Однако, даже если Эргамен пристрастился к греческой философии, его двор и царство, если судить по сохранившимся памятникам, по внешности остался фараоновским. Насколько я знаю, ни в храмах и пирамидах Мероэ, ни в том, что осталось от его искусства, нет ни следа эллинистического влияния[476]. Храм, возведенный Эргаменом в Дакке, построен в чисто египетском стиле. А после смерти Эргамена его мумия упокоилась в пирамиде возле Мероэ, украшенной сценами из Книги мертвых в соответствии с неизменной египетской традицией. Иероглифические надписи для Эргамена, как отметили исследователи, сделаны превосходно, по фараоновскому образцу, а значит, он наверняка приглашал к себе жрецов-художников из Египта. Это никак не мешает тому, что лично он мог быть сторонником греческих идей, как мы видим на примере Птолемеев: по стилю египетских храмов, построенных по царскому приказу, нельзя сделать никаких выводов о том, что они имели какую-либо связь с культурой, к которой принадлежал правитель.
Другой эфиопский царь Асехрамон (Эсехер-Амун), кажется непосредственный преемник Эргамена и, может быть, его сын (или племянник, если трон в Эфиопии переходил по материнской линии), построил святилище, которое все еще можно видеть в современном Дебоде (примерно в девяти с половиной милях выше Филэ). В иероглифических текстах он описан как идеальный египетский фараон, без признаков нубийской или негритянской крови, и делает традиционное для фараона заявление, что он «царь обеих земель» — поразительное заявление для союзника (если, конечно, он был союзником) настоящего царя Египта[477].
Однако около 200 года до н. э. Эфиопия настолько отошла от фараоновской традиции, что египетский язык в надписях стал уступать место языку страны, для которого был изобретен новый алфавит — мероитский, — а на смену традиционной египетской системе пришла новая иероглифическая письменность (более грубая в исполнении).
По всей видимости, Птолемей IV поддерживал некие довольно тесные отношения с эфиопским фараоном Эргаменом. Выше первых порогов к Нилу сходятся пустынные холмы, лишь кое-где оставляя вдоль реки узкую полосу сельскохозяйственной земли. Через эти бесплодные возвышенности лежит путь на просторные равнины Эфиопии в верховьях Нила. Отрезок пути от Филэ до Тахомпсо (современный Дерар) египтяне назвали «Земля Двенадцати Аров» (один ар равен примерно семи с половиной милям), а греки приблизительно перевели название на греческий — Додекасхен[478]. Жрецы Филэ утверждали, что этот отрезок посвящен Исиде. Возможно, его сакральный характер имеет какое-то отношение к тому, что египетская и эфиопская власть, кажется, странным образом накладываются друг на друга при Птолемее IV. Храм в Пселкисе (современная Дакка), согласно вырезанным в нем иероглифическим надписям, был построен Эргаменом, однако в том же храме мы находим рельеф, добавленный Птолемеем IV. По одну сторону двери изображено, как Эргамен приносит жертву Исиде, а по другую сторону другой двери Птолемей Филопатор поклоняется богиням Анукет, Сатет, Исиде и Хатор. На притолоке написан картуш Филопатора вместе с картушами Арсинои, его сестры-жены, отца, матери и «дочери Амона Арсинои»[479]. Предположение, что Додекасхен был нейтральной территорией, где оба царя могли чтить богиню, трудно примирить с записанным иероглифами утверждением Эргамена, что Исида отдала ему Землю Двенадцати Аров «от Сиены до Тахомпсо». Действительно, на стенах храма на острове Филэ Эргамен изображен в виде фараона, но по соседству присутствуют аналогичные изображения Птолемея IV. Однако это любопытное пересечение власти египетского и эфиопского царя легче объяснить каким-либо дружественным договором между двумя дворами, чем теорией о попеременном правлении там двух враждебных держав; ведь, если была бы верна вторая догадка, правящий царь наверняка стер бы с лица земли все памятники своего соперника, как позднее поступил Птолемей V с некоторыми памятниками Эргамена на острове Филэ.
Грецию в последние годы правления Птолемея Филопатора разрывала вражда между Филиппом, царем Македонии, и Этолийским союзом. Египет не принимал в ней активного участия. Но, очевидно, он предпринимал различные дипломатические шаги; между александрийским двором и греческими государствами были постоянные сношения; многие в греческом мире охотно завоевали бы благосклонность власти, правившей в Александрии. Не стоило пренебрегать дарами, которые богатый царь Египта мог сделать любому городу, решив оказать ему милость[480]. Посвящение в честь Птолемея Филопатора найдено на Родосе[481]; посвящение в честь Птолемея и Арсинои — в беотийских Оропе и Феспиях[482]. Танагра и Орхомен оказывают почести Сосибию[483]. Полибий с отвращением упоминает чрезмерные почести, которыми осыпали Птолемея Афины во главе с народными вождями Евриклеем и Микионом[484].
Помимо этих следов египетского влияния на независимые государства Греции, мы, естественно, находим знаки почтения, которое оказывали представителям династии Птолемея и их приближенным в государствах, все еще находившихся в непосредственном подчинении у Египта. Это Фера[485], Сест[486], Мефимна на Лесбосе[487], Книд (статуя Соси-бия)[488], Галикарнасс[489], Кипр[490].
В войну между Антиохом III и его кузеном Ахеем в Малой Азии, которая произошла после заключения мира между Египтом и Сирией, Птолемей не вмешивался. Мы только видим, что, когда Ахей находился в осаде в Сардисе, александрийский двор сделал попытку подстроить его побег и подослал тайного агента, некоего критянина по имени Бо-лис. Критянин оказался изменником и вместо того, чтобы спасти Ахея, доставил его к Антиоху, который его казнил.
Однако гораздо более важными для судеб Средиземноморья, чем все, что происходило в Греции и Азии при Птолемее Филопаторе, были события в Италии и на Западе: Вторая Пуническая война, решительная схватка между Ганнибалом и Римом. Дальновидные политики уже увидели, какие тучи сгущаются над миром. На съезде в Навпакте 217 года до н. э., где присутствовали послы от Птолемея, этолиец Агелай ясно дал понять представителям македонских и греческих держав, что именно в Италии решается, кто будет властвовать миром. Если они не уладят свои ссоры и не объединятся, то вскоре окажутся под властью либо Карфагена, либо Рима. Его предостережение не осталось незамеченным, но ни к чему не привело.
Впоследствии царь Македонии вступил в союз с Ганнибалом, а этолийцы — с Римом. Египетский двор хранил строгий нейтралитет. Когда в 216 году до н. э. карфагенский корабль, идущий в Карфаген с пленником на борту — проримским италийцем Децием Магием, из-за бури был вынужден войти в киренскую гавань, Магий сбежал на берег и искал убежища у статуи царя. Его доставили в Александрию, но освободили лишь после того, как двор удостоверился, что Ганнибал взял его в плен в нарушение договора. На следующий год сицилиец Зоипп прибыл в Александрию в качестве посла от молодого сиракузского царя Иеронима, чтобы убедить Птолемея примкнуть к карфагенянам, но, разумеется, успеха не добился. Между 215 и 210 годами до н. э. римские послы явились в Александрию. Возможно, и раньше бывало, что александрийцы видели на своих улицах посланцев могущественного народа с Запада, непреклонных и замкнутых в своих просторных белых тогах, взирающих со спокойной уверенностью в собственном превосходстве на толпу греков и египтян в великом левантийском городе. Но это посольство первое, о котором у нас есть достоверные сведения. Оно прибыло с целью закупить зерно в Египте, в то время единственной стране, не участвовавшей в войне, так как Италии, где поля были разорены из-за передвижений армии, угрожал голод[491]. Нам неизвестно, какой ответ дали ему при египетском дворе; вероятно, Птолемей не счел нарушением нейтралитета продажу хлеба Риму. Когда после битвы при Метавре в 207 году до н. э. стало ясно, что Рим не хочет заключения мира между этолийцами и Филиппом, александрийский двор, рассылавший до того послов, как и другие греческие государства, желая быть посредником между противоборствующими силами в Греции, кажется, отступил и решил не наносить обиды Риму[492].
Кончина Птолемея Филопатора окутана мраком. По словам Юстина, дворцовая клика какое-то время держала его смерть в тайне. Возможно, во второй половине его правления Птолемей и Арсиноя очень мало появлялись на людях. Вероятно, разум Птолемея был окончательно притуплен пьянством и прочими излишествами, а Арсиноя жила во дворце пленницей.
Сейчас считается установленным, что Филопатор умер и Епифан наследовал его трон 28 ноября 203 года до н. э.[493]
Магаффи утверждал, что Полибий, да и все наши античные авторы, несправедливо изобразили Птолемея Филопатора. Он не был таким уж никчемным пьяницей, каким его рисуют. Верно, что Птолемей, сын Агесарха (Птолемей из Мегалополя) опубликовал собрание скандальных историй о Птолемее Филопаторе. Он состоял на дипломатической службе и написал историю царствования[494], но то, что Полибий и другие авторы могли взять что-то из его сочинения, не доказывает, что их рассказы о Филопаторе не соответствуют истине.