А затем она разрыдалась, издавая звук, который, казалось, шел прямо из ее растерзанного сердца.
— Люк! — восклицала она, оглядываясь по сторонам, словно не зная, куда ей бежать.
Ани пыталась взять ее за руку, но она вырывалась и плакала, так, что они опасались за ее рассудок. Отец, мать, сестры — все пытались утешить Изабеллу, но как только они притрагивались к ней, она начинала кричать и биться в рыданиях, будто была окружена врагами. Наконец она побежала к Джо, спрятав лицо у него на груди, и позволила себя немного успокоить.
Джо отрицательно покачал головой, когда Роберт и Элеонора хотели подойти к нему.
— Позвольте мне самому позаботиться о ней, — сказал он. — Я отвезу ее домой. А вы последуете за нами, как только будете готовы.
Джо гладил Изабеллу по голове — ее свадебный убор упал, когда она металась в отчаянии.
— Бедное дитя, — вздохнул он. — Бедный, бедный молодой человек.
Он поднял рыдающую девушку на лошадь, сам сел позади нее, и медленно тронул с места, направляясь сквозь череду голых деревьев к дому.
Эта зима была для них очень печальной. Вначале они всерьез опасались, что Изабелла лишится рассудка, потому что она плакала и плакала, пока ей не становилось дурно и у нее пропадал голос. Ее горе было столь велико, что она отказывалась от еды и питья. Изабелла почти не спала, и за короткое время от нее осталась жалкая тень. Она упорствовала в своем отношении к матери, убеждая всех вокруг, что та приказала убить ее суженого, как ни пытались Ани и Джо переубедить ее. Даже после прекращения истерических приступов, когда она черепашьим шагом начала двигаться к выздоровлению, Изабелла была молчаливой и задумчивой. Она старалась избегать общества матери, а если им случалось оказаться в одной комнате, то Изабелла бросала на мать мрачные ненавидящие взгляды.
В ноябре лорд Эдмунд был обвинен в совершении государственных преступлений. Его заточили в Тауэр. Казалось, что теперь для Морландов настали плохие времена, потому что иметь такого покровителя было небезопасно. Роберт все еще не хотел отказываться от человека, которому был многим обязанным. Но предъявленные обвинения выглядели очевидными. Его могли освободить только при прямом вмешательстве королевы. Роберт с неохотой согласился прекратить снабжать клан Бофоров деньгами или людьми, но при этом никак не желал демонстрировать свою поддержку Йорку. Когда Элеонора предложила Роберту выразить свои новые политические симпатии, он серьезно с ней поссорился.
Рождество они провели очень тихо. У них не было никого из гостей, кроме Хелен и ее супруга, а также мистера Шоу и его дочери Сесилии, серьезной двенадцатилетней девочки. Хелен почти не изменилась после замужества. Она была счастлива со своим мужем, который гордился ее красотой и покупал ей самые модные наряды. То, что у них не было детей, однако, начинало сказываться на настроении обоих. Хелен была бледной и выглядела подавленной, хотя в сравнении с младшей сестрой она, можно сказать, цвела как роза. Изабелла уже была не ребенок. Весь ее боевой дух, ее смелость и бесстрашие улетучились. Она вздрагивала от любого неожиданного звука. Ее раздражали дети. Она не разговаривала со всеми, все время погруженная в мысли об утраченной любви. Единственным человеком, с кем она сохранила нормальные отношения, был Джо. Он делал все, что было в силах, чтобы вывести ее из этой темной полосы печали — но без малейшего успеха.
Когда пришла весна, дела, казалось, пошли несколько лучше, Элеонора снова была беременна. Первые месяцы беременности она всегда находилась в хорошем расположении духа, была бодра и активна. Элеонора принялась убеждать Роберта заняться новым делом. Она считала, что сейчас важно вложить капитал в производство ткани.
— Это то дело, которое даст самую большую прибыль в будущем, — сказала она. — Великие дни торговцев шерстью позади. На этом рынке стало слишком тесно, конкуренция велика. Теперь, когда Франция потеряна для нас, мы не сможем держать цены, как раньше.
Роберт и слышать ни о чем не хотел.
— Торговля шерстью никогда не придет в упадок, — возражал он. — Всем нужна шерсть, и нет шерсти лучшего качества, чем английская. Это общеизвестно.
— Конечно, всем нужна шерсть. Но зачем? Да затем, чтобы делать из нее ткань! А потом продавать ее, дорогой мой! Они покупают у нас шерсть по низким ценам, а затем делают ткань, — парировала Элеонора.
— Наша шерсть не продается по низкой цене, — стоял на своем Роберт, закатывая глаза, — уж мы-то заботимся об этом.
— О да, господин главный поставщик, мне это хорошо известно. Но, тем не менее, те, кто производят ткань, получают огромные прибыли. Посмотрите сами, сколько нам приходится платить за отрез хорошей тонкой шерсти. Разве вы не видите, что это просто еще один шаг в том направлении, в котором мы уже начали двигаться? Вместо того чтобы обогащать скупщиков, мы перешли к самостоятельной продаже шерсти, и это дало нам дополнительную прибыль. Так почему бы нам самим не начать производство ткани и положить себе в карман прибыль текстильщиков?
Но Роберта было не переубедить. Ему нравилось, как складываются дела, и он не склонен был что-то менять. Ему нравилось и то, как он утвердился среди купцов. Он понимал, что если придется начинать сначала, это потребует от него титанических усилий.
— Вы просите, чтобы я воровал работу у других людей, — сказал он. — Что будет со страной, если каждый начнет менять свое ремесло? Нет, нет, моя дорогая жена, я всю жизнь занимался шерстью и буду продолжать делать то же самое. — Он ласково потрепал ее по щеке. — У вас всегда возникают какие-то безумные идеи. Все время гонитесь за чем-то новым.
— А вы напоминаете мне тех стариков, которые неодобрительно цокали языком, когда в домах начинали строить дымоходы. Помните, они говорили, что нам нечем будет дышать без дыма в доме, — проговорила Элеонора с улыбкой.
Она знала, что победить в первой же битве невозможно.
В апреле герцога Йорка назначили лордом-протектором. Он призван был действовать от имени и в интересах короля, пока последний не обретет вновь ясность ума, если такого вообще следует ожидать. Опасения Элеоноры за его жизнь не оправдались. Первым делом герцог созвал всю знать и крупных землевладельцев и заставил их присягнуть на верность принцу Эдуарду. Возможно, это было самым правильным шагом, чтобы на какое-то время удержать королеву от опрометчивых поступков. Он восстановил мир в королевстве, уже порядком охваченном волнениями. Он старался вершить правосудие по справедливости, так что показалось, что наконец наступают хорошие времена. Несчастная страна была на пути к восстановлению, как Ирландия, где, по мнению Элеоноры, герцог не тратил времени даром.
Роберт теперь был вынужден признать, что герцог оказался лучшей политической фигурой. Именно с ним стоило связывать надежды на мир в Англии. Роберт признал и необходимость стать на сторону Йорка: он написал письмо, сообщая о своей поддержке и предлагая правительству деньги, если таковые понадобятся. От герцога пришел весьма благожелательный ответ, в котором он выражал благодарность за предложение помощи. Ричард обещал пользоваться ею в случае необходимости. Чтение письма вызвало в памяти Элеоноры образ герцога в лунном сиянии, когда он поцеловал ее, а она поклялась ему в своей верности.
Осенью Элеоноре пришлось попрощаться со своим горячо любимым сыном Томасом. Когда ему исполнилось тринадцать лет, мальчика решили отослать в Кембридж изучать право. Идея принадлежала Элеоноре, а Роберт ее с радостью поддержал.
— Нашей семье очень понадобится кто-нибудь, знающий законы, — сказал он.
Но одно дело — строить планы, а совсем другое — проститься с сыном — красивым и очаровательным мальчиком, который был настоящим утешением в трудные времена.
— Не волнуйтесь, матушка, — сказал он накануне своего отъезда, — я буду приезжать на каникулы, как только смогу.
— Как только сможешь, — печально повторила она. — Дитя мое, не беспокойся о деньгах. Если тебе понадобятся деньги, чтобы приехать домой, дай только мне знать, и я вышлю тебе немедленно, сколько требуется.
— Учись прилежно, сынок, слушайся своих наставников во всем, — дал сыну отцовский совет Роберт.
— И не вздумай пристраститься к вину, я слышала, это делают некоторые мальчики, — резко добавила Элеонора. — В твоем возрасте вполне достаточно эля.
Томас усмехнулся.
— Да, матушка, я все запомнил. Я вернусь в отчий дом таким же хорошим и честным парнем, каким покидаю вас.
Элеонора ущипнула его за щеку.
— Ты у меня дерзкий мальчишка, — сказала она. — Пиши мне как можно чаще. Я же буду молиться о тебе каждый день.
На следующее утро, еще до рассвета, Томас уже был в пути, сопровождаемый группой всадников, которые следовали в том же направлении и согласились позаботиться о нем. Ему предстояло учиться в Кембридже четыре года, а затем устроиться на службу в одном из судебных залов Лондона. Получалось, что кроме коротких визитов на каникулы, Элеоноре не удастся видеться с сыном, пока тот не станет взрослым мужчиной.
То ли из-за печального настроения, вызванного отъездом любимого сына, то ли по каким-то другим причинам, но вскоре после разлуки с Томасом Элеонора слегла раньше срока и родила девочку, которая не прожила и дня.
Пришла длинная суровая зима. На Рождество стало известно, что король вновь в здравом уме. Его выздоровление было внезапным и неожиданным. Торжествуя, королева сместила с поста главы Совета лорда Ричарда и освободила из заточения в Тауэре лорда Эдмунда. Ричард в страхе за свою жизнь бежал на Север, чтобы заручиться поддержкой своих сторонников там. Вновь разгорелись старые распри. Королева была одержима мыслью об устранении лорда Ричарда. Он же пытался защитить себя. В результате страна вновь была разорвана в их битве на выживание.
Для Морландов эти события стали первым серьезным испытанием. Королева убедила монарха, что Ричард — его враг. Ричард был решительно настроен получить аудиенцию у короля, дабы заверить его в обратном, однако у него не было никаких шансов на это, не имея на своей стороне армию. Он собрал свои силы на Севере, и Роберт не только отрядил к нему двадцать воинов, но и присоединил собственный меч. Ричард с такой военной поддержкой двинулся на Юг. Король, Бофор и их армия приближались к Северу. Они встретились в Олбани. Сражения как такового не получилось. Уже через час все окончилось. Преимущество было на стороне Ричарда. Хотя битва была такой короткой, она унесла жизни многих великих деятелей. Так, в первые же минуты сражения был убит лорд Эдмунд.