестерпим. Он тянется слишком долго. Еще когда я вступал в Палату, тому тринадцать лет, мне так и не удалось узнать, что ты об этом думаешь. Одобрял ли ты меня? Нет, потому что сам ты отказывался поступить, как я. Не одобрял? Нет, по-видимому. Ты даже помог мне победить остававшиеся у меня еще сомнения. Во время последних выборов, когда экстремисты требовали массового воздержания и снятия всех кандидатур, ты сам добился от них уступчивости. А между тем казалось так, будто за ними стоишь ты и что самая их брань выдает, немного неуклюже, твою заднюю мысль. Три недели тому назад, когда я излагал комитету этот проект молчаливого соглашения с левыми, которое должно было привести к падению министерства, ты, правда, возражал мне, ты указывал на опасные стороны этого маневра, но как человек, с которым можно столковаться, который не считает, что здесь затронуты принципы. А между тем, я не могу ступить шагу, я не могу сделать ни малейшего движения без того, чтобы не натолкнуться на это незримое осуждение, которое от тебя исходит. С меня довольно. Так как ты скрываешь от меня твою истинную мысль, я тебе ее выскажу. Вот она: я ренегат, а ты, неподкупный свидетель, вот уже двадцать лет следишь за тем, как я шаг за шагом отрекаюсь.
Фереоль,довольно вяло. Это нелепо.
Дени. Да, нелепо, что ты так думаешь. Но ты так думаешь.
Фереоль. Я даже лишен возможности объясниться, потому что, по-твоему, ты лучше читаешь мои мысли, чем я сам!
Дени,с пафосом. Хорошо, чему я неверен? Не нашей молодости. В те годы мы не занимались политикой. Мы не принадлежали ни к какой партии. Самая мысль об этом отравила бы нам будущее.
Фереоль. Само собой, в этом весь вопрос: в чем наша верность? В чем наш закон? (Мягко). В конце концов, важны лишь поступки. Отдельный поступок нередко темен, но ряд поступков постепенно рождает свет. Что ты теперь намерен делать?
Дени,пристально глядит на Фереоля, потом хмуро. Не знаю.
Фереоль. Как? Ты не знаешь?
Дени. Нет.
Фереоль,мягко. Это великое напряжение, которое ты вынес, эти кулуарные переговоры, эта многочасовая речь — все это впустую? Ты свалил министерство от нечего делать?
Дени,с легким вызовом. Есть люди, которым хотелось бы нас уверить, будто они строят планы, рассчитанные на долгий срок. Я — нет. Мои поступки возникают один из другого, как части растения. И чтобы они росли хорошо, я должен себя хорошо чувствовать. Да не далее, как сегодня, во мне назревал поступок.
Фереоль. Какой?
Дени,задумчиво. Большой поступок. (Он смотрит перед собой). Все равно!
Фереоль. Почему ты от него отказываешься?
Дени. Я от него не отказываюсь. Мне больше не хочется о нем думать. Сейчас я не могу о нем думать.
Фереоль. Что тебе мешает?
Дени,почти резко. Ты. (Он делает несколько шагов. Фереоль пожимает плечами и улыбается. Дени возвращается, потом, указывая на домик). Нас там ждут.
Фереоль,мягко. Да, пора бы идти.
Дени,мрачно. Мне им нечего сказать.
Фереоль. Что за шутка!
Дени. Они не хуже моего знают положение.
Фереоль. Но твое мнение о нем! Что ты думаешь о событиях, о наилучшем способе их использовать!
Дени,со смехом. Ах, мое мнение! (Он пожимает плечами, становится перед Фереолем, смотрит ему прямо в лицо). А ты, твое мнение? «Твое» мнение у тебя есть?
Фереоль,отвечает не сразу, потом твердо. Конечно.
Дени. Я бы рад был его узнать.
Фереоль. Ты его услышишь через несколько минут.
Дени,настойчиво, с вызовом. Ну, так вот! Будь другом, скажи мне его сейчас.
Фереоль,который сделал было отрицательный жест. Почему бы и нет? (Самым спокойным тоном). Прошлый четверг я высказывался в том смысле, что мы должны воспользоваться парламентскими осложнениями и вызвать брожение. Осложнения превратились в острый кризис, благодаря тебе. Мы должны идти в ногу. Простого брожения уже недостаточно.
Дени. Чего же ты хочешь? (Фереоль делает жест: «Ясно чего!»). Серьезных событий?
Фереоль,улыбаясь. Самых что ни на есть серьезных.
Дени,опускает голову, шаркает по земле ногой, потом, стараясь придать голосу спокойствие. Люди скажут: «Чтобы их удовлетворить, свергают правительство. А их это приводит в ярость!»
Фереоль. Когда принимаешь имя «революционера», то раз навсегда отказываешься от репутации пай-мальчика.
Дени. Но и не приносишь обета прошибать стену лбом. Я никогда не рассматривал революцию как отчаянную выходку.
Фереоль. Мне, наоборот, обстоятельства кажутся очень благоприятными.
Дени. Этого мало. Такую игру можно начинать, только имея в руках все шансы.
Фереоль. Ну, знаешь! Собиратель шансов не человек дела. Ты всегда прозеваешь лучшую игру, если намерен играть только так. (Весело). Я не очень-то полагаюсь на революционера, который желает делать революцию не иначе, как наверняка. Такой господин кончит академиком или послом при Ватикане.
Дени,кусая губы. И все-таки надо знать, куда идешь.
Фереоль. Вот как? Ты только что скорее пренебрежительно отзывался о всякого рода планах. Я лично ими не склонен пренебрегать. И даже собираюсь предложить один план комитету. (Дени смотрит на него). Да, да. И охотно скажу тебе о нем в двух словах. (Очень спокойно, без всякого ораторского подъема). Вот: вы, парламентарии, делаете все возможное для того, чтобы растравить кризис в самом парламенте, ввести в него задержки, осложнения, обманчивые надежды на соглашение, словом, вы ял, парализующий мозг врага. Мы же, с нашей стороны, отдаем сегодня же вечером первые распоряжения о забастовке — те, которые уже заготовлены: транспорт, доки, металлургия, — мы присоединяем к ним секретные инструкции: дать движению обнаружить свое подлинное лицо; не препятствовать личной инициативе, не уклоняться от столкновений с полицией. Завтра и следующие дни новые стачки, группами, так, чтобы к концу недели добрая половина предприятий участвовала в волнениях. Тем временем мы обрабатываем армию, не придерживаясь в этом отношении никакой заранее установленной программы. Так, например, местные беспорядки целесообразны только в том случае, если в данном пункте уже пролилась кровь.
Он кончил тем же ровным голосом.
Дени. Я не люблю, когда о крови говорят так спокойно, Фереоль.
Фереоль. Когда я излагаю план действий, я не склонен лицемерно опускать подробности, которые могут быть неприятны дамам; и не умею придавать своему голосу дрожь.
Молчание.
Дени,ходит взад и вперед, заложив руки за спину, и видно, что ему не по себе; потом останавливается перед Фереолем. Фереоль, ты мне доверил твой план, мне первому. По-видимому, ты еще считаешься немного с моим мнением. Так вот, я прошу тебя не предлагать этого сегодня.
Фереоль. Почему?
Дени. Положение слишком неясно. В нем еще никто не разобрался. Нельзя кидаться на судьбу таким порывистым и слепым натиском.
Фереоль. Но ведь нам как раз и требуется неясное положение и стремительный натиск. (Он глядит на Дени). Я даже считал, что это во всем совпадает с теорией. Впрочем, каждый из нас может выставить свое мнение. Комитет решит.
Дени,настойчиво. Нет. Я не хочу, чтобы он был свидетелем такого коренного разногласия между нами. Ни свидетелем, ни тем более судьей.
Молчание. Фереоль глядит на Дени.
Фереоль,мягко. Ты ждешь приглашения короля?
Дени,живо. Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Фереоль. Вопрос естественный. При подобного рода кризисах разве не принято, чтобы король совещался с виновником кризиса… с очередным победителем?
Дени,довольно твердо. Да, говорят, что он пригласит меня завтра утром.
Фереоль,мягко. И поэтому ты не хочешь, чтобы мы сегодня совершили непоправимое?
Дени. Может быть, отчасти и поэтому.
Фереоль. А!
Дени. Я бы счел малодушием уклониться от этого свидания.
Фереоль. Ничто тебе не мешает на него явиться.
Дени,живо. Скрепив накануне вечером первые революционные приказы?
Фереоль. Король этого не будет знать.
Дени. Я не желаю быть менее добросовестным, чем он.
Фереоль. Прекрасное чувство, но об этом ты должен был подумать раньше. Известно ли тебе, что, приходя сюда, мы ведем себя недобросовестно по отношению к полиции?
Дени. Вы меня пошлете к королю с торжественным объявлением войны?
Фереоль,смеясь. Нет, мы не такие рыцари. Я думаю, мы тебе поручим, наоборот, успокоить его хорошими словами.
Дени. Тогда вы пошлете кого-нибудь другого. Я отказываюсь. «В чем наш закон?» — сказал ты. Во всяком случае, не в этом.
Фереоль,мягко. Ты хочешь стать вполне независимым?
Дени, с силой и волнением. Я хочу знать, заслужил ли я на одни сутки доверия у вас и прежде всего у тебя. Если после всего, что я сделал, я его не достоин, есть от чего прийти в отчаяние!
Фереоль,поколебленный. Потребуй этого доверия от комитета. Быть может, он тебе его окажет.
Дени,настойчиво, горячо. Да, я его потребую. Но прежде всего я требую его от тебя, и я явлюсь перед комитетом не раньше, чем получу его от тебя.
Фереоль,долго смотрит на него, потом с улыбкой. Ты всегда так! Начинаешь с лирических излияний и кончаешь ультиматумом. Для дружбы это режим нестерпимый.
Дени, с большей сердечностью, почти улыбаясь. Брани меня, сколько хочешь. Ты согласен?
Фереоль,пожимая плечами. Согласен с чем?
Дени,совсем дружелюбно, с теплыми и ласковыми оттенками в голосе. Послушай, Фереоль. Все может отлично устроиться. Если ты непременно хочешь, ты изложишь свой план, но придав ему более общий характер, да он этого и стоит: было бы жаль ставить его принятие в зависимость от определенных дат. Затем слово возьму я. Я скажу, что присоединяюсь к твоему плану и полагаю необходимым держать его про запас, наготове, с тем, чтобы двинуть его в любую минуту. Завтра, после аудиенции, мы с тобой встретимся. Позавтракаем в Тиволи, хочешь? Приходи с женой. Я приду с Мадленой. Пока наши дамы будут заняты меню, я тебе передам мой разговор с королем, и мы обсудим положение. Если нужно будет принять какие-нибудь решения, они ничего не потеряют в силе от того, что ждали сутки, и только выиграют в ясности. (Берет его под руку). Так тебе нравится?
Фереоль,хмуро. Ты способен мне доказать, что это мне нравится.
Дени,ведя его к домику. Идем.
Занавес