[412]. В 1145 г. внук Владимира Мономаха Ростислав Мстиславич заложил на Смядыни каменную церковь Борису и Глебу. В Мгарском сборнике и Киевской минее XVII в. сохранился рассказ о том, что в 1177 г. в монастыре на Смядыне произошло исцеление двух князей – Мстислава и Ярополка Ростиславичей (правнуков Владимира Мономаха), которые после гибели в 1174 г. своего дяди Андрея Боголюбского претендовали на «владимиро-суздальское наследство», но потерпели поражение в борьбе с его младшим братом Всеволодом Большое Гнездо (1176–1212) и были ослеплены по настоянию жителей Владимира (в летописной версии, по решению победившего князя), а затем отпущены на свободу и прозрели в Смядынском монастыре[413]. Во время княжения в Смоленске сына Ростислава Мстиславича Давыда (1180–1197) на территории монастыря был возведен второй храм в честь св. Василия. В 1191 г. в Смядынь были перенесены из Вышгорода старые саркофаги Бориса и Глеба. Возможно, это могло быть связано с тем, что князь хотел превратить Смядынский монастырь в такой же религиозный центр, как Вышегород[414], где останки Бориса и Глеба сохранялись вплоть до монгольского нашествия 1240 г., во время которого были утрачены.
Братоубийство в династической борьбе на Руси XII–XVI вв.
Формирование Борисоглебского культа не предотвратило покушений на братоубийство среди русских князей. Особенно этим отличались рязанские князья – потомки Святослава Ярославича, междоусобия которых на рубеже XII и XIII вв. являлись «головной болью» для Всеволода Большое Гнездо, боровшегося за гегемонию Владимира над соседними княжествами. Лаврентьевская летопись под 1186 г. сообщает: «Возбудил дьявол вражду, издавна ненавидя добрых в роду человеческом и борясь с теми, кто хочет его спасти. Как в прежние дни Каина на Авеля, брата своего, а потом Святополка на Бориса и Глеба власти ради, чтобы одному власть принять, а братьев избить, так и этих Романа, Игоря и Владимира подстрекнул на младших братьев Всеволода и Святослава. И был жестокий мятеж в Рязани: братья искали братьев, чтобы убить, и послали звать их к себе на совет, чтобы захватить их хитростью. Они же, узнав о том, начали город укреплять. Другие, услышав, что город уже укрепляют, пошли к Пронску, осадили его и начали разорять города и села.
Услышал о том великий князь Всеволод Юрьевич, сын правоверный, и, боясь Бога, и не желая видеть кровопролитья у них, послал к ним из Владимира своих послов в Рязань к Глебовичам – к Роману, и к Игорю, и к Владимиру, говоря им: “Братья! Зачем так делаете: недавно с половцами воевали, а ныне хотите братьев своих убить!” Они же, услышав это, восприняли дерзкие мысли и начали гневаться на него и большую вражду воздвигать».
Правда, на сей раз дело ограничилось вооруженным конфликтом рязанских князей с великим князем Владимирским, но треть века спустя ситуация повторилась с более трагичным исходом. Лаврентьевская и Новгородская I летопись старшего извода под 1218 г. сообщали: «Глеб Владимирович, князь рязанский, подученный сатаной на убийство, задумал дело окаянное, имея помощником брата своего Константина и с ним дьявола, который их и соблазнил, вложив в них это намерение. И сказали они: “Если перебьем их, то захватим всю власть”. И не знали окаянные божьего промысла: дает он власть кому хочет, поставляет Всевышний царя и князя. Какую кару принял Каин от бога, убив Авеля, брата своего: не проклятие ли и ужас? или ваш сродник окаянный Святополк, убив братьев своих, тем князьям не принес ли венец царствия небесного, а себе – вечную муку? Этот же окаянный Глеб ту же воспринял мысль Святополчью и скрыл ее в сердце своем вместе с братом.
Собрались все в прибрежном селе на совет: Изяслав, кир Михаил, Ростислав, Святослав, Глеб, Роман; Ингварь же не смог приехать к ним: не пришел еще час его. Глеб же Владимирович с братом позвали их к себе в свой шатер как бы на честный пир. Они же, не зная его злодейского замысла и обмана, пришли в шатер его – все шестеро князей, каждый со своими боярами и дворянами. Глеб же тот еще до их прихода вооружил своих и братних дворян и множество поганых половцев и спрятал их под пологом около шатра, в котором должен был быть пир, о чем никто не знал, кроме замысливших злодейство князей и их проклятых советников. И когда начали пить и веселиться, то внезапно Глеб с братом и эти проклятые извлекли мечи свои и стали сечь сперва князей, а затем бояр и дворян множество: одних только князей было шестеро, а бояр и дворян множество, со своими дворянами и половцами. Так скончались благочестивые рязанские князья месяца июля, в двадцатый день на святого пророка Илью»[415].
Организатору этого преступления не удалось воспользоваться его плодами, прежде чем он был изгнан из своего удела. В Лаврентьевской летописи под 1219 г. приводится продолжение истории: «В том же году беззаконный Глеб Владимирович пришел со множеством половцев к Рязани, и вышел против них Ингварь со своей братией и сошлись оба, сражаясь крепко, и, Божьей помощью и честного креста силой, победил Ингварь злого братоубийцу Глеба и многих половцев избил, а некоторых в плен взял, а сам окаянный едва бежал с малыми силами»[416].
Таким образом, братоубийство, как инструмент в междукняжеской борьбе за власть, использовалось даже в начале XIII в., несмотря на то что древнерусские интеллектуалы с завидным упорством клеймили тех, кто отваживался прибегнуть к столь радикальным мерам с помощью тех же библейских параллелей, которые использовались составителем «рассуждения о князьях», а культ погибших при аналогичных обстоятельствах Бориса и Глеба к тому времени уже давно получил официальный канонический статус.
Это братоубийство было не единственным в роду рязанских князей. В 1340 г., когда русские князья находились под властью Золотой Орды, правителям которой они были обязаны предоставлять военную помощь и платить дань («выход»), в обмен на которую золотоордынские ханы, ставшие арбитрами в княжеских междоусобиях, выдавали им ярлыки на княжение, рязанский князь Иван Иванович Коротопол (1328–1342) убил своего двоюродного брата, пронского князя Александра Михайловича, который вез дань хану Узбеку. «…Князь пронский Александр Михайлович пошел в Орду к царю с выходом и встретил его Коротопол, схватил и ограбил, а самого привел в Переяславль Рязанский, и тут он был убит от своего брата Ивана», – говорится в Новгородской IV летописи[417]. Несмотря на то что в большинстве летописей гибель Александра приписывается повелению Коротопола, в Львовской летописи говорится, что пронский князь был казнен по приказу ордынского военачальника Товлубия, который по распоряжению хана Узбека вместе с русскими князьями должен был предпринять поход на Смоленск[418]. Трудно сказать, какую роль Товлубий мог играть в расправе над пронским князем, однако, когда в 1342 г. сын Александра Ярослав начал борьбу с убийцей отца, он, прежде всего, заручился поддержкой хана и, явившись под стенами Рязани вместе с ордынским послом Киндяком, несмотря на оказанное сопротивление, изгнал Ивана Коротопола из города, где татары во главе с Киндяком «сотворили много зла христианам: иных убили, а иных пленили». Рассказывая об убийстве Ивана Коротопола под 1343 г., составитель Никоновской летописи сообщал: «Того же лета был убит князь Иван Иванович Коротопол Рязанский, понеже убил брата своего, князя Александра Михайловича Пронского, и сам ту же чашу испил: его судом судился и был осужден и его же мерой было отмерено ему»[419]. Этот комментарий, по сути, оказался единственным осуждением братоубийства, которое С.М. Соловьёв объяснял тем, что «старшие» князья для усиления своего положения стремились установить монополию на отношения с Ордой за счет «младших» князей, то есть «собирать дань и отвозить ее хану»[420]. Схожей точки зрения придерживался А.Е. Пресняков, писавший, что «расправа с князем пронским в присутствии Ордынского воеводы, представителя ханской власти, не простое самоуправство, а резкое проявление великокняжеских притязаний по отношению к “удельному” князю Рязанской земли»[421].
Еще одно братоубийство произошло в 1325 г., когда великий князь Владимирский и Тверской Дмитрий Михайлович (1318–1326) убил троюродного брата Юрия Даниловича Московского (1303–1325). Этот инцидент стал одним из этапов борьбы, которую Юрий начал с отцом Дмитрия, великим князем Владимирским и Тверским Михаилом Ярославичем (1305–1318), оспаривая его право на великое княжение Владимирское, которое принадлежало Михаилу по праву старейшинства среди потомков Всеволода Большое Гнездо. Начавшись в 1304 г., эта борьба достигла апогея зимой 1317 г., когда войскам Михаила удалось одержать победу в сражении у села Бартенева, в результате которого были обращены в бегство войска ханского посланника Кавгадыя и самого московского князя, а его брат Борис Данилович и жена Агафья-Кончака, сестра ордынского хана Узбека, попали в плен. Дальнейшие события показали, что победа оказалась пирровой. Агафья-Кончака скончалась в плену, что сделало невозможным примирение между соперниками: тверской посол, привезший в Москву известие о ее смерти, был убит. Кончина Кончаки-Агафьи сделала позиции Михаила Ярославича уязвимыми во время «судебного процесса», состоявшегося в Орде, на котором Кавгадый выступал одновременно судьей и обвинителем, так что когда ордынские князья по распоряжению Узбека стали судить тверского князя с московским, то «все помогали Юрию и многие вины возлагали на Михаила»[422]