Д.Б.) так, как держал до сих пор.
На такой договор и раздел княжеств согласился весь народ в стране и подтвердил его. Эймунд конунг и Ингигерд должны были решать все трудные дела. И все поехали домой по своим княжествам. Вартилав конунг прожил не дольше трех зим, заболел и умер; это был конунг, которого любили как нельзя больше. После него принял власть Ярицлейв и правил с тех пор один обоими княжествами. А Эймунд конунг правил своими и не дожил до старости. Он умер без наследников и умер от болезни, и это была большая потеря для всего народа в стране, потому что не бывало в Гардарики иноземца более мудрого, чем Эймунд конунг, и пока он держал оборону страны у Ярицлейва конунга, не было нападений на Гардарики. Когда Эймунд конунг заболел, он отдал свое княжество Рагнару, побратиму своему, потому что ему больше всего хотелось, чтобы он им пользовался. Это было по разрешению Ярицлейва конунга и Ингигерд»[446].
Сюжеты «Пряди об Эймунде» в общих чертах напоминают междукняжеские конфликты первой четверти XI в., известные из ПВЛ: борьбу между князьями Новгорода и Киева в 1015–1018 гг. и между князьями Киева и Чернигова в 1024–1026 гг. В то же время целый ряд фактических несообразностей затрудняет установление соответствия между событиями, изложенными в летописи и в «Пряди». Положение осложняется тем, что в последние десятилетия саги воспринимаются как особый вид средневековых источников, в котором переплетаются реальность и вымысел. Все это создает определенные сложности в интерпретации саги, учитывая специфичность этого вида историописания.
Проблемы возникают, как только мы пытаемся идентифицировать действующих лиц «Пряди об Эймунде» с князьями, известными по ПВЛ, поскольку «большинство трудностей с идентификацией этих князей связано с искажениями в начальной части их имен»[447]. Несмотря на это, можно уверенно утверждать, что под именем «конунга Ярицлейва» в саге фигурирует Ярослав Мудрый, известный под этим именем и в других скандинавских сагах. Меньше уверенности возникает при идентификации «конунга Вартилава», которого обычно отождествляют с племянником Ярослава Брячиславом Полоцким, хотя некоторые историки склонны видеть в нем Мстислава[448] и даже Судислава Владимировичей[449], хотя последнее предположение является маловероятным.
Попытка отождествить с кем-то из сыновей Вальдимара-Владимира «конунга Бурицлава» вызвала споры в историографии: в то время как одни исследователи на основании антропонимического сходства пытаются отождествить Бурицлава с князем Борисом Владимировичем, другие считают, что Бурицлав является «собирательным образом» Святополка и Болеслава Храброго. Попытки решения этой проблемы породили большое количество версий и гипотез, некоторые из которых мы изложим ниже.
«Прядь об Эймунде» (или «Эймундова сага») известна в отечественной историографии с начала XIX в.: на сходство ее сюжета с летописным рассказом о войне между сыновьями Владимира Святославича обратил внимание еще Н.М. Карамзин[450]. Первые переводы саги на русский язык появились в 1834 г. Сразу же она стала объектом полемики, в которой приняли участие О.И. Сенковский – один из первых переводчиков и комментаторов памятника, возводивший его к устным преданиям XI в. и отдававший ему приоритет перед ПВЛ, П.М. Строев, отрицавший факт достоверности «Эймундовой саги» как таковой, и М.П. Погодин, занявший в этом вопросе умеренно-скептическую позицию, но оспоривший достоверность фактических данных саг по сравнению с данными летописи[451]. Не миновал этого сюжета и С.М. Соловьёв, писавший, что жертвой Эймунда пал Святополк[452]. Однако вскоре дискуссия замерла. Лишь в 1926 г. А.И. Лященко предпринял сравнительный анализ «Пряди об Эймунде» с ПВЛ и установил хронологию событий, описанных в саге, отталкиваясь от хронологической сетки ПВЛ (он датировал их 1016–1019 гг.). Этой датировки придерживались Е.А. Рыдзевская, исследовавшая образ Ярослава Мудрого в древнеисландской литературной традиции, и В.В. Мавродин, создавший первую реконструкцию войны за наследство Владимира Святославича с использованием всего корпуса русских и иностранных источников. Общей чертой для первых исследователей проблемы, относившимся к известиям «Эймундовой саги» с разной степенью критики, было то, что они видели в конунге Бурицлаве (Бурислейфе) собирательный образ Святополка и Болеслава Храброго.
Так, В.В. Мавродин писал: «Интересно отметить, что в “Эймундовой саге” Святополк именуется Бурислейфом. Нет никакого сомнения в том, что причиной этого недоразумения является то обстоятельство, что наиболее активным лицом в развертывающихся событиях, наиболее сильным и влиятельным был тесть Святополка Болеслав, и его имя (Бурислейф) совершенно вытеснило имя Святополка, трудное норманнам для произношения, тогда как с Болеславами, Бориславами и Буриславами они часто сталкивались на Славянском Поморье и привыкли к этому имени». Следствием подобных умозаключений явилось представление о том, что скандинавская традиция сообщает о реальных обстоятельствах гибели Святополка. «Сага подкупает правдивостью своего рассказа. Перед нами выступают типичные наемные убийцы, договаривающиеся с князем, который, не давая прямого согласия на убийство, в то же самое время развязывает руки убийцам. Летописный же рассказ полон назидательств, нравоучений и фантастических подробностей: душевные переживания Святополка, какая-то мифическая пустыня между Чехией и Польшей.
Мы не можем согласиться с тем, что в летописи о кончине Святополка приводятся только досужие измышления монаха, а сага говорит только правду, но нельзя думать, что летописным рассказом исчерпывается вопрос о смерти Святополка»[453].
Принципиально иной подход к проблеме был предложен Н.Н. Ильиным, который, как мы говорили выше, скептически относился к древнерусской традиции о Борисе и Глебе, считая, что «перед нами не документальное описание исторических событий, передающее факты так, как они происходили, а тенденциозный исторический роман, где реальные события прошлого переплетаются с созданиями художественного вымысла». В то же время он отмечал: «Сага содержит много сырого исторического материала. Связь ее повествования с русскими событиями 1015–1021 гг. можно проследить на всем протяжении текста саги. Сага не всегда точно передает события и часто неверно их освещает. Как и другие, подобные ей, произведения эпоса, она сплетает вместе деятельность разных исторических лиц, собирает в одном оптическом фокусе разные исторические события, искажает их реальную перспективу. Всегда склонная преувеличивать храбрость, находчивость, ум и другие подобные качества своих героев, сага разукрашивает их деятельность наивными фантастическими подробностями, долженствующими, по понятиям среды, в которой она слагалась, оттенить их военные доблести. Но основной материал, своеобразно ею переработанный, “Эймундова сага” черпала из подлинной русской истории».
В общих чертах концепция Н.Н. Ильина представляет комплекс из нескольких гипотез, в рамках которых предполагалось, что после смерти Владимира находившемуся в заключении Святополку удалось захватить власть в Киеве на три месяца, поскольку битва у Любеча, описанная в «Эймундовой саге» как первое сражение Ярицлейва с Бурицлавом, произошла не в 1016 г., а в конце 1015 г., поскольку именно под этим годом в ПВЛ сообщается о сборах Ярослава в поход. Потерпев поражение в этой битве, Святополк бежал в Польшу и вернулся на Русь лишь в 1018 г., тогда как политическим соперником Ярослава в борьбе за киевский стол и инициатором нашествия кочевников, о котором сообщают «Эймундова сага» и ПВЛ под 1017 г., оказался Борис, который был убит наемниками Эймунда по приказанию Ярослава летом 1018 г. Предания об этом отразились в сюжете о гибели Бурицлава (Бурислейфа) «Эймундовой саги», а около 1072–1073 гг. – в «Анонимном сказании». Также Н.Н. Ильин высказал предположение, что описание завершающей междукняжеский конфликт 1015–1019 гг. битвы на Альте являлось позднейшей конструкцией.
Пытаясь датировать события, описанные в саге, Н.Н. Ильин первоначально принял хронологию А.И. Лященко, подчеркнув, что «обстоятельства, вызвавшие прибытие варягов в Новгород в 1015 г., ничего общего с тем, что рассказывает сага, не имеют. С другой стороны, в саге находим подробное описание, как Эймунд и его соратники помогли отбить от Киева печенегов, которых привел Бурислейф. Осада Киева печенегами – событие 6525 (1017) г., следовательно, эймундовские варяги поступили на службу к Ярославу ранее 1018 г.». Вместе с тем он отметил, что сага ничего не говорит о походе на Русь Болеслава Храброго, который в 1018 г. в битве на Буге разбил дружину Ярослава и входившие в ее состав варяжские отряды. По его мнению, «бегство с поля боя не могло, конечно, послужить сюжетом для эпопеи, прославляющей подвиги начальника одного из этих отрядов. Поэтому повествование саги не знает о битве на Буге, но оно хорошо запомнило самое имя победителя и роль, которую он играл в событиях, отраженных эпопеей. Бурислейф саги – это Болеслав. Нападения Болеслава в Киеве ожидали начиная с 1016 г. Для борьбы с Болеславом Ярослав нанял и содержал эймундовских варягов: именно Болеслав “требовал от конунга нескольких деревень и торгов, примыкающих к его владениям” (очевидно, Червенские города); Болеслав же в 1017 г. двинул на Киев полчища своих старых союзников – печенегов, которых отбили Эймунд и его соратники; в 1018 г. Болеслав занял наконец Киев и на место Ярослава посадил Святополка. Не с этим слабым его ставленником, дважды изгонявшимся из Киева, а с лучшим полководцем своего времени, наносившим тяжкие удары империи, победоносно сражался, по саге, Эймунд, совершая чудеса храбрости. В таком аспекте эпизоды борьбы Ярослава со Святополком могли, конечно, служить сюжетом эпопеи о подвигах Эймунда. Слабый и малозаметный Святополк поглощен в саге Болеславом, утратив в образе Бурислейфа свое самостоятельное существование. Его отличительные признаки обратились в добавочные атрибуты Бурислейфа, который стал сыном Владимира, братом Ярислейфа, и вступил с последним в ожесточенную, но неудачную благодаря Эймунду борьбу»