[704]. Арсиною отправили в Рим, чтобы некоторое время спустя царевна из великой македонской династии в цепях прошла за триумфальной колесницей Цезаря. Самому Цезарю не хотелось уезжать из Египта с его теплой зимой и покидать Клеопатру, хотя сенаторские армии еще находились в походе в заморских землях и положение в мире требовало его немедленного отъезда. Вместе с Клеопатрой он совершил путешествие по Нилу до самой эфиопской границы на великолепном увеселительном корабле. Так эти двое, одна из которых представляла неотразимую силу Македонии, а другой могущество Рима, вместе как влюбленная пара посетили грандиозные монументы древних фиванских царей — храмы, где толпа одетых в белое туземных жрецов все еще совершала древние обряды. Лишь в апреле Цезарь отплыл из Александрии в Сирию. Он оставил в Египте три легиона под началом Руфина, чтобы укрепить Клеопатру на троне. Возможно, именно тогда Цезарь передал Кипр под власть Птолемеев. Во всяком случае, когда Цезарь погиб в 44 году, Кипр снова был владением Лагидов.
23 пайни (23 июня 47 года до н. э.) Клеопатра родила сына — по ее словам, от Цезаря. В глазах греков и македонцев, гордившихся династией Птолемея, признать его сыном Цезаря значило поставить на нем позорное клеймо незаконнорожденного и показать бесчестье царицы. Но Клеопатра без зазрения совести дала ребенку имя Цезаря. Александрийцы прозвали его Цезарионом (уменьшительное от Цезаря). Местное духовенство в Гермонтисе отметило рождение ребенка изображениями и иероглифическими надписями, которые еще можно видеть на стенах храма, где было провозглашено, что его истинный отец — бог Ра, принявший облик Цезаря[705]. Для греческих подданных Клеопатру изобразили на монетах в виде Афродиты с младенцем Эротом. Когда мальчик стал подрастать, некоторые греки различали в его движениях характерные черты Юлия Цезаря.
Когда в 46 году до н. э. Цезарь вернулся в Рим победоносным диктатором римского мира, Клеопатра поселилась в его садах на противоположном берегу Тибра. Она привезла с собой из Египта брата Птолемея XIII и большую свиту. С высшим римским обществом, которое часто бывало в ее салоне, она общалась с царскими замашками, которые многих возмущали. Ее называли «царица» (regina), не добавляя имени. «Ненавижу царицу», — пишет Цицерон в одном из писем[706], хотя она пообещала ему доставить из Александрии какие-то папирусы или другие редкости, которые могли быть интересны литератору. Цезарь признал сына. Он посвятил Клеопатре золотую статую в своем новом храме Венеры-Прародительницы, от которой, по преданию, и происходил род Юлиев.
В глазах римлян царица была просто любовницей, а не супругой диктатора, который все это время был женат на римлянке Кальпурнии, хотя у них и не было законных детей. Но Клеопатре в тот момент будущее наверняка представлялось в розовом цвете. Казалось, события быстро идут к грандиозному завершению, когда Юлий Цезарь, презиравший республиканские традиции, смело преобразит римский мир в монархию эллинистического типа и будет сам править ею как царь, возвысившись над ограниченным римским изоляционизмом, станет правителем, в котором все народы мира — италийский, греческий, македонский, галльский, испанский, египетский, азиатский — признают общего повелителя. И что же могло послужить более очевидным знаком этого отказа от узкой римской традиции, знаком всеобщности новой монархии, чем брак с представительницей македонской империи из династии Птолемея? Клеопатре трехсотлетняя связь ее династии с Египтом тоже казалась только временной, этапом на пути к мировому трону. Она видела себя повелительницей империи, где Египет будет всего лишь одной провинцией. И маленький Цезарь, мальчик, в котором смешались македонская кровь Птолемея и римская Цезаря, будет наследником трона этой державы.
Но римские аристократы, которые тоже чувствовали, что близится развязка, смотрели на эту перспективу с тревогой и отвращением. Мысль о том, что они, римляне, будут подчиняться царице, которую они презрительно, хоть и не совсем верно, звали египтянкой, уязвляла их и приводила в ярость. А ведь это была только часть того, что, по их подозрениям, планировал Цезарь. В Мартовские иды в 44 году до н. э. кинжалы Брута и его товарищей внезапно положили конец мечтам Клеопатры. Убийство Цезаря сделало ее положение в Риме чрезвычайно опасным. «Царица» сбежала примерно две недели спустя. Ей пришлось вернуться, пока это было возможно, в старое тесное царство на Ниле в надежде, что Египет даст ей безопасность среди надвигающихся потрясений римского мира, подобно тому как ее предок первый Птолемей безопасно переждал бедствия, последовавшие за смертью Александра.
Видимо, Клеопатра привезла с собой в Египет своего брата Птолемея XIII, так как один из оксиринхских папирусов от 26 июля 44 года по-прежнему датирован годами правления Клеопатры и Птолемея[707]. Но вскоре после возвращения он умер[708]. Порфирий сообщает, что Клеопатра подстроила его смерть, а Иосиф Флавий — что она его отравила, и это вполне вероятно, поскольку он был соперником маленького Цезаря. Согласно Диону Кассию[709], Клеопатра вскоре после возвращения в Египет сделала сына соправителем, и в дендерском храме есть колоссальная статуя Клеопатры, изображенной в виде египетской богини Хатор, вместе с Цезарионом в одеянии древнего фараона. Один фаюмский грек примерно в то же время посвятил от имени царицы Клеопатры и царя Птолемея Цезаря «и их предков» (из династии Птолемеев и рода Юлиев? — Авт.) стелу египетскому богу-крокодилу, по его словам, «прадеду» юного царя[710]. Надпись на хранящейся в Турине стеле гласит: «В царствование Клеопатры, богини Филопатор, и Птолемея, который также Цезарь, Филопатор, Филометор…» К сожалению, надпись повреждена, и дату можно восстановить только предположительно[711].
Упомянутая стела проливает свет на внутреннюю обстановку Верхнего Египта в то время. Ее установили жрецы Амона-Ра-Сонтера в Фивах и другие высшие сановники города в честь Каллимаха, главного эпистата фиванского подразделения Патирисского нома. Согласно тексту, вырезанному на стеле, он отечески заботился о Фивах, «разрушенных из-за всевозможных прискорбных обстоятельств», — вероятно, намек на то, что сделал с Фивами Сотер II в 88 году до н. э., — и старался восстановить город. И затем опять, когда недавно Фивы постиг сначала голод, а год спустя чума, он приложил все силы, чтобы облегчить ужасные бедствия. Прежде всего он позаботился о том, чтобы религиозные обряды совершались в египетских храмах должным образом. Из надписи можно сделать много разных выводов. Во-первых, чиновники Верхнего Египта действовали независимо от двора, чего не было раньше, — вследствие небрежения царской семьи и, возможно, длительного пребывания Клеопатры в Риме. Фиванцы на все лады восхваляли эпистратега мериды и ни словом не упоминают царицу, кроме как при датировке. К тому же можно понять, что Сотер II не до конца уничтожил древнюю египетскую столицу: Фивы, даже усмиренные и разрушенные, продолжали существовать.
Еще одна надпись, относящаяся к 11-му году Клеопатры, была найдена в Гераклеополе. Это декрет Клеопатры и Птолемея Цезаря, изданный в день, соответствующий 13 апреля 41 года до н. э.[712] Цель декрета состояла в том, чтобы обеспечить соблюдение привилегий, дарованных александрийцам, которые жили в Египте за пределами Александрии и занимались сельскохозяйственными работами. Туземные чиновники докучали александрийцам, требуя с них сборы и налоги, положенные к уплате обычными жителями страны, хотя александрийцы были от них освобождены. Делегация этих александрийцев лично явилась к царице 15 марта (в Мартовские иды! — эту годовщину Клеопатра не забудет), чтобы ходатайствовать о своем деле, и результатом было оглашение декрета месяц спустя. Он был адресован индивидуально стратегам нескольких номов, также его копию, записанную на греческом и египетском языках, было приказано повесить в столицах номов. Случайно до наших дней дошла плита с указом из Гераклеополя.
«Царица Клеопатра, богиня Филопатор, и царь Птолемей, также Цезарь, Бог Филопатор, Филометор, стратегу Гераклеопольского нома, приветствие. Пусть прилагаемый декрет с настоящим царским письмом будет написан греческими и туземными письменами и помещен на всеобщее обозрение в столице и главных городах нома, и пусть будет сделано остальное, согласно нашим приказам. Прощай. 11-й год. 13 десиоса, иначе 13 фармути.
Феону (диойкету? — Авт.). Так как жители Города, которые возделывают землю в Просопитском и Бубастисском номах, обратились к нам с ходатайством об аудиенции 15 фаменота против чиновников в десяти номах[713] и изложили, как они, против нашей воли и приказов, неоднократно посланных согласно нашему решению к тем, кто стоит над управлением [диойкетам], чтобы никто не требовал от них ничего сверх главных царских сборов (τὰ γνήσια βασιλικά), пытаются действовать неправедно и относят их к числу тех, с кого взимаются деревенские и местные сборы, которые их не касаются, то мы, будучи чрезвычайно возмущены и полагая верным издать всеобщий указ по поводу этого дела в целом[714], постановили, что все жители Города, которые возделывают землю в стране, не должны подвергаться, как другие, взысканию стефанов и эпиграфов, таких, какие взимаются время от времени и в особых случаях в номах, а также не должно конфисковывать их товары для таких взысканий и требовать с них новых налогов, кроме единовременного главного сбора натурой или деньгами за зерновую землю и виноградники, которые в прошлом регулярно направлялись в царскую казну, и не должно принуждать их к последующей уплате под каким-либо предлогом. Да будет сделано по сказанному и выставлено на всеобщее обозрение, согласно закону».