— У Анны родился еще один сын. Они назвали его Робертом в честь вашего отца.
— Какой комплимент! — воскликнул Томас. — Я должен подумать, не получится ли у меня на днях отправиться в Дорсет, чтобы навестить племянников и племянниц. А как Хелен?
— Все по-прежнему, — ответила Элеонора.
Бедняжка Хелен так и не забеременела, и, похоже, ситуация не обещала измениться к лучшему в будущем. Муж мог отказаться от бесплодной жены, но Джон Батлер был искренне привязан к Хелен и ни разу даже не намекнул на такой исход событий.
— Она пытается возместить отсутствие детей тем, что возится с разными домашними питомцами. Сейчас у нее живет обезьяна. Не могу сказать, что мне это по душе. У этого животного проявляются отвратительные привычки.
— Обезьянки сейчас в большой моде, — заметил Томас. — Надо подумать, что ей привезти в следующий раз. Милая Хелен! Ты помнишь того попугая, Эдуард, который был у девочек? Бедняга, как тяжело ему было переносить холод! Считается, что попугаи могут прожить не одну сотню лет. Конечно, наше неделикатное обращение могло укоротить век этой птички. Я думаю, что ты задавал ей веселой жизни. Да, Эдуард? А потом на сцене появился я и навел порядок.
Даже Эдуард рассмеялся при мысли о том, что Томас может наводить порядок. Гарри, сидящий на другом конце стола, с усилием пытался ухватить все, что говорил его блестящий старший брат.
— Лорд Эдмунд подарил его твоим сестрам, — напомнила ему Элеонора.
— Господи, упокой его душу, — перекрестившись, сказал Томас. — Дело Бофора продолжается, и я бы сказал, что не без помощи королевы, — он многозначительно покачал головой. — Вы слышали о племяннице лорда Эдмунда?
— Эта новость, похоже, еще не дошла до нас. Что с ней?
— Она вышла замуж за Эдмунда Тидра, незаконнорожденного сводного брата нашего великого короля.
Элеонора услышала эту новость, и волна ярости захлестнула ее, как всегда, когда ей доводилось узнавать что-то связанное с именем королевы. Однако она промолчала, боясь сказать что-нибудь неподобающее в присутствии детей. Эдмунд Тидр был одним из сыновей, прижитых женой короля Генриха Пятого, Екатериной, от своего придворного слуги, Оуэна Тидра. Все, что касалось этого скандального романа, заставляло закипать благородную кровь Элеоноры.
— Странно, весьма странно, — продолжал Томас, — что все это дело продолжалось каких-нибудь несколько недель. Тидр не отпраздновал еще и своего тридцатилетия, а девице не исполнилось и тринадцати, и он умер. В прошлом году она родила сына.
Яркие живые глаза Томаса встретились с взглядом Элеоноры, а затем остановились на Роберте.
— Она назвала своего сына Генри, и двор поддерживает это имя. Если кто-нибудь полагает, что в этом нет очевидного смысла, то он весьма заблуждается. Королева хорошо знает, что делает.
— Это только запутает всех еще больше, — заметил Роберт, качая головой. — Кроме того, она не имеет никакого значения, ведь у лорда Эдмунда были сыновья.
— Королева стремится объединить вокруг короны собственную группу, — объяснила Элеонора. — Король всегда слишком легкомысленно относился к своим родственничкам. Ничего хорошего не получится, если попустительствовать порокам.
— Так говорит истинная добродетель, — согласился Томас, — но боюсь, матушка, что жизненный опыт подсказывает совершенно другое.
— Как обстоят дела сейчас? — спросил Роберт, уводя разговор в сторону и стараясь избежать спора. — Ты ведь находишься близко от места главных событий, особенно по сравнению с нами.
— Все не очень-то хорошо, — ответил Томас. — Это напоминает качели, которые раскачиваются из стороны в сторону с огромной скоростью. Мы все полагали, что влиянию королевы пришел конец, когда она организовала тот французский рейд на Сэндвич, но ей удалось выйти сухой из воды. Она сделала Экстера козлом отпущения и приложила все возможные усилия, чтобы подружиться с лордом Уорвиком и герцогом Йорком. Король заставил их публично примириться. Они даже вместе ходили на мессу во время январского заседания Совета.
— Об этом мы слышали, — сказал Роберт.
— Еще мы слышали, что они со своими людьми прошли процессией по улицам, идя парами, а королева и герцог были во главе, — добавил Эдуард.
— Да, так и было. Только никто не поверил, что это окончательное примирение, за исключением, наверное, короля. Народ его очень любит. В любых неудачах люди всегда будут винить королеву.
— Эту волчицу! — взорвалась Элеонора, не в силах больше сдерживаться.
Томас улыбнулся и ласково похлопал мать по руке:
— В вас самой, матушка, есть что-то от дикого животного. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть, как вы встретились бы с королевой на нейтральной территории без вооруженной охраны. Могу поспорить, что вы вцепились бы ей в космы.
— Тихо, сын мой, что ты такое говоришь? Какие мысли ты разбудишь в детях такими словами? — засмеялась Элеонора.
— Никто в этом доме не питает особой любви к королеве, — тихо произнес Роберт.
— Только ее приспешники хранят ей преданность, — сказал Томас. — Она надеялась подкупить общественное мнение тем, что назначила лорда Уорвика командовать военными действиями на Ла-Манше. Он радует нас своими великими победами довольно часто, то есть назначение оказалось мудрым, но народ воздает почести именно ему, а не королеве. Люди ее ненавидят. Она вся в долгах. Прислуге во дворце королева задолжала жалованье за два года. Да и по счетам у нее на тысячи долгов. Если бы не любовь людей к королю, боюсь, ей не отпустили бы даже еды в торговых лавках.
Роберт понимающе кивнул:
— Я давно слышал что-то подобное. Гарнизону в Кале, который охраняет нашу крепость, не заплатили совсем. Это вызвало большое беспокойство и беспорядки, когда я был там во время последней встречи поставщиков шерсти. Нам сказали, что, если гарнизон не получит жалованья, нам придется доставать деньги из собственного кармана, в противном случае мы столкнемся с настоящим бунтом.
— Но почему лорд Ричард не предпримет чего-нибудь? — яростно потребовал объяснений Гарри. — Народ любит его. Почему он не поднимет армию и…
— И что? — спросил Томас. — Возьмет короля в пленные? Он не может сместить королеву, без того чтобы сместить и короля!
— Это то, что я сделала бы на его месте, — сказала Элеонора. — Надо установить протекторат.
Томас покачал головой:
— Я думаю, что в этой ситуации не стоит ждать полумер. Победит либо одна, либо другая сторона. Проблема в том, что лорд Ричард слишком благороден. Он присягнул королю на верность, и он не нарушит своей клятвы. Если это произойдет, то к этому будет причастна королева, которая делает все, чтобы вынудить его к активным действиям. Должен признать, что если лорд Ричард не начнет защищать свои интересы, то королева уничтожит его.
Роберт обвел взглядом своих сыновей и подумал, сколь странно распорядилась судьба: все его дети безоговорочно поддержали герцога Йорка. Лорд Эдмунд, как ему показалось, был не просто мертв, но еще и предан забвению. Вот перед ним сидит Томас, волнующийся за судьбу государства, Гарри, готовый взять в руки меч и обрушить его на головы своих врагов. Даже Эдуард в знак согласия кивает головой, очевидно, и он готов взяться за оружие, если потребуется. Один лишь малыш Джон, сидевший далеко от них, рядом с Изабеллой, оставался равнодушным. Он всегда был погружен в собственный мир, мир фантазий, в котором пребывал едва ли не чаще, чем в реальной жизни. Роберт размышлял о том, не станет ли его младший отпрыск священником или монахом.
Изабелла, которая не выразила почти никаких эмоций по поводу встречи с братом после четырехлетней разлуки, тоже не принимала участия в разговоре — она, как и Джон, витала в собственных мечтах. В мире ее фантазий присутствовали только два человека. Роберт с неизменным сочувствием относился к дочери. Он всерьез опасался, что ее рассудок уже не придет в норму. В конце концов, оставался монастырь как лучшее прибежище, где она будет спокойно предаваться размышлениям и мечтам. Изабелла по-прежнему почти не разговаривала с матерью. Ее все еще не покидала уверенность в том, что именно мать повинна в смерти Люка Каннинга в то злосчастное утро, хотя она уже и не высказывалась об этом открыто. Роберт считал, что им не следует пытаться выдать Изабеллу замуж.
За столом повисла пауза, и он посчитал необходимым нарушить тишину.
— Давайте не думать о неприятностях. У нас в семье время веселья. Не забывайте, что мы собрались, чтобы отпраздновать свадьбу нашего дорогого сына Эдуарда и нашей дорогой дочери Сесилии. Пусть каждый веселится от души, — произнес Роберт с улыбкой, глядя на своего старшего сына через стол.
Он заметил, что на губах красавицы Сесилии мелькнула робкая улыбка благодарности.
Томас немедленно подхватил слова отца:
— Конечно, надо пожелать им счастливой и долгой жизни. Я во что бы то ни стало намерен запомнить этот день как самый веселый и торжественный. Тем более, что нас в колледже держат в такой строгости, что и чихнуть нельзя без разрешения.
— А вот это хорошо, — сказала Элеонора с притворной строгостью. — Я уверена, что даже при таких порядках тебе все равно удается совершать много чего недозволенного.
— О, не беспокойтесь, матушка. Мой наставник по суровости вполне может сравниться с господином Дженни. Он ведь заставляет вас говорить исключительно на латыни во время занятий, как заставлял когда-то нас, правда, Джон?
— А в колледже тоже надо говорить на латыни? — спросил Гарри.
— Да, мы там, как священники, — сказал Томас и подмигнул. — Именно к тому, чтобы мы во всем напоминали священников, наши наставники, похоже, и стремятся.
— О, не позволяй им убедить вас выбрать этот путь, — забеспокоилась Элеонора, буквально поняв слова Томаса, на что тот и рассчитывал. — У нас на тебя совсем другие, гораздо более интересные виды. О, простите, господин Джеймс, — поспешно добавила Элеонора, вспомнив, что за столом присутствует капеллан, сидевший рядом с Изабеллой. Все рассмеялись, и разговор перешел на другие темы.