Утверждение дарвинизма произошло не в силу его научной ценности, а в результате применения манипулятивных технологий в идеологических целях, поскольку он нужен был для борьбы с христианством, что откровенно выразил видный биолог Джеймс Уотсон, заявив: «Теория Дарвина принимается не потому, что ее можно наблюдать или доказать с помощью логически непротиворечивых данных, а потому что ее единственная альтернатива (творение — авт.) является очевидно неправдоподобной»34. Об этом пишет и антрополог Майкл Уолкер: «Неизбежен вывод, что многие ученые и технологи поклоняются теории Дарвина лишь только потому, что она, якобы, исключает Творца из еще одной сферы материальных явлений, а вовсе не потому, что она выстраивает стройную парадигму исследовательских канонов в науках о жизни и Земле». Так же ясно духовное содержание дарвинизма выразил Джулиан Хаксли: «Дарвинизм, опираясь на рациональные идеи, отверг саму идею Бога как Творца всех организмов… мы можем полностью считать несостоятельной любую идею сверхъестественного управления, осуществляемого каким-то высшим разумом, ответственным за процесс эволюции» 35.
Сам Дарвин в своей автобиографии откровенно написал: «Понемногу закрадывалось в мою душу неверие, и, в конце концов, я стал совершенно неверующим… И в самом деле, вряд ли я в состоянии понять, каким образом кто бы то ни было мог бы желать, чтобы христианское учение оказалось истинным… Отвратительное учение!»36.
Эволюционизм стал крупнейшей фальсификацией в истории науки, большой ложью, запущенной масонством для утверждения так называемого «научного мировоззрения» как системы жестких постулатов, отвергающих идею Бога Творца и не допускавших никаких возражений («наука есть высший источник истины», «наука — сила, преобразующая мир», «что не познается наукой, то не существует» и пр.). Он стал главным механизмом управления «научным сообществом» со стороны «просвещенных», жестко противопоставлявших его Церкви и определявших содержание образовательных программ.
Так, на одном из заседаний Высшего совета масонских лож устава «Мемфис-Мицраим», относящихся к «Великому Востоку» Франции в Париже, утвердившем необходимость придания теории Дарвина научного статуса, цинично говорилось: «Используя такую точку зрения, с помощью наших средств информации мы вызовем слепое доверие к этим теориям. Интеллектуалы… переполнятся гордостью за свои знания и без всякой логической проверки начнут применять все те сведения, которые они могут получить с помощью науки и которые наши специалисты предусмотрительно восстановили, чтобы иметь возможность образовывать их в нужном нам духе»37. Как указывалось в одной из статей масонского журнала „Mason Dergisi“, «наша величайшая человеческая и масонская миссия заключается в поддержке позитивной науки, в пропаганде этого верования среди людей и в обучении их позитивной науке, утверждая, что это единственный и наилучший путь в эволюции»38.
Масонство превратило теорию эволюции в религиозную догму, не допускающую какой-либо рациональной критики и не признающую научных критериев. Эта мысль звучит в словах известного философа-эволюциониста, иезуита Тейяра де Шардена: «Что есть эволюция: теория, система, гипотеза? Вовсе нет. Это нечто намного большее: это общее поведение, перед которым должны склоняться и которому должны соответствовать отныне, чтобы быть истинными, все теории, все гипотезы и все системы. Свет, освещающий все факты… — вот что такое эволюция»39.
Другой видный эволюционист Г.Харпер называет эту теорию «метафизической верой», а известный биолог Э.Майер — «мировоззрением современного человека». Профессор физики из Манчестерского университета Х.С.Липсон пишет: «Фактически эволюционизм превратился в своего рода научную религию; почти все ученые приняли ее, а многие готовы «втиснуть» свои наблюдений в ее рамки». Так же откровенен член Королевского физического общества Л.Харрисон Мэтьюз: «Теория эволюции — стержень биологии; таким образом, биология находится в странном положении науки, основанной на недоказанной теории. Так наука она или религия? Вера в теорию эволюции, таким образом, сродни вере в целенаправленное творение — каждая концепция считается истинной теми, кто верит в нее, однако ни та, ни другая не доказаны по нынешний день»40. Карл Поппер также заявил, что эволюционизм — это не доказательная научная теория, а метафизическая программа исследований. Как заключает один из авторов критического исследования дарвинизма, «исходя из того, что они говорят, складывается впечатление, что эти люди дали клятву защищать свою религию любой ценой. Им не нужно следовать научному методу или вести научные споры. Они никогда не ссылаются на какие-либо опыты или открытия, но используют только слова, несущие в себе метафизический смысл»41.
Растворив, как писал преп. Иустин (Попович), антропологию в зоологии, эволюционизм породил еще одно чудовищное «научное» детище — евгенику, возникшую одновременно с социальным дарвинизмом.
Основы ее заложил другой внук Эразма Дарвина, кузен Чарльза, член Королевского общества, мастер Научной ложи Френсис Гальтон, одним из первых осознавший значение дарвиновской теории для человечества. Исходя из того, что человек представляет собой лишь биологический вид и что существует врожденное биологическое неравенство людей (так, бедняки находятся на более низкой ступени биологического развития), он стал ратовать за искусственный отбор наиболее способных и породистых людей, который компенсировал бы отсутствие естественного отбора, невозможного в условиях христианской культуры. Гальтон отрицал тот факт, что умственные способности дарованы человеку Богом и рассматривал религиозные чувства лишь как «эволюционные приспособления, обеспечивающие выживание человека как биологического вида»42. Именно он в 1883 г. придумал для обозначения своей теории слово «евгеника» (от греческого «еu» — «хорошо» + «genes» — «рожденный»).
Гальтон создал собственную модель утопического государства, включающую евгенический контроль, который осуществлялся бы коллегией специалистов, оценивавших наследственные качества индивида и выносивших свое заключение о «пригодности» или «непригодности» к размножению. Рождение ребенка «непригодными» родителями рассматривалось как евгеническое преступление43. Эволюция, таким образом, должна была стать управляемой. Как говорил Гальтон, «то, что природа делала слепо, медленно и жестко, следует делать прозорливо, быстро и мягко». Позже философ Дж. Б.Калликот так и определит евгенику как «социальное управление эволюцией человека».
Как видим, в лице евгеники, отрицавшей христианскую антропологию с ее положением о равном достоинстве человеческой личности, гносис получил «научную» базу для обоснования своей идеи деления людей на «высших» и «низших». Закономерным следствием этого было введение «позитивной евгеники» — выведения «породистых», и «негативной евгеники» — уничтожения «наименее приспособленных»44.
После первой мировой войны евгеника получила широкое распространение и утвердилась на государственном уровне как политика «для улучшения человеческих качеств» в виде кастрации вредных для общества элементов. После нацистских экспериментов она вынуждена была замаскироваться, чтобы вновь явить свою инфернальную сущность уже в наше время.
Дарвинизм совершил радикальный переворот в сознании западного человека, заставив его смотреть на мир сквозь призму эволюционизма и прогресса, что глубоко противоречит христианскому миропониманию. Как пишет священник Константин Буфеев, эволюционисты являются пятой колонной, а эволюционизм «есть ересь, и всякий, исповедующий себя эволюционистом, должен знать, что тем самым отсекает себя от единой святой соборной и апостольской Церкви, как еретик»45.
Эволюционизм по-теософски, или апология Люцифера
«Так, длинным обходным путем — через рационализм,
автономизм, деизм, материализм и позитивизм — люди
христианского мира, от Бога отставшие, но почувствовавшие
всю тоску безбожия, были приведены вновь в древнее лоно
языческой мистики»
Во второй половине ХIХ века гностическая болезнь поразила значительную часть верхов западного общества. К этому времени рационализм с его прославлением человеческого разума уже выполнил свою задачу по подрыву религиозного миропонимания, а наука поставила под сомнение существование духовной сферы как таковой. В этих условиях Запад, истосковавшийся по идеальному и будучи беззащитным перед натиском неведомого, оказался готов к принятию древней языческой мистики.
Как писал Л.А.Тихомиров, «элементы языческой мистики явились не из пустого пространства. Зародыши его хранились в огромных запасах пантеистических учений, в замкнутых оккультных кругах, в высших степенях масонства и т. д. Но на большую публику мистика хлынула почти внезапно. Со всех сторон явились легионы спиритических духов, пережитки гнозиса, герметизма, новые силы оккультизма, воскрешающего индуизма, теософии. Они предлагали алчущим и жаждущим кому что более нравилось: кому колдовство и магию, кому общение с дорогими покойниками, кому философию, кому мистическое могущество превыше всякой власти человеческой. Рационализм и материализм, так авторитетно подрывающие христианство и его духовную жизнь, стали до чрезвычайности скромны, потому что новые мистики им смело бросали в глаза обвинения в узости и тупости»46.
В итоге к концу века стал проявлять себя характерный парадокс, заключавшийся в том, что люди, не принимавшие христианское учение об ангелах и бесах, верили в то, что в «тонких» мирах пребывают существа, называемые «великими учителями человечества», которые готовы делиться с ними высшей мудростью и знаниями об устройстве Вселенной. Этих ложных пророков в соответствии с формулой «порядок через хаос» вновь подсовывали людям, чтобы не допустить их возвращение в лоно Церкви. Многочисленные тайные «духовные лаборатории» стали работать над различными вариантами перестройки сознания, но все это было связано в одну общую оккультную сеть, в хитросплетениях которой разбирались только высшие круги «просвещенных», скрывавшиеся под именем «Орден».