войсками командовали два офицера, евреи по национальности, Ония и Досифей. Это не сделало ее более популярной в Александрии. В Кирену прибыло посольство, чтобы призвать Брата вернуться и занять египетский трон. Римский аристократ Луций Минуций Терм, давнишний сторонник Брата, в те дни находился в Александрии, и наверняка не случайно. Нам неизвестно, имели ли место серьезные сражения между войсками Онии, введенными в Александрию, и силами Брата. По словам Юстина, Брат воцарился «без борьбы» (sine certamine). Он принял имя Эвергет, связанное с его прославленным предком Птолемеем III. По соглашению, Клеопатра, вдова Филометора, должна была стать женой своего младшего брата. Она не могла согласиться на это, не оговорив сперва будущее положение своего сына, — очевидно, он должен был остаться соправителем. Как бы то ни было, Эвергет II упростил дело, приказав умертвить племянника, — он был «убит на руках матери на свадебном пиру», пишет Юстин, но возможно, что это всего лишь эффектное преувеличение ради красного словца, что вполне в стиле Юстина[602].
Эвергет имел большой зуб на евреев, поддержавших Филометора и Клеопатру. Иосиф Флавий рассказывает историю об Эвергете после его возвращения в Александрию, которая согласно Третьей книги Маккавейской относится к Птолемею IV. Царь приказал затоптать толпу евреев слонами, но те напали на царских людей. Прекратить борьбу с евреями, по словам Иосифа, Эвергета убедило заступничество его любовницы, которая в одном тексте называется Итакой, а в другом Ириной. Александрийские евреи ежегодно отмечали праздник в память о своем избавлении.
Картуши Птолемея VII Эвергета II
Все наши древние письменные источники изображают Эвергета II чудовищем отвратительной наружности, беспощадным в своей мстительности. Как известно, он был чрезвычайно тучен, отчего в Александрии его прозвали Фискон («Пузо»). Посидоний, чей учитель Панетий видел Эвергета в Александрии, подтверждает его патологическую полноту[603]. Юстин добавляет, что он любил носить одеяния из прозрачной ткани, сквозь которую просвечивало его распухшее тело во всем его уродстве, еще более отталкивающем, чем если оно было бы обнажено[604]. Наши источники также рассказывают, как кровожадно он преследовал всех, кого подозревал в неверности, — о казнях, изгнаниях, повсеместных конфискациях, даже резне александрийцев, которую устроили его наемники.
Вероятно, он был особенно безжалостен с александрийской интеллигенцией. Многие из ее представителей были приверженцами Филометора, и Эвергет считал их своими врагами. Многие ученые и художники, связанные с Музеем, рассеялись по греческим землям, либо сбежав, либо оказавшись в изгнании, и дали начало ренессансу в тех местах, куда пришли, — так утверждал историк, живший в царстве Птолемеев, Менекл из Барки. Это не значит, что Эвергет II был враждебен греческой культуре как таковой. Он сам стремился занять место среди греческих авторов и оставил после себя книгу воспоминаний, в которой среди прочего описывает чудачества своего дяди Антиоха Епифана.
Но больше всего вопросов с точки зрения психологии вызывает поведение не Эвергета, а Клеопатры. Да, трудно поверить в то, что она согласилась сожительствовать с братом после убийства собственного сына. Однако наши античные авторы (Диодор, Ливий, Юстин) определенно заявляют, что Клеопатра родила Эвергету сына (144 до н. э.). Можно, конечно, сказать, что она была вынуждена жить с Эвергетом из страха, но, если вспомнить, каковы были македонские царевны, это сразу кажется неправдоподобным. Скорее ею двигало желание остаться царицей любой ценой. В дочери Клеопатры, царицы Сирии (Клеопатры Теи), любовь к власти, кажется, победила естественную склонность: она подготовила убийство мужа Деметрия II, убила одного из сыновей и попыталась уничтожить другого, когда они стояли на пути ее честолюбивых планов. Возможно, ее мать, египетскую царицу, на этот поступок тоже сподвигла любовь к власти. Она не убивала сына, но сожительствовала с его убийцей.
Эвергет, воцарившись в Александрии, год спустя в Мемфисе венчался на царство как фараон по египетским обрядам. Именно во время празднества коронации родился сын Эвергета и Клеопатры II и был назван (или получил прозвище) Мемфисским в память об этом совпадении. В одном папирусе упоминается указ о прощении долгов (φιλάνθρωπα), объявленный царем примерно в то же время[605] с целью приободрить владельцев собственности, так как из-за смуты недавних лет титулы стали ненадежными и требовалась мера, чтобы усмирить беспорядки. Празднества в Александрии в честь новорожденного принца омрачились убийством множества киренцев, прибывших в египетскую столицу в 145 году, вместе с Эвергетом. Их обвинили в том, что они неуважительно отзывались о царской наложнице Ирине[606].
За год или два отношения в царском дворце стали натянутыми. У Клеопатры II, кроме убитого сына, было две дочери от Филометора, обеих звали Клеопатрами. Одна была царицей Сирии, которую мы только что упоминали, другая (Клеопатра III) еще жила во дворце, когда ее мать вышла замуж за Эвергета. Эвергет изнасиловал племянницу и через некоторое время публично взял ее в жены. Папирус, в котором юная Клеопатра III впервые появляется в роли царицы, относится к 141–140 годам до н. э., но бракосочетание могло состояться на год-два раньше. Мы не знаем, развелся ли Эвергет с Клеопатрой II официально. Она по-прежнему была царицей, но с тех пор стала называться в текстах «царицей Клеопатрой Сестрой», тогда как Клеопатра III была «царицей Клеопатрой Супругой»[607]. Все трое официально считались совместными правителями Египта. Клеопатра Сестра пользовалась в Египте престижем и властью, и оттого младшему брату, даже будучи царем, было небезопасно открыто ее унижать; однако очевидно, что отношения между Эвергетом и его сестрой стали какими угодно, только не простыми. Через дворец и все царство пробежала трещина, поскольку у Клеопатры Сестры были свои сторонники, так же как у царя и Клеопатры Супруги. Между 145 и 118 годами до н. э. иногда обе Клеопатры упоминались вместе с царем в официальных документах, порой в них появлялась одна только «Клеопатра Сестра», а иногда только «Клеопатра Супруга»[608]. Маловероятно, что эта разница в протоколе точно отражает менявшиеся поминутно отношения трех правителей друг с другом; гораздо вероятнее, что это происходило из-за того, что писцы, работавшие в отдаленных от Александрии районах, при том ненормальном положении дел просто не знали, как правильно писать.
В некий момент в течение этих лет в Александрию с визитом наведался Сципион Эмилиан со своим другом Панетием Родосским — его «стоическим капелланом» (М.)[609]. Мы знаем об этом от ученика Панетия Посидония. Визит дал позднейшим авторам возможность эффектно показать контраст между великим римским аристократом в своей республиканской простоте и достоинстве и египетским царем, грудой разбухшей плоти в его непристойном прозрачном платье, который, пыхтя и отдуваясь, пешком провожал своего влиятельного гостя с корабля во дворец[610]. «Александрийцы кое-чем мне обязаны, — шепнул Сципион Панетию, — они увидели, как ходит их царь!» Сенат поручил Сципиону «проинспектировать» царства Восточного Средиземноморья. Практичные и жесткие римляне, стремившиеся к власти, но презиравшие восточную показную пышность, хотели уточнить, какие именно реальные силы и ресурсы может нильская страна предоставить своему хозяину. Проницательным, ничего не упускающим взглядом римского фермера-политика Сципион осмотрел расположение великого города, его гавани и гигантский маяк. Он поднялся по Нилу до самого Мемфиса и обозрел богатые поля с бесчисленными деревнями и городками — землю, которую удачно выбрал первый Птолемей как основание для своей силы, страну, которая при эффективном управлении могла однажды стать значительным подспорьем — кто знает? — для другого хозяина.
Очевидно, что в Александрии постоянно бурлил протест против Птолемея Эвергета. Царские наемники с трудом сдерживали бывших приверженцев Филометора, желавших послужить его Сестре, которая была их царицей больше двадцати прошедших лет. Афаманский царевич Галест, полководец Филометора, бежавший в Грецию, продолжал подогревать беспорядки из-за моря. Даже наемники в Александрии стали слишком требовательны, и мы слышим, что однажды мятежа удалось избежать, только когда капитан по имени Гиеракс, находившийся на службе Эвергета, выдал им жалованье из собственного кармана. «Раз за разом, — пишет Полибий, — Эвергет натравлял свои войска на александрийцев и устраивал резню».
В 131–130 годах до н. э. беспорядки в Александрии, усугубленные расколом между царем и его сестрой, дошли до наивысшей точки. Возбужденная толпа попыталась поджечь царский дворец, и Эвергет бежал в Грецию, взяв с собой Клеопатру III, детей от нее и сына от Клеопатры II, мальчика шести-семи лет по прозвищу Мемфисец. Клеопатра II осталась в Египте единоличной правительницей, хотя из папирусов следует, что Эвергета продолжали признавать царем в большинстве районов Египта за пределами Александрии. Возможно, ссора между братом и сестрой перешла в открытую войну еще за некоторое время до бегства царя. Видимо, в отдельных частях страны Клеопатру II стали признавать единоличной правительницей под именем Клеопатра Филометор Сотера еще в 39-й год Эвергета (132–131 до н. э.)[611], и она начала заново отсчитывать годы своего царствования. Установлено, что греки в Омби стирали из надписей, сделанных в 136–135 годах, имена Эвергета и Клеопатры III, чтобы Клеопатра II представлялась единственной царицей