. Только определяемое военными соображениями взимание контрибуций и, в еще большей степени, практика беспощадных конфискаций могли без труда стать средством устранения той помехи, каковой оказывалось существующее правовое состояние. Полномочие, связанное с назначением конфискаций, было, конечно, обращено только против врагов и мятежников, но в практике всех революций было принято объявлять политического противника врагом отечества и в силу этого полностью или частично лишать его правовой защиты в отношении его личности и его собственности. И все же император был далек от того, чтобы использовать такое средство в революционном смысле. Раздавая свои поручения, он сам не считал себя вправе действовать, руководствуясь одними только ситуативно-техническими соображениями. Он не рискнул использовать состояние войны для расширения своей политической власти, пытаясь утвердить экстраординарные права совершенной власти, – быть может, из страха перед огромным авторитетом Валленштейна. Ведь одним из принципиальных положений монархических арканов был тезис о том, что нельзя допускать, чтобы какой-нибудь чиновник или генерал становился чересчур влиятельным. В сочинении «Компендий „Государя“» (1632), приписываемом Фердинанду II и, пожалуй, в самом деле происходящем из его окружения, принципы монархического правления излагаются в форме наставлений государю (по-видимому, это своего рода завещание Фердинанду III). Там с явным намеком на Валленштейна говорится, что государь ни одному генералу не должен предоставлять «неограниченной и абсолютной власти» (libera et absoluta potestas), «чтобы тот без его постановления осмеливался и имел возможность осуществлять все, в том числе и высшие, абсолютные властные полномочия и по своему усмотрению всех притеснять, грабить и угнетать, но чтобы сам он оставался государем надо всеми» (ut sine suo scitu is alia quaeque et quae summi et absoluti imperii sunt agere et pro libitu suo omnes vexare spoliare et opprimere audeat et possit, sed ipse Princeps maneat generalis)[209]. С другой стороны, в 1630 г. императорские советники ради отклонения курфюршеской петиции отдали войско под командование Максимилиана и применили в борьбе с курфюрстами политическую аксиому: нельзя никому позволять становиться настолько влиятельным, чтобы потом попадать в зависимость от его решений. Таким образом, император в обоих отношениях находился в трудном положении. Решающим оказалось уважение к существующему правовому состоянию. В этом, собственно говоря, и заключается суть дискуссии о диктатуре Валленштейна. В действительности она касается полноты императорской власти в отношении того, была ли в тогдашней Германии такая инстанция, которая, сославшись на исключительный случай, могла бы упразднить ставшие помехой благоприобретенные права. Вопрос о том, в каком отношении Валленштейн находился к императору, утратил свое значение для дискуссии о Валленштейновой диктатуре, поскольку император не решился добыть для себя исключительные права на основании своего полновластия. Капитуляция Фердинанда III 24 декабря 1636 г. стала государственно-правовым выражением того факта, что у императора была отнята последняя возможность сформировать мощную центральную власть с помощью введения чрезвычайного положения. При «чрезвычайно настоятельной потребности» императору хотя и не нужно запрашивать разрешение сословий, но для сбора необходимых налогов он все же должен выслушать мнение шести курфюрстов. Он не может, стало быть, временно собирать налоги сам по себе, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства. Также и при явном нарушении мира или при упорном неповиновении того или иного сословия ему не разрешается объявлять его вне закона без соизволения курфюрстов, следовательно, даже при очевидных обстоятельствах впредь будет необходим особый процесс, и прежняя точка зрения императора, в соответствии с которой объявление вне закона может вступать в действие ipso facto, уже не допускается. Лимней, будучи знатоком государственного права[210], замечает по этому поводу, что крайняя необходимость всегда была излюбленным предлогом, но у императора он теперь оказался отнят. Даже в случае крайней необходимости (in extremo necessitatis casu) он не может принимать решения по собственной воле, но должен по крайней мере выслушать мнение курфюрстов. тем самым для него должно стать невозможным, сославшись на исключительный случай, обратить «смешанный статус» (status mixtus) Римской империи в подлинную монархию.
Глава 3Переход к суверенной диктатуре в учении о государстве XVIII в
Во Франции правление абсолютного монарха осуществлялось через комиссаров. Интендант, эта опора королевской администрации, оплот единства и централизации, «истинный агент королевской власти» (le vrai agent de l’autorité royal), был комиссаром[211]. Его чин именовался «комиссар, назначаемый для Его Величества в провинциях и генералитетах королевства и следящий за исполнением приказов короля» (commissaire départi pour S. M. dans les provinces et généralites du royaume et pour l’exécution des ordres du Roi). Это был глава генералитета, провинции или департамента, которого можно было в любой момент отозвать и чей округ (интендантство) не совпадал с другими административными или судебными округами (губернаторствами или парламентами). В XVIII в. существовал 31 такой департамент и еще 6 было в колониях[212]. Назначение, при котором выбор обычно осуществлялся из числа maitres de requtes, т. е. членов Совета, производилось генеральным инспектором финансов. для пограничных провинций – по предложению военного министра. Будучи комиссаром, интендант имел только те полномочия, которые в отношении его самого и круга его задач вытекали из комиссионного поручения. Полномочия эти были различными для разных провинций и зависели от личности интенданта, в затруднительных случаях он обращался за инструкциями в центральную инстанцию. В общем и целом он должен был следить (veiller) за всем, что касалось судебного, полицейского и финансового управления, заботиться о поддержании общественного порядка (le maintien de bon ordre) и осуществлять общий надзор (inspection générale) за всем, чего требовало служение королю и что шло на благо его подданным. Сюда входило распределение и взимание налогов, контроль над отправлением правосудия, размещение войсковых подразделений в различных местностях, набор войска и разрешение возникавших при этом вопросов и споров, заготовка зерна для складов[213], установление предельных цен на продовольствие в случае его нехватки, содействие развитию земледелия, торговли и ремесел, содержание дорог, мостов и общественных зданий, иными словами, все, от чего зависело «благополучие государства» (le bien de l’état). Он был обязан отправлять донесения королю, под чьим началом он находился, и его Совету, информируя их обо всем, что происходило в его округе и о том, что, по-видимому, нуждалось в реформировании. Особым постановлением Совета ему могло быть поручено вести расследование, судебное следствие и экспертизу, реже ему поручалась подготовка судебной процедуры или даже принятие судебных решений. Обычно он сам не принимал таких решений, а должен был позаботиться о том, чтобы они принимались судом, в чьей компетенции они находились согласно установленному порядку. Судам он должен был оставлять и все спорные дела по вопросам определения суммы налогов и их взиманию. В случае общественных волнений, в особенности при крестьянских восстаниях, нередких во время сбора урожая, в качестве первой и последней инстанции решения в порядке особого производства принимал жандармский прево или его заместитель (lieutenant)[214]. Интендант (или отряжаемый им делегат) часто вел переговоры с восставшими, а при платежных и трудовых конфликтах стремился к посредничеству между бастующими рабочими и работодателями. Обычно он неохотно прибегал к силовым мерам, а действовал «с величайшей осторожностью», поскольку из опыта было известно, что от полицейских мер и запретов польза в таких случаях была невелика[215]. При необходимости он испрашивал чрезвычайные полномочия от Совета, осуществлял вторжение с помощью вооруженной силы и принимал требуемые меры, в которых обязан был отчитаться. В отличие от обычной надзорной и административной деятельности его функция, в которой он выступал как комиссар действия, называлась «исполнительной властью» (autorite executive) и иногда характеризовалась как «своего рода диктатура»[216].
Обжалование принимаемых интендантом мер, апелляция к Совету – если последний не отдавал иных распоряжений – не имели отлагательного действия. Интендант назначал делегатов низшего ранга, которым сам платил жалованье и которых мог в любой момент отозвать. Его резиденция находилась в главном городе округа, однако не реже одного раза в год (при Кольбере не реже двух раз) он должен был совершать инспекционные поездки по округу.
Будучи представителем центральной власти, интендант естественным образом противостоял провинциальным и местным корпорациям, в широком объеме сохранившим сословную юрисдикцию и самоуправление. Были, конечно, и такие интенданты, которым удавалось занять довольно независимую позицию по отношению к центральному правительству, но большинство из них в своей комиссарской деятельности являлись надежным орудием централизации и в силу этого вступали в конфликт с «промежуточными инстанциями» – с парламентами, сословиями и городами своих провинций. с губернаторами, которые были военачальниками, назначенными комиссарами временно, но оседали на своих местах пожизненно и зачастую имели даже наследственные чины, а также с комиссарами-посредниками (commissaires intermediaires), которых сословия назначали для сбора налогов