– Зависит от того, как именно ее запрограммировала Шу. Сделала из нее марионетку, управляемую с пульта? – Перед глазами Хольцмана все еще крутились роковые мгновения: убийца выхватывает пистолет и… бах, бах. – Или же забралась глубже? – Убийцу сшибают с ног другие агенты, и Хольцман ищет глазами президента. Джо Дюран орет ему в ухо: «Откуда ты знал? Откуда ты знал?!»
– Бред какой-то, – сказал Накамура.
Мир перед глазами Хольцмана вспыхивает жарким пламенем, и его ноги отрываются от земли.
– А?..
– Если Шу подчинила себе Саманту, она могла перевербовать ее и отправить обратно в качестве двойного агента. Или переманить их с Кейдом в Китай. Шу должна была знать о готовящейся операции по аресту Прат-Нунга и предвидеть, что случится на вечеринке.
– Ничего не понял.
– Почему Шу позволила Сэм и Кейду попасть в ту переделку, Мартин? Если она перевербовала Сэм, то уже знала про засаду! Шу хотела прибрать к рукам Кейда, но сама же отправила его на верную смерть?
– Она пыталась защитить Прат-Нунга…
Накамура помотал головой:
– Нет. Шу и Прат-Нунг хорошо знали друг друга, она могла его просто предупредить.
Хольцман снова спрятал лицо в ладонях. Он очень устал, смертельно устал… Опять подступала боль, кожа покрылась липким потом, изнутри начинал колотить озноб…
– Я не знаю, Кевин!
– Кому это выгодно? – задумчиво спросил Накамура, как будто обращаясь к самому себе. – Чтобы установить причину случившегося, первым делом нужно понять, кто извлек из этого максимальную выгоду.
Автомобиль сам включил поворотник, съехал с шоссе и покатил к дому Хольцмана.
– Лейну. Это было выгодно Лейну. Благодаря Саманте он сумел сбежать.
Накамура кивнул:
– Вот и я так думаю.
Перед глазами Хольцмана вновь началось знакомое кино. Жаркий июльский день. Белые пластиковые стулья. С трибуны вещает президент. Внезапно – пакет зашифрованных данных на частоте нексуса. Агент секретной службы в черном костюме и зеркальных очках сует руку за пазуху…
– Думаешь, он на такое способен? – спросил Накамура.
…словно в замедленной съемке выхватывает пистолет…
– Да, – ответил Хольцман, чувствуя подступающую тошноту. – Способен.
…выхватывает пистолет…
– Последний вопрос, Мартин.
…БАХ, БАХ! Из дула вырывается яркая вспышка, гремят выстрелы. Агенты – живые бульдозеры – сбивают Траверса с ног, пистолет отлетает в сторону. Внутри у Хольцмана вспыхивает боль.
– Можно как-то очистить мозг Сэм от этой дряни? – спросил Накамура. – Удалить нексус?
Хольцман подумал об экспериментальном лекарстве от нексуса – все подопытные мыши пока дохли от него, как мухи. Есть надежда на лазейку, о которой рассказал Ранган Шанкари… Ужасный, ужасный инструмент. Но удастся ли с его помощью обезвредить программу Су-Йонг Шу? Трудно сказать наверняка.
– Не знаю, Кевин. Правда, не знаю.
Накамура кивнул.
Автомобиль сбавил скорость. В дверях щелкнули, открываясь, замки, и Накамура вновь натянул на лицо маску костюма.
– Спасибо, Мартин, – прозвучал искаженный голос. – Считай, мы с тобой не встречались.
Как только автомобиль остановился, Накамура открыл дверь и вышел на обочину. Его силуэт мгновенно превратился в едва заметную тень, дверь закрылась, и Хольцман остался наедине со своими мыслями, воспоминаниями и мучительной, болезненной потребностью в дозе.
18Друзья19 октября, пятница
Ранган проснулся. Он лежал, свернувшись калачиком, на полу своей камеры. Ужин предателя, который ему дали после допроса, он съел, но от новой кровати без ремней отказался. Не заслужил комфорта.
Ему снились странные сны. Ильяна сражается с безликими силуэтами – играет с ними в «тяни-толкай». А потом умирает – в темноте, одна, в слезах. Ее сердце останавливается, и сознание затухает. Еще снились какие-то удивительные дети. Растерянные, запуганные.
Ранган кое-как сел. Тело затекло от долго сна на твердом полу. Бедро болело, левая нога почти отнялась. Он начал сонно растирать затекшую икру.
Ильяна. Наверное, она еще борется, не сдается. Вот уж кто никогда не предаст друзей. Она сильная, настоящий боец. А его сон просто означает, что ему стыдно – стыдно за свою слабость, трусость. Ильяна бы скорей рассталась с жизнью, чем предала свои убеждения.
Интересно, ей сообщили, что он раскололся? Может, теперь ее хотя бы прекратят пытать? Надо надеяться… Что она скажет, когда узнает? Станет ли его презирать? Возненавидит ли?
А Кейд? А Уотс? Они что подумают?
Ранган вспомнил свою жизнь – такую легкую, безоблачную. Богатые родители. Привлекательная внешность. Успех всегда давался ему легко – и в учебе, и в музыке. Золотой мальчик. Днем – гениальный ученый, ночью – модный диджей.
И женщины… О, как он любил женщин! И они отвечали ему взаимностью. Сколько их было в его жизни… Каждые выходные он уходил из клуба с новой девчонкой, иногда с двумя. Здесь, в камере, он множество раз онанировал, вспоминая их лица, тела, их выкрутасы в постели… Причем не просто вспоминал, а просматривал в нексусе записанные видеоролики – разумеется, снятые без разрешения самих девушек.
Какая легкая жизнь… Ранган Шанкари, международный плейбой.
Ну-ну.
Теперь-то он понял, как это все было глупо. Что хорошего он сделал людям? Всю жизнь он только брал – и ничего не давал взамен. Брал деньги у родителей. Брал девушек, даже не зная, как их зовут. Ему было совершенно плевать, кто они такие, – лишь бы были безбашенные и красивые.
Только одно его дело хоть чего-то стоило – нексус. И что же? Когда их вечеринку в Сан-Франциско накрыли, он попытался сбежать. Потом ему дали второй шанс – в этой вонючей камере. Уж теперь-то он мог продемонстрировать всем силу своих убеждений. Но нет. Стоило спецслужбам чуть-чуть затянуть гайки – и он раскололся как миленький.
Кому какая разница, что он подохнет в этой камере? Он так зациклился на собственной персоне, что мог вообще не появляться на свет – миру от него ни жарко ни холодно.
Жалкий никчемный придурок.
Черт!
Ранган с размаху ударил кулаком в пол и выругался от резкой боли.
И вдруг…
Вдруг он ощутил чье-то сознание.
Очень слабо. Юный разум, странный и какой-то неправильный, тянулся к нему из пустоты…
Бобби закрыл глаза и почувствовал у себя в голове новых друзей – Тима, Тайрона, Альфонсо, Педро, Джейсона, Хосе, Паркера и всех остальных. Они были такие же, как он, – аутисты. Однако главное, он чувствовал их по-настоящему. Они были настоящие.
Еще в этом здании работали взрослые, они приходили и устраивали ему всякие контрольные, но взрослых Бобби не чувствовал. Он знал почему: у них нет НЕКСУСА, а значит, они глупые и ни капельки не настоящие.
Хотя порой кого-нибудь из детей уводили подальше, Бобби и все остальные по-прежнему их чувствовали, даже на расстоянии. Например, один раз Ника увели и дали ему контрольную по математике и английскому, и Ник стал выполнять задания. Некоторых ответов он не знал, но все равно отвечал правильно, потому что у него в голове были его друзья, которые знали ответы.
А потом Ника увели еще дальше, так что он совсем ПРОПАЛ из головы Бобби, и Бобби ужасно испугался, что Нику сделают БОЛЬНО или что его УБЬЮТ. А потом Ник вернулся и сказал, что все было хорошо, он просто писал какие-то специальные контрольные. Бобби успокоился.
На следующий день увели самого Бобби. Сперва ему давали тесты по математике, английскому и естествознанию, а еще всякие игры и головоломки, а потом его заперли в специальной комнате, где он СОВСЕМ НЕ ЧУВСТВОВАЛ ДРУЗЕЙ, и он опять забоялся. Но ведь Ник вернулся, и Тим сказал, что все остальные мальчики раньше тоже возвращались, значит, и он вернется.
На Бобби надели какую-то шапку и дали ему тест по испанскому – наверное, по испанскому, потому что испанского он не знал, просто догадался. Тест он написал очень плохо, но он же не виноват, что ему дают контрольные по незнакомым предметам, да ведь?
Потом его отвели обратно, и он очень радовался, что снова чувствует друзей. Он показал им <КОМНАТУ> и <ТЕСТ> и <ШАПКУ> и <ИСПАНСКИЙ>, и очень-очень радовался, что у него есть такие понимающие и умные друзья. Вот бы они были всегда!
Ночью ему приснилось, как будто он – Педро, или Альфонсо, или Хосе, а на следующий день его снова повели в ту комнату и снова дали тот же тест, только на этот раз он ЗНАЛ ВСЕ ОТВЕТЫ и даже ответы на новые вопросы, которых вчера не задавали.
Бобби понял, что узнал испанский от Педро, или Альфонсо, или Хосе, потому что у них тоже был нексус.
Ночью, после отбоя, он лег в постель, закрыл глаза и почувствовал какого-то человека, очень грустного и одинокого. Этот человек был не такой, как его друзья, скорее как папа. Взрослый. Бобби вышел на связь с этим грустным далеким человеком и поздоровался.
19Долгие прощанияСередина октября
Остаток пути до дома Сэм и Джейк спорили.
– Но от меня есть польза! – говорила она. – Я знаю этих детей, я люблю их! И они меня любят!
– Конечно, Суни, – ответил Джейк. – Я им все это рассказал. Думаешь, я сам не хочу, чтобы тебя взяли? Руководство фонда осторожничает. У них уже были… инциденты.
– Надо что-то придумать.
– Надеюсь, я смогу их уговорить, только потребуется время.
– А мне что делать? Молча сидеть и ждать? Страдать от неопределенности?
– Ты же знаешь, как я хочу быть с тобой.
– Нет, – отрезала Сэм. – Не знаю.
– Потому что сидишь, как в танке! – взорвался Джейк. – Откройся – и все узнаешь.
Сэм чуть его не оттолкнула:
– Пошел ты!.. Должен быть другой способ!
Джейк перевел дух.
– Суни, надо подумать о детях. О том, что лучше для них.
– Лучше разлучить их с любимыми?
– Господи, Суни, да хватит думать только о себе!
– А как же Кхун Мэй? Она ведь тут главная.
Джейк вздохнул: