Нандина перестала нарезать персики – она готовила Гилу очередной фруктовый напиток. Взгляд ее стал жалостливым.
– Ох, Аарон…
– Что?
– Прости, милый, но порадовать нечем.
– О чем ты? Да нет, со мной все в порядке. Просто интересно…
– Конечно, сейчас тебе кажется, что ты никогда не оправишься, но, поверь, настанет день… Нет, я не в том смысле, что это забудется, такое не забудешь никогда, но в один прекрасный день ты проснешься и поймешь, что впереди еще целая жизнь.
– Это я уже понял. Я спрашиваю о другом…
– Тебе всего-то тридцать шесть! В этом возрасте многие еще даже не начинали жить. Ты красивый и умный. Придет время, и какая-нибудь славная женщина тебя захомутает. Тебе это, поди, кажется невозможным, но попомни мои слова. И не сойти мне с этого места, Аарон, если я не приму ее всей душой. Клянусь, я приму любую женщину, какую ты приведешь в мой дом.
– То есть как в прошлый раз? – спросил я.
– А ты вспомнишь былое и скажешь: поверить не могу, что когда-то мне казалось, будто жизнь моя кончена.
Меня больше угнетает, что жизнь моя все еще продолжается, мог бы я сказать, но не стал, ибо не хотел сочувственных излияний.
Однажды вечером я подъехал к своему дому (Дороти пока больше не появлялась) и прошел туда, где некогда стоял дуб. Дерево убрали, даже пень выкорчевали, а яму засыпали щепками. Это Гил все устроил. А я, помнится, оплатил немалый счет за работу.
Появись, Дороти, думал я, посмотри, что переменило всю нашу жизнь. Но вместо нее появилась старая Мими Кинг, жившая через дорогу. Я увидел, как она пробирается через мои кусты бересклета. На сей раз без кастрюльки, однако в фартуке. На седой голове ее подпрыгивали розовые папильотки.
– Надо же, Аарон! – крикнула она. – Как хорошо, что ты здесь! Из кухни глянула в окно – а вон он ты!
– Привет, Мими.
Отдуваясь, старуха подошла ко мне и посмотрела на засыпанную яму:
– Грустное зрелище, скажи?
– Что ж, дерево это прожило хорошую долгую жизнь.
– Сволочь такая.
– Мими, сколько уже прошло, как умер твой муж?
– Нынче будет тридцать три года. Нет, тридцать четыре. Представляешь? Вдова я уже дольше, чем была женой.
– А он когда-нибудь тебе, так сказать… являлся?
– Нет. – Похоже, вопрос ее не удивил. – А я ждала. Шибко хотела его увидеть. Поначалу даже громко звала, умоляла явиться. И ты зовешь доктора Росалес?
– Зову. – Я набрал воздуху в грудь. – И порой мне кажется, что я ее вижу. – Я искоса глянул на Мими, но не прочел ее отклика. – Я понимаю, я выгляжу чокнутым. Но я это так объясняю: она, видимо, не хочет, чтобы я печалился. Видит, что я страдаю, и потому на минутку является.
– Чушь собачья, – сказала Мими.
– Да?
– Думаешь, я не печалилась по Деннису?
– Нет, я к тому…
– Я, по-твоему, не страдала? Но надо было жить дальше. А как иначе-то, когда трое малолетних детишек на шее и они во всем от тебя зависят? Со мной-то никто не нянькался.
– Да и со мной тоже, – сказал я.
Но Мими уже закончила разговор. Отмахнулась морщинистой рукой и пошла к дороге.
Я спросил у коллег. В день рождения Чарлза мы сидели за именинным тортом, угощаясь шампанским в бумажных стаканчиках. Похоже, вино придало мне храбрости.
– А вот интересно, – сказал я, когда Нандина отошла в свой кабинет ответить на телефонный звонок, – ни у кого из вас не было такого чувства, что близкий человек за вами наблюдает?
Вынимая свечи из торта, Пегги взглянула на меня озабоченно и сделала брови домиком. Я этого ожидал, но счел, что это ее выражение «ах, бедняжка Аарон» стоит вытерпеть, поскольку она-то наверняка верила, что близкие за нами наблюдают. Однако Пегги промолчала.
– В смысле, умерший близкий? – спросила Айрин.
– Да.
– Это покажется странным, – заявил Чарлз, – но у меня вот нет умерших близких.
– Повезло тебе, – сказала Пегги.
– Все мои бабушки и дедушки умерли задолго до моего рождения, а у родителей моих лошадиное здоровье, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить.
М-да, подумал я. Те, кто не пережил утрату, казались мне не вполне взрослыми.
– Мне было десять, когда отец погиб в автокатастрофе, – сказала Айрин. – Помню, я переживала, что теперь он всевидящ и узнает о моем пристрастии к магазинному воровству.
– Ого! – удивился Чарлз. – Ты воровала в магазинах?
– В аптеке Рида я стырила губную помаду. Слова ее о всезнании покойных меня заинтересовали. После падения дуба меня не раз посещала тревожная мысль, что теперь Дороти обо мне знает все, включая мои давние фантазии касательно Айрин.
– Самое смешное, что тогда я даже не пользовалась помадой. И вообще могла спокойно ее купить. Карманные деньги были всегда. Не знаю, что на меня нашло.
– И он узнал? – спросил я.
– Что?
– Отец узнал о твоем воровстве?
– Нет. Как он узнает-то?
– Ну да, конечно.
Из кабинета вернулась Нандина:
– Прошу прощенья! Звонил Гастингс Бернс, эсквайр. Помните его? «Дилетантская ссылка на правовую норму».
– «Дилетантское занудство», – сказала Айрин.
– «Дилетантская заноза в заднице», – добавил Чарлз.
Резкая смена темы меня порадовала, ибо сестра не успела узнать, о чем мы говорили.
Я шел на почту, что на Дипден-роуд, а Дороти шагала рядом. Она не «возникла», не «материализовалась», ничего такого. Просто шла вместе со мной. Ну вот как бывает во сне: ты кого-нибудь видишь, но не требуешь ненужных объяснений, откуда он тут взялся.
Я старался на нее не смотреть, чтоб не спугнуть. Но замедлил шаг. Я шел так осторожно, что со стороны выглядел, наверное, канатоходцем.
Перед почтой я остановился. Внутрь заходить не хотелось, там полно народу. Я повернулся к Дороти. Она выглядела… ну как всегда: чуть неуклюжая, взгляд прямой, легкая испарина над верхней губой, полные руки прижимают сумку к животу.
– Дороти, я тебя не отталкивал, – сказал я. – Как тебе такое в голову взбрело? И в мыслях не было тебя отталкивать. А ты, значит, так меня воспринимала?
– Да ладно. – Дороти отвернулась.
– Нет, отвечай. Поговори со мной. Давай это обсудим, хорошо?
Кажется, она хотела что-то сказать, но отвлеклась на свои ботинки. На левом развязался шнурок. Дороти присела на корточки и, повернувшись ко мне спиной, стала его завязывать. Терпение мое лопнуло.
– Говоришь, я тебя отталкиваю? – рявкнул я. – По-моему, все наоборот, черт возьми!
Дороти выпрямилась, обхватила сумку и пошла прочь. Я смотрел на стоптанные каблуки ее тяжелых ботинок и забахромившиеся края длинноватых брюк. Она дошла до Роланд-авеню, свернула направо и скрылась из виду.
Удивляетесь, почему я не кинулся вдогонку? Потому что разозлился. Столь беспардонное поведение меня взбеленило.
Я еще долго стоял перед почтой. У меня пропало всякое желание заниматься делами.
Когда-то к нам обратился человек со своим сборником советов молодым парам, собиравшимся пожениться. Книжка называлась «Смешанная компания». В результате мы не сговорились (автору показалось, что у нас чересчур дорого, и он предпочел публикацию в интернете), но я накрепко запомнил название книжки. «Смешанная компания». Оно вобрало в себя все изъяны института супружества.
– Есть вопрос, – сказал я. За нашим обычным столиком мы с Нейтом дожидались Люка, разбиравшегося с овощерезкой, у которой случился нервный срыв. – Тебя когда-нибудь навещали покойники?
– Не лично. – Нейт потянулся к хлебной корзинке.
– А как иначе-то?
– А вот так: мой дядя, вернее, двоюродный дед Дэниел, появился на газетной фотографии.
Видимо, он меня недопонял, но я не стал уточнять.
– Газета опубликовала фото латиноамериканских правительственных чиновников. – Нейт переломил бисквит. – Аргентинских, что ли? Или бразильских? Они попались на взятках. И среди них красовался мой дед. Только при полном параде, вся грудь в орденах.
– Хм…
– Что весьма странно, ибо несколько лет назад я своими глазами видел его в гробу.
– Да уж.
– И его ни с кем не спутаешь. Тот же крючковатый нос, тот же взгляд из-под нависших век. Вон, говорю, чего ты натворил! – Нейт оперся о стол и оглядел зал: – Тут подают масло?
Больше вопросов я не задавал.
И только от Гила я получил более или менее вразумительный ответ.
Причем я его даже не спрашивал. Согласитесь, надо уж совсем спятить, чтоб интересоваться у подрядчика, не общался ли он когда с покойниками.
– Жаль, что Дороти этого не видит, – сказал я, оглядывая новые книжные полки на веранде. И все, больше ничего.
– Да, жалко, – кивнул Гил. Сидя на корточках, он настраивал радиочасы. Мастеровые взяли в привычку всякий раз во время работы включать часы, и целый день на экране мигали цифры 9999, что его, надо думать, раздражало.
– Ей всегда хотелось больше места для медицинских журналов, – добавил я.
– Да уж, эти полки ей бы глянулись. – Закряхтев, Гил встал. – Черт, старею… Кстати, я не рассказывал, как мой покойный папаша являлся, чтоб проверить мою работу?
– Кхм… нет.
– Он умер, когда я еще учился в школе. А много позже, я уже был строителем, вдруг стал являться. То здесь объявится, то там. Этак, знаете, шаркает по стройплощадке и смотрит, что к чему. Покачает вертикальный брус – хорошо ли закреплен. Поднимет кем-то оброненный гвоздь. Бывало, утром приду на работу, а на подоконнике рядком выложены подобранные им гвозди. Очень был бережливый.
Я пытался понять, не смеется ли он, но Гил, запрокинув голову, разглядывал верхний край оконной рамы.
– Так оно продолжалось месяца два. Ходит, и все, знаете, молчком. Ну и я помалкиваю. Только смотрю и гадаю, чего он затеял. Не сказать, что мы с ним были близки. Вот уж нет. Паренек я был буйный, и папаша этого не одобрял. Однако вскоре он исчез, я даже не заметил когда. Просто перестал являться, и я, кажется, понял, в чем вся штука. Знаете, что я думаю?
– Что?
Гил посмотрел на меня, он был абсолютно серьезен.