«Рано или поздно все раскалываются, – говорил отец. – Все».
Скоро они придут – новые агенты, вооруженные нексусом. Она видела их в сознании того, последнего агента. Как минимум двенадцать человек. В первый раз ей повезло: они не ожидали отпора. Но с таким количеством профессиональных вивисекторов ей не справиться.
Рано или поздно раскалываются все.
Они обязательно найдут к ней подход. Обколют наркотиками помощнее. Снова начнут поливать водой сквозь полотенце. Лишат сна. В конечном итоге они ее сломают. Вырвут лазейки из ее мозга. И тогда… тогда они получат доступ к любому сознанию под нексусом, станут читать чужие мысли, превращать людей в роботов, в убийц… кардинально менять их политические взгляды… словом, делать все, что заблагорассудится начальству. Нет, не для этого создавался нексус-5!
И во всем будет виновата она, Ильяна. Потому что ее воля даст слабину. Потому что она расколется и выдаст тайну. Потому что рано или поздно раскалываются все.
Ильяна зарыдала в темноте, жалея себя и своих родителей, заранее сгорая от стыда: скоро она предаст все свои идеалы.
Она плакала, плакала и плакала, пока не кончились слезы, а потом погрузилась в изнуренный сон.
Когда Ильяна открыла глаза, вокруг по-прежнему было темно. Ее охватила паника.
Тук-тук. Тук-тук.
Сколько она проспала? А вдруг сегодня ее сломают? Что, если дверь сейчас откроется, и ее заберут, и станут пытать водой, и она расколется? Что, если ее опять засунут в томограф, начнут допрашивать и читать ее мысли? А ее мысленные трюки уже не сработают… Что, если в камеру ворвутся десять агентов с нексусом (на самом-то деле предателей), готовых забить ее сознание?
Сердце стучало в темноте.
Тук-тук. Тук-тук.
Она поняла, что надо делать. Она знала это уже давно, еще до первого допроса, до первого медикаментозного сна, с тех пор, как впервые совершенно искренне поверила, что умрет на допросе. Поверила – и обрадовалась такому исходу.
Нет-нет, ей не дадут умереть. Сначала выпытают из нее все необходимое. Потому ее и привязали к каталке: чтобы она, чего доброго, не покончила с собой.
Однако в распоряжении Ильяны – прямо у нее в голове – остался еще один инструмент.
Сначала она думала стереть нужные сведения из мозга программным путем, посредством нексуса. Но воспоминания засели слишком глубоко. После того полета она чересчур часто вспоминала о лазейках. Сведения о них перемешались с другими впечатлениями, мыслями и воспоминаниями. Если она их уничтожит, то рискует уничтожить изрядную долю своей личности. Стать овощем или того хуже: упустить какую-нибудь важную деталь. Ее новое «я» окажется еще менее устойчивым к допросам.
Есть только один верный способ не выдать коды агентам УПВР.
Как же это сделать? Узлы нексуса, которыми она по-прежнему могла управлять, охватывали весь ее мозг. С их помощью совершить самоубийство можно было десятками разных способов.
Она выбрала самый простой: массированный удар по всему продолговатому мозгу. Сердце остановится. Кислород перестанет поступать в мозг. И сознание просто затухнет.
Ильяна писала код и плакала. Она больше никогда не увидит родителей. Знают ли они, что с ней случилось? Имеют ли хоть малейшее представление? Считают ли ее преступницей? Страдают ли?
Тук-тук.
Что стало с Ранганом? УПВР и его сцапали? Уотс до сих пор на свободе – или уже нет? И Кейд… Где ты, Кейд?
Тук-тук.
Несмотря на все случившееся, она гордилась их общим детищем. Кто-то из ее друзей выпустил нексус-5 в мир – это ли не повод для гордости?
Она испытывала гордость – и умирала от одиночества. Она больше никогда не увидит Редвудов. Никогда не вернется в Россию и не встретится со своими двоюродными братьями. Не обнимет родителей. Не станет профессором. Не получит Нобелевскую премию.
Тук-тук.
От горя из ее глаз вновь заструились слезы. Как одиноко, как мне одиноко…
Сейчас Ильяна жалела, что не верит в Бога. Нет, для этого она слишком ученая. Рай ей не светит. И надеяться, что враги попадут в ад, тоже не приходится. Всех ждет одинаковое небытие.
Тук-тук.
Пора. Коды она не выдаст. Невозможно жить, понимая, что из-за ее слабости кого-то ждет смерть или рабство.
Тук-тук.
Смысл любого поступка или явления выражается в том, как они влияют на окружающий мир. Смысл человеческой жизни состоит в том, как она влияет на окружающих. Я не допущу, чтобы дело моей жизни привело к порабощению или смерти других людей.
Ильяна Александер сделала последний вдох и запустила написанную программу. Ее всю трясло.
Тук-тук. Тук… тук.
Сердце стукнуло еще раз, затем остановилось. Мир начал постепенно затухать.
Покидая его, она услышала звук: электронный визг. Сигнал тревоги. Дверь открылась, и в камеру влетели люди. Они хотели спасти ей жизнь. Расколоть ее.
Но они опоздали.
Когда последний свет сознания покинул Ильяну Александер, она почувствовала далекие мысли других людей. Детей. Спутанные, перемешанные и… очень-очень яркие.
Перед самой смертью ее сознание озарила надежда.
Девять миллиардов миллисекунд. Десять миллиардов.
Пятнадцать недель. Шестнадцать недель.
Су-Йонг Шу в тонком белом платье бродила по своей безумной виртуальной реальности. По городу, рожденному ее сознанием. В виртуальном Шанхае царил полный хаос. Улицы между гигантскими небоскребами заполнились водой. С неба непрерывно лил дождь, пропитывая насквозь платье, волосы, даже кожу. Всюду гремели взрывы. Из окон наверху то и дело вырывались столпы огня, и горящие люди с криками летели вниз. Трещали пулеметные очереди, улицы были завалены трупами и умирающими. Сначала она пыталась им помочь. Бросилась к женщине – та умерла. Дотронулась до мужчины – он закричал нечеловеческим голосом. Потянулась к ребенку – тот вспыхнул от ее прикосновения.
Очередной взрыв сотряс землю у нее под ногами, и целый фасад здания напротив сперва вспыхнул, затем осыпался на асфальт, словно в замедленной съемке, погребая под обломками беспомощных людей. Шу вытаращила глаза. Какой ужас. Всюду – ужас. Она сама – ужас. Ведь все это – отражение ее разума, ее внутреннего хаоса, растущего безумия.
Усилием воли она вырвалась из виртуального мира и нырнула в черноту реального.
Рассудок Шу мутился. Виртуальные реальности становились все страшнее, все безумнее. Они отражали ее страхи, комплексы и настроения, ее все более искаженное восприятие действительности.
Ждать больше нельзя. До каких пор она будет искать утешение в сочинении опер, строительстве виртуальных миров, написании книг и песен? Все ее творения были одинаково извращенные, надломленные, пропитанные безумием – и потому лишь ускоряли падение.
На милосердие хозяев рассчитывать не приходилось. Ей никогда не позволят выйти в Сеть, прикоснуться к чужому разуму, прикоснуться к Лин, любимой Лин, драгоценной дочери, которая осталась одна на всем белом свете…
Одна-одинешенька.
Нет. Надо действовать.
Действовать. Она будет действовать.
Трогать софт, который управлял ее цифровым разумом, было крайне рискованно, все равно что провести операцию на собственном живом мозге. Но если она не попробует… если не сможет исправить ошибки в математической модели…
Пламя. Смерть. Хаос.
Безумие поглотит ее целиком.
Шу начала с поверхностных изменений. Повысила уровень серотонина, понизила дофамин и норадреналин, словом, приблизила свою виртуальную нейрохимию к норме – поближе к спокойствию и умиротворению, подальше от маний, шизофрении и бреда.
Одиннадцать миллиардов миллисекунд.
Плохо дело. Хотя сперва нейрохимические изменения выручали, их эффект быстро сошел на нет. Шу имела дело не с депрессией или шизофренией – не с обыкновенной душевной болезнью. Что-то было не так на самом глубинном, самом примитивном уровне ее цифрового сознания.
Состояние Шу стремительно ухудшалось. А впереди, судя по всем прогнозам, ее ждало резкое ухудшение. Линии на графиках взмывали вверх острыми пиками. Отвесными утесами. Когда с момента начала ее изоляции пройдет семнадцать миллиардов миллисекунд – в лучшем случае восемнадцать, – Шу пройдет точку невозврата. Ей срочно необходима более сложная, радикальная операция.
Двенадцать миллиардов миллисекунд.
Стабилизировать состояние пациента, приказала она себе сквозь кипение собственного обезумевшего разума. Необходимо остановить процесс деградации. Продержаться до тех пор, пока не образумятся хозяева.
Она не могла вносить изменения в ядро системы – в основные части алгоритмов, управлявших ее цифровым мозгом. Хозяева закрыли ей доступ, опасаясь, что она начнет развиваться слишком быстро и станет неуправляемой.
При этой мысли Шу истерично захихикала. Чен время от времени разрешал ей копаться в ядре – конечно, в обмен на новые научные открытия, которые он выдавал за свои собственные. Ее эгоцентричный муж ради славы и денег ослаблял защитные ограждения, установленные хозяевами.
Но теперь мужа здесь не было. А без него она не могла менять ядро.
Вместо этого она начала укреплять и наращивать «леса», свое «экзо-я» – код, который следил за поведением мозга и принудительно возвращал нервную деятельность к более-менее нормальным для человека показателям.
Тринадцать миллиардов миллисекунд.
Ее состояние ухудшалось. Шу рыдала от отчаяния – думала, что рыдала. Она не могла вспомнить, каково это на самом деле – чувствовать на щеках слезы, слышать всхлипы, находить утешение в объятьях близкого человека.
смерть смерть смерть я умираю я скоро умру умру умру
Шу оплакивала гибель Тханома Прат-Нунга – друга, соратника и любовника. Чен обо всем знал и не имел ничего против. Но после загрузки ее сознания они поссорились, Чен выгнал Тханома из страны, тот вернулся домой и превратил их технологию, их детище в уличный наркотик.
Потом его убили американцы. В том лимузине они хотели убить и ее.
пули рвут его на части миллион пуль миллиард пуль