— Какого хрена?! — визгливо выстреливает из меня. — Ты кем себя возомнил?! Кто дал тебе право вламываться в мою квартиру без позволения?!! Ты сначала спроси — хочу ли я с тобой разговаривать! Думаешь, у меня дел нет поважнее?
— Какие у тебя сейчас дела? Жалеть себя, лежа перед телеком?
Это снисходительное замечание попадает в десятку и только ухудшает положение. Самая ужасная вещь для меня — позволить другим застать себя в моменты слабости. И вдвойне ужасно, если среди них будет Камиль.
— Уйди! — по-звериному рявкаю я, глядя на него с ненавистью. — Не твое дело, чем я буду заниматься. В любом случае это лучше, чем терпеть твое присутствие.
Оставшаяся в меньшинстве разумная часть меня робко шепчет, что такие слова звучат незрело и по-детски, а грубая агрессия лишь сильнее демонстрирует мою уязвимость. Но кто к ней прислушается в состоянии готовности убивать?
К счастью, и Камиль не железный. Его лицо заметно темнеет, а кадык на шее готов вспороть кожу.
— У тебя похмелье после вчерашнего?! Чего ты, блядь, орешь как полоумная?
— Не. Твое. Мамонтячье. Дело, — охрипнув от зашкаливающих эмоций, выплевываю я в ответ.
Но то, что Камиль повысил голос, все-таки действует: внутри что-то съеживается, и убивать как-то резко перестает хотеться. Вместо этого возникает желание свернуться клубочком прямо здесь на полу и надолго уснуть.
Покачнувшись, я отступаю назад и прижимаюсь лопатками к стене. Смотреть на него больше нет сил, разговаривать будто бы тоже.
— Я уволилась и возвращаться не собираюсь. Надеюсь, это исчерпывающий ответ на все, что ты собирался спросить.
Камиль закидывает голову к потолку, глубоко вздыхает. Кажется, ему нужно время, чтобы сбросить возникший эмоциональный накал.
— Я бы хотел знать, почему ты это делаешь, — произносит он спустя секунд десять уже спокойно. — Еще день назад ты горела проектом ресторана и фонтанировала идеями.
— Shit happens, — безэмоционально роняю я, уставившись в плинтус. — Серьезно. Можешь не допытываться. И то, что ты лично сюда притащился, чтобы уговорить не увольняться, мне нисколько не льстит. Найдете кого-нибудь другого. Незаменимых людей не бывает.
В ответ слышится смешок.
— Думаешь, дело только в работе?
— А в чем еще? Уж не на крыльях любви ты сюда прилетел. Тем более, вчера ты наверняка видел, как я целовалась с твоим братом. Удивительно, что ты до сих пор не переехал в другую страну, чтобы не мешать нашему с ним счастью.
— Это разве что-то значило?
— Что нужно тебе от меня, а? — устало шепчу я, поднимая глаза. — Хочешь, правду скажу? Ты меня та-а-ак заебал. То, что ты постоянно торчишь где-то рядом непонятно для чего.
— А как ты меня достала — не описать, — парирует он, удерживая мой взгляд. — Знала бы ты, сколько раз я жалел, что под это твое трудоустройство подписался.
Навалившись на стену всем телом, я беззвучно смеюсь. Я? Достала его? Чем же это, интересно? Тем, что работала сверхурочно и на любую поставленную задачу откликалась, как военная овчарка? Или тем, что не устроила оглушительного скандала, когда он не пришел на мой день рождения, как обещал?
— Да что я тебе вообще сделала?
Тяжело вздохнув, Камиль делает шаг вперед, неожиданно быстро оказываясь совсем близко. Из-за того, что я стою босиком и съежившись, он оказывается выше меня на целую голову.
— Ты мне жизнь усложнила в тысячу раз, — до странности тихо и серьезно говорит он, глядя на меня сверху вниз. — Вроде головой понимаю, что не по пути нам — и все равно. Другая ты… Упрямая, честная, с яйцами. И прибить тебя хочется, и не думать не получается.
Смысл этих слов вливается в меня даже не по слогам, а по буквам. Слишком сильны эмоциональные качели, чтобы так просто в них поверить.
— Скажи, для чего ты приехал, — требую я, глядя ему в глаза.
— Пока по лестнице поднимался, думал, что недоразумение с Элиной надо тебе объяснить. И сказать, что ерундой не занималась и возвращалась на работу.
— Но очевидно, что больше ты об этом не думаешь.
Камиль качает головой.
— Сейчас думаю о другом.
Я поднимаю брови, мол, говори.
Он придвигается ближе, так что теперь я полностью оказываюсь во власти его запаха. Это странно, что какая-то парфюмерная композиция может так быстро оживлять кровь и ускорять биение сердца. Разбитость и эмоциональная апатия исчезают с каждой секундной, наполняя тело первобытным желанием жить.
— Думаю о том, что по тебе соскучился, — говорит Камиль, склонившись над моим лбом.
Я вздрагиваю всем телом, потому что его ладонь ложится мне на бедро и нетерпеливо сдавливает.
— И про то, что прямо сейчас так сильно хочу тебя трахнуть.
26
Камиль — единственный человек в моей жизни, который способен превратить меня в дуру одним своим присутствием, заставляя совершать абсолютно безбашенные и нелогичные поступки. Единственный человек, рядом с которым мои эмоции способны скакнуть из глубокого минора в высокий мажор и за мгновение вернуться обратно.
Еще минуту назад из-за эмоциональной выпотрошенности у меня не было сил разговаривать, но стоило ему придвинуться ближе и сказать пару интимных фраз, как мое тело ожило и кипит. Хочет меня. Соскучился.
— Можешь засунуть свои хотелки, куда подальше. — Я пытаюсь звучать грубо и с вызовом, но шершавые нотки в голосе не дают сделать этого достаточно правдоподобно.
— Снова дерзишь?
Ничего не ответив, я упираюсь ладонью в руку, лежащую на моем бедре, пытаясь ее откинуть: мол, не думай, что я шучу. Тщетно. Пальцы Камиля вонзились в кожу, как приклеенные.
Нахмурившись, я впиваюсь в него взглядом, призванным выразить все мое возмущение, и замираю, словно загипнотизированная. Глаза Камиля смотрят в мои, расширенные и полные нетерпения, от его тела исходит жар. Он не шевелится, не пытается меня лапать — просто смотрит, словно проверяя силу своего влияния на меня. Будто рассчитывает, что сгорающий между нами кислород заставит меня сдаться. И самое паршивое в этом, что с каждой новой секундой мое желание обжечься об его кожу растет.
Рехнулась? — опасливо шепчет крошечная разумная часть меня. — Ты же уволилась ради того, чтобы больше никогда его не встречать. Просто пни его в пах и выстави за дверь.
Проблема в том, что когда свалился на самое дно и провалялся там какое-то время, сложно как ни в чем не бывало удерживать планку. Для этого нужно подняться, стряхнуть с колен грязь и тину, отмыть лицо и заново учиться шагать по миру с улыбкой. Слишком много необходимо усилий. Куда соблазнительнее дать слабину и какое-то время не пытаться карабкаться к свету. Ведь ты уже побывал на дне, и репутация все равно подмочена. А ниже падать все равно некуда.
— Что ты меня гипнотизируешь? — спрашиваю я, сощурившись. Моя рука больше не пытается избавиться от руки Камиля на своем бедре, а голос больше не звучит жалко, устало или просяще. Он звенит издевкой.
Камиль все понимает без дальнейших пояснений: затыкает мой рот своим и нетерпеливым толчком вжимает меня в стену. Его тело даже горячее, чем я себе представляла. Твердое, сильное, мужское…
Безумие еще никогда не было настолько исцеляющим. Да, это именно то слово. Я ненавижу себя за то, что его грубые касания делают меня настолько живой. Презираю себя за то, что успела стать такой зависимой от его тела и запаха. Что эта первобытная тяга внезапно стала важнее достоинства и самоуважения.
— Скажи, что хочешь меня, — шиплю я, уворачиваясь от напора его губ. Даже секундное сопротивление дается мне непросто, потому что пальцы зудят от потребности расцарапать ему кожу, вцепиться ему в волосы, сдавить его член.
— Покомандовать решила? — хрипло осведомляется Камиль, перехватывая мой подбородок ладонью. И потом будто сдавшись, признает: — Да, хочу. Потому что очень по тебе соскучился.
На этот раз мне не нужно много времени чтобы оценить ценность этих слов: мозг, заряженный адреналином, обрабатывает информацию точно и оперативно.
— Уговорил, — шепотом говорю я, обвивая его шею обеими руками.
В ответ Камиль поднимает меня, как пушинку, с явным намерением переместить в места более традиционные, чем прихожая, на что я пришпориваю его икрами.
— Ну, и чего такой старомодный?
Его хриплый смешок оседает у меня в горле, а уже в следующее мгновение на пол приземляются мои рабочие брюки вместе с трикотажными стрингами.
— Имей в виду, что я не вернусь в «Холмы», даже если ты залижешь меня до смерти, — бормочу я, пробуя языком его ключицу.
И пусть эти слова — часть начавшейся интимной игры, в этот момент я вдруг понимаю, что чем бы не закончился этот вечер, следующая неделя или целый год — моей победой или полным фиаско, в «Холмы» я действительно не вернусь и на Камиля больше работать не буду.
— Не возвращайся, — сипло парирует он, рывком сдирая с меня лифчик. — Остальное по списку обсудим.
27
Если обычно после секса я чувствую либо расслабление, либо эмоциональный подъем, то сейчас испытываю странное напряжение, объяснение которому не находится. И это при том, что все прошло на пятерку, как и всегда. Вернее, сегодня даже больше, чем на пятерку, ведь я получила целых два оргазма.
То ли эмоциональный накал был настолько высок, то ли сказались месяцы, проведенные без секса, но вероятнее всего — и эта мысль мне нравится меньше остальных — это заслуга умений Камиля. Я почему-то была уверена, что он считает оральные ласки занятием, недостойным мужчины. Но нет. По истечению пары часов могу с уверенностью заявить, что в этом смысле он далеко не мамонт.
Повернув голову, я смотрю на него, лежащего рядом. Судя по мерному дыханию, проблем с расслаблением у Камиля нет, в отличие от меня. Развалился в чужой кровати абсолютно голый и спокойно спит. Хотя надо признать, что стесняться ему нечего: тренировок за то время, что мы не виделись, он явно не пропускал.