— доктор ждет вас завтра в одиннадцать, ему же отдадите и заполненные формуляры — в сущности, именно за этим она и приходила ко мне,
— благодарю вас, сестра Евдокия,
— мы все здесь к вашим услугам, — выходя, уже на пороге, она приостановилась. — Я не совсем поняла, вы сказали, что все здесь напоминает вам горы… у нас тут нет гор, так, небольшие холмы, они спускаются к морю, правда, берег крутой и похож…
… да, она и правда совсем молодая,
— это всего лишь книга, про санаторий, ассоциация… моя дочь ее перелистывала утром.
Сестра Евдокия, улыбнувшись, вышла, звук ее шагов утонул в очень мягкой дорожке, здесь вообще шаги глохнут, а люди разговаривают друг с другом шепотом, а почему, собственно?.. в конце коридора появилась женщина в тюрбане, вероятно, возвращается с пляжа, на ногах песок… они кивнули друг другу и разошлись…
стерильно,
интересно, буду ли я ощущать ее присутствие…
Я вернулась в номер, человеку всегда не по себе на новом месте, неизвестно, с чего начать и чем заняться… я достала большую тетрадь в твердом переплете, похожую на книгу, только с пустыми белыми листами, я ведь собиралась писать, я сама так сказала, только вот уже много лет я не писала от руки, да и руки у меня, по крайней мере на сегодняшний день, нет, совсем нет. Все же я взяла ручку, настоящую, с пером, наверное, чтобы опереться на что-нибудь. Костыли. Открыла первую страницу, кончиком пера прикоснулась к бумаге до появления точки и начала двигать рукой…
попытка писать левой рукой
буквы появляются одна за другой, очень медленно, кривые закорючки, какие-то кружочки неправильной формы
я закажу обед к себе в номер
Ручка смотрится как-то странно в левой руке, да и пальцев, в сущности, всего четыре, мизинец, хоть он и есть, уже давно, как-то «навсегда», принял нужное положение — нажимать на клавиши — и уже не может разогнуться… а на правой сейчас осталось тоже лишь четыре пальца, мизинца, как говорят, нет совсем, но не могу себе это представить… я как-то никогда не задумывалась — это пальцы следуют за мыслью? или мысль приспосабливается к пальцам? Но, пока не снимут повязку, я этого не пойму, слишком уж много потерь. Утрат. Похоже, и то, о чем я сказала Анне просто так, для успокоения, не сможет произойти… трудно это
как первые шаги
как бережливость
буква за буквой
слова вытесняют реальность
все же надо пойти поужинать
слова лишают реальность реальности
где-то стучит мяч, кто-то играет в мяч
вот и всё
сейчас я могу лишь это
ни на что другое просто нет желания.
… какой-то господин в шортах прошел мимо стола и посмотрел на нее, ее взгляд сместился с прямой линии между ним и баром, где подают напитки, опустился вниз, по диагонали, и остановился на его ногах, волос нет, бреется или просто такой вот, гладкий… мясо в тарелке совсем нежное, мягкое, она смогла вилкой разобрать его на кусочки, один взяла в рот и стала медленно жевать, глядя на огромное панорамное окно-витраж напротив, обращенное к морю, с выходом на террасу… солнца уже нет, но небо все еще светится приглушенным вечерним светом, который вот-вот поглотит море… отделила еще один кусочек мяса, подцепила вилкой маленький грибок, слегка поджаренный, на ножке… а может быть, надо было взять бокал вина, ведь еще не поздно
здесь место пустынное, и уже поздно
иногда «поздно» означает «никогда», и все же, если бы подали рыбу, она могла бы выпить белого вина, могла бы, но совсем отвыкла… да и захмелеет потом, наверное… хотя почему бы и нет? вон женщина там, пьет уже третий бокал, она пересчитывает их, в сознании осталось: один, два, три, те самые подробности, от которых нет спасения… а за третьим от нее столом, у раскрытого окна, сидит женщина с тюрбаном, сейчас-то она без него, темные волосы, забранные в хвост и скрепленные заколкой, она не одна за столом, естественно, не одна, там еще женщина и еще мужчина, только я тут сижу одна, потому что новенькая, потому что никого не хочу видеть, потому что мне нужен только покой,
нет мира для меня, нет покоя
кто это сказал?
— Иов.
В голове столько шума, бессмысленных подробностей, которые выплывают, когда их никто не ждет, это неприятно, беспокоит, нет, здесь-то спокойно, даже во время ужина никакого шума, все говорят вполголоса, какой-то звуковой оазис… она наткнулась еще на один взгляд, снова мужчина, но на этот раз в длинных брюках, не понять, волосатый он там или нет, а интересно, что здесь делают по вечерам, неужели просто расходятся по своим комнатам, может быть, тут есть какие-нибудь развлечения…
— будьте добры… бокал вина… красного, нет, розового, все-таки сейчас еще лето… это — официанту, вообще-то, она предпочитает ракию с салатом, приготовленным ею, ее собственными руками, но это уже другой жанр, одно дело — поэма и совсем другое — роман, в романе человек болтает неизвестно что, а иногда всё это может превратиться в драму, жизнь ее слов драматична, с привкусом трагедии, которая на волосок от… на волосок от чего? началось словами… словами и закончилось… логично… вон еще одиночка за столом, ест быстро, глядя вниз, в тарелку, ни разу не поднял головы, как будто боится, что кто-то на него посмотрит, вот она, например, наблюдает же за ним, смотрит: поднимет он глаза или нет, она за ним на-блю-да-ет. А люди ненавидят, когда за ними наблюдают, так они утверждают, по крайней мере, но, в сущности, это не совсем так, тут что-то среднее между любовью и ненавистью, что-то пограничное… надежда тщеславна, а ненависть сквозит во взгляде…
… и пленил мое сердце одним лишь взглядом очей своих…
он пленил ее сердце одним лишь взглядом очей своих или она — его сердце, неважно, так бывает, но мужчина все же поднял на миг глаза, скользнул взглядом куда-то в сторону моря и снова уткнулся в тарелку… каждый хочет оказаться в плену, чтобы потом возненавидеть за это…
… спасибо, десерт мне не нужен, я его никогда не ем… лучше вот допью вино…
вино хорошее. Завтра возьму красное, а потом как-нибудь и ракию с салатом, вон и погода вроде бы налаживается…
На скатерть упала чья-то тень, кто-то стоит рядом с нею… она поднимает голову, о, сестра Евдокия… руку она уже не подает, помнит.
— ну, как вы?.. крем-карамель сегодня великолепен, совсем свежий, рекомендую, здесь даже летом мы его готовим, яйца у нас домашние… такой десерт вам не повредит…
— спасибо, я не люблю сладкое, только иногда позволяю себе…
— но вам нужно, вы такая худенькая, вам надо заботиться о себе…
— да, конечно, но я отвыкла много есть…
И потом снова, буква за буквой:
ночь растворилась в пространстве, здесь много цикад, квакают лягушки
морских лягушек вроде бы нет в природе, наверное, где-то поблизости озеро… у них сейчас брачный период…
какие медленные буквы
звонила Анна, добралась благополучно
15 августа, заполночь, я чувствую буквы, одна другая, буквы, но не слова, ведь можно писать буквами, а можно — словами
доброй ночи.
Написала Анастасия для нее, но в сущности — для себя.
ВСТРЕЧА
… как я счастлив знакомству с вами, мадам… как я рад…
на двери табличка:
Д-р Бошненский
Непонятно, где ставить ударение, было ровно одиннадцать, когда она постучала в дверь — да, войдите — наверное, он заранее пошел ей навстречу, потому что, когда она вошла, он оказался прямо перед нею, какой странный человек, и его фамилия, и ужасно высокий… даже не столько высокий, сколько длинный… и такой фамилии наверняка нет в справочниках…
— как я счастлив знакомству с вами, мадам… как я рад…
ударение на «е», он представился, словно я не видела табличку на двери, но, возможно, предполагает, что люди могут задавать себе этот вопрос… и сразу куда-то исчезает неловкость… его рука костлявая, он не отдернул ее, напротив, так и стоял с протянутой рукой в ожидании ее реакции, пока она не подхватила ее своей левой рукой… довольно интимный жест, словно с приятелем, но правой руке всегда что-нибудь мешает — тарелка, из которой что-то выливается, салфетка, нож или ложка, поэтому безо всяких церемоний она воспользовалась левой,
— когда вы мне снимете повязку, доктор?
он не ответил, вопрос прозвучал единственно по поводу этой левой руки, которая всего мгновение оставалась в его правой, а он продолжал восхищаться фактом знакомства с нею, убеждая, что ждал этого с нетерпением,
— мадам, я читал ваши книги, по крайней мере, некоторые из них,
она не спросила, какие именно, ей это неинтересно, другое меня заинтересовало, помещение оказалось совсем неожиданным — уж никак не врачебный кабинет, а большая квартира, довольно уютная, прихожая с зеркалом и шкафчиком для обуви, дальше — просторный холл, на одном из диванов валяются брюки и рубашка, доктор явно живет здесь и одет по-домашнему — бриджи и футболка, кругом беспорядок — по контрасту со стерильной обстановкой санатория, даже запах другой… тимьян… нет, липа… доктор, не замолкая:
— сюда, пожалуйста, и направо, я ненавижу врачебные кабинеты, они смущают посетителей, и поэтому мой — совсем другой, он подойдет и врачу, и писателю,
его смех похож на кашель, заметила я, я продолжаю замечать, она не может перестать замечать, вот в ее номере совсем нет картин, а здесь их полно, пять полотен на стенах, но она не смогла рассмотреть их как следует, потому что он быстро провел ее через открытую дверь в кабинет, большая библиотека, перед ней письменный стол — вот только чей? врача? или писателя? Она, например, любит писать лежа… об этом могли бы поведать ее книги, но можно это определить и по другим признакам, если, конечно, их заметить, когда я замечаю подобное, то ощущаю расстояние между миром и собой…
— если здесь вам не очень удобно, то, может быть, там…