Некоторое время спустя контакты между Феодосием и Святославом были восстановлены, и они даже стали наносить друг другу визиты. В последний раз Святослав посетил Феодосия незадолго до его смерти 3 мая 1074 г., о чем сохранилось краткое упоминание в «Житии» Нестора и более обстоятельное в ПВЛ под 1074 г., где говорилось, что на шестой день болезни Феодосия (1 мая) Святослав пришел к нему с сыном Глебом, и Феодосий сказал князю, что вверяет монастырь его попечению, оставляя настоятелем вместо себя монастырского доместика (эконома) Стефана[378]. Это не единственное расхождение между «Житием» Нестора и летописными сказаниями о Печерском монастыре, которые читаются в ПВЛ под 1051, 1074 и 1091 гг. Дело в том, что Нестор стал пострижеником Печерского монастыря после смерти Феодосия и писал свой труд со слов старших монахов – Феодора и Илариона; автор «Сказания о начале Печерского монастыря» под 1051 г., упоминающий о себе в первом лице, напротив, называет себя учеником игумена (как и автор повествующего о перезахоронении мощей Феодосия по приказу игумена Иоанна летописного рассказа 1091 г.). По Нестору, основоположник монастырского жития Антоний Печерский удалился от дел, когда братия насчитывала 15 человек, а в летописи это количество уменьшено до 12. Нестор считает основателем нового Печерского монастыря Феодосия; в летописном «Сказании» основание приписывается его предшественнику на посту игумена Варлааму, позднее переведенному на аналогичную должность в монастырь Св. Дмитрия, основанный Изяславом Ярославичем. По Нестору, Феодосий ввел в обители устав Студийского монастыря, получив его из Византии через посредство печерского монаха Ефрема (позднее митрополита Переяславского); в «Сказании» устав приносит на Русь студийский монах Михаил. Согласно Нестору, перед смертью Феодосий по совету братии назначил преемником доместика Стефана, тогда как, по летописи, он хотел видеть им некоего пресвитера Иакова и назначил Стефана, лишь уступая настоянию других монахов. Показательно также, что Нестор, в отличие от автора упомянутых летописных статей, называет Стефана «преподобным». По словам Нестора, Феодосий сам предсказал свою кончину и умер на 6-й день болезни, но в статье 1074 г. о предсказании Феодосия ничего не говорится и сообщается, что он умер на 8-й день болезни. Эти фактические расхождения, установленные в ходе историографических дискуссий середины XIX столетия, равно как и расхождения между ПВЛ и «Чтением», приведенные нами выше, красноречиво говорят о том, что агиограф Нестор вряд ли мог быть причастен к летописной традиции, о чем известно из «Киево-Печерского патерика» (сборника рассказов о монастырских подвижниках, основа которого сложилась в первой четверти XIII в. в ходе переписки печерского монаха Поликарпа с суздальским епископом Симеоном), тем более к составлению ПВЛ, которое атрибутировал Нестору составитель Хлебниковского списка XVI в.
Кончина Феодосия и удаление из Киева другого печерского оппозиционера, Никона, который, видя «смятение в князьях», ушел в монастырь, основанный им в Тмутаракани, развязали Святославу Ярославичу руки. Ему даже удалось установить контакт с прежним союзником своего брата – Болеславом II, который в 1075 г. заключил со Святославом союз против чешского князя Вратислава II. Ситуация изменилась лишь после того, как 27 декабря 1076 г. Святослав скончался «от резанья желве» и киевский стол 1 января 1077 г. занял Всеволод[379]. В этих условиях Болеслав II наконец решил поддержать Изяслава, который при содействии польских войск начал наступление на Волынь, где встретился с Всеволодом и, по всей видимости, заключил соглашение о разделе сфер влияния на Руси, которое позволило ему 15 июля 1077 г. вернуться в Киев. Всеволод Ярославич вокняжился в Чернигове, его сын Владимир Мономах – в Смоленске. Ярополк, получивший стол в Вышгороде, очевидно, стал соправителем Изяслава в Киевской земле, однако в Новгороде, Владимире-Волынском и в Тмутаракани продолжали княжить сыновья Святослава. В 1078 г. жителями Новгорода был изгнан Глеб Святославич, вскоре погибший в Заволочье. Это был первый известный случай проявления новгородской «вольности», подозрительно выгодной для Изяслава, который отправил на княжение в город на Волхове своего сына Святополка[380]. Весной того же года Олег Святославич, согласно «Поучению» Владимира Мономаха, был «выведен» из Владимира-Волынского в Чернигов.
Наступление на Святославичей, которое, как считал еще М.П. Погодин, преследовало цель вовсе лишить их уделов[381], могло быть следствием соглашения 1077 г., согласно которому по левой стороне Днепра была установлена гегемония Всеволода Ярославича, тогда как Изяславу Ярославичу пришлось утверждать свою гегемонию на правом берегу Днепра и в Поволховье, чему препятствовало присутствие в ключевых стольных городах сыновей его соперника, которых лишили волостей, превратив в безземельных князей, за коими в историографии закрепилось наименование «изгоев». Олег Святославич решил сопротивляться «старшим» князьям, несмотря на то что в целом был неплохо принят Всеволодом, и бежал в Тмутаракань, где княжил его брат Роман и находился еще один «изгой» – Борис Вячеславич, сын Вячеслава Ярославича, попытавшийся в мае 1077 г. захватить черниговский стол, на котором ему удалось просидеть лишь восемь дней. В 1078 г. Олег и Борис при содействии половцев организовали вторжение в Русскую землю. «Всеволод же вышел против них на Сожицу, и победили половцы русь, и многие убиты были тут: убит был Иван Жирославич и Тукы, Чудинов брат, и Порей, и иные многие, месяца августа в 25-й день», сообщается в ПВЛ. Потерпевший поражение Всеволод был вынужден обратиться за помощью к Изяславу. В летописи сохранились подробности встречи князей: «Всеволод же пришел к брату своему Изяславу в Киев; поздоровались и сели. Всеволод же поведал о всем происшедшем. И сказал ему Изяслав: “Брат, не тужи. Видишь ли, сколько всего со мной приключилось: не выгнали ли меня сначала и не разграбили ли мое имущество? А затем, в чем провинился я во второй раз? Не был ли я изгнан вами, братьями моими? Не скитался ли я по чужим землям, лишенный имения, не сделав никакого зла? И ныне, брат, не будем тужить. Если будет нам удел в Русской земле, то обоим; если будем лишены его, то оба. Я сложу голову свою за тебя”. И, так сказав, утешил Всеволода, и повелел собирать воинов от мала до велика»[382].
Подробность записи говорит в пользу того, что она могла быть написана очевидцем событий, который далее сообщал о том, что Изяслав с Ярополком и Всеволод с Владимиром отправились к Чернигову, жители которого приняли сторону «младших князей», и были вынуждены устроить осаду города, но, получив известие о приближении Олега и Бориса с войском, пошли им навстречу. 3 октября 1078 г. на Нежатиной ниве состоялось сражение, в котором погибли Борис и Изяслав, а Олег едва успел бежать с остатками дружины в Тмутаракань. Власть в Киеве перешла к Всеволоду. Ярополку Изяславичу отошли Волынь и Туров, а черниговский стол занял Владимир Мономах. Борьба за «наследство» Святослава Ярославича продолжилась летом следующего года, когда на Русь, также при поддержке половцев, вторгся Роман Святославич, оставивший в Тмутаракани вместо себя Олега, однако Всеволоду удалось заключить мир с половцами, после чего Роман был уведен в степь и убит своими недавними союзниками. Олег, надо полагать, тоже не без ведома киевского князя, был схвачен хазарами и выслан в Константинополь, а в Тмутаракани водворился присланный из Киева или Чернигова посадник Ратибор. Оппозиция «младших» князей на некоторое время была разгромлена. Это, по всей видимости, способствовало постепенному утверждению в практике междукняжеских отношений представлений о приоритете «старейшинства».
С точки зрения «реальной политики» поворотным моментом в становлении этой доктрины стал «волынский компромисс» 1077 г., когда младший брат добровольно уступил киевский стол старшему. Прецедент был создан, однако, для придания ему политического веса, необходимо было экстраполировать его в прошлое, представив следствием развившейся традиции, а кто лучше только что причисленных к лику святых князей-чудотворцев мог стать выразителем этой традиции и обеспечить ему больший авторитет? Как отметил В. Аристов, мотив приоритета «старейшинства» в процессе формирования Борисоглебского цикла последовательно возрастает от повести «Об убиении» через «Анонимное сказание» к «Чтению» Нестора[383], а современные датировки двух последних памятников указывают на конец XI – начало XII в. как период становления этой доктрины. В пользу того, что именно этот период являлся ключевым для ее оформления, говорит и объективная ситуация, сложившаяся на Руси между 1078 и 1113 гг., когда киевский стол на законном основании принадлежал старшему из потомков Ярослава Мудрого. В том же 1078 г. в Печерском монастыре, бывшем, по всей видимости, средоточием этой идеологии на протяжении последних лет, игуменом вместо изгнанного братией ставленника Феодосия Стефана стал вернувшийся из Тмутаракани Никон, управлявший обителью вплоть до своей кончины в 1088 г. Хотя сформулированное А.А. Шахматовым предположение о причастности Никона к формированию летописной традиции в настоящее время подвергается сомнению[384], пребывание во главе печерской обители, ставшей на рубеже XI–XII вв. ведущим интеллектуальным центром Руси, принципиального противника междоусобиц также могло способствовать внедрению в политическую практику с целью регулирования междукняжеских отношений представлений о приоритете «старейшинства», отчетливо заметных в «Начальном своде», работа над которым началась в монастыре в 1090-х гг. при игумене Иоанне. С одной стороны, задача печерских книжников облегчалась тем, что Всеволоду Ярославичу принадлежал генеалогический приоритет над «младшими» князьями, но, с другой стороны, положение осложнялось тем, что далеко не все «младшие» князья были готовы его признать. Составитель некролога Всеволоду в летописной статье 1093 г. писал, что, когда Всеволод княжил в Киеве, «горе было ему от племянников его, так как начали они ему досаждать, один желая одной волости, а тот – другой; он же, чтобы замирить их, раздавал им волости…»