Сердце бешено колотилось. Ладони вспотели.
Все просто. Очень просто. И не нужно врать.
Я влюблялась в Сандера.
Понятия не имею, вынесу ли я, если он меня оставит. Возможно, только у меня возникли эти чувства. Все-таки он Александер Скоген. В его мире много женщин, особенно тех, что больше подходят ему и его стилю жизни.
Вот поэтому, и только поэтому, я заставила каждую мышцу лица застыть и превратиться в неподвижную маску. Я не хотела выдавать свои чувства и надеялась, что Сандер не сможет прочитать мои мысли, которые, казалось, написаны у меня на лбу. Колени дрожали, когда я повернула голову, и наши взгляды встретились. На одно мгновение мне показалось, что я заметила какой-то блеск в глубине его глаз.
Изумление? Удивление? Но было там и что-то другое, бесконечно нежное, что подарило мне много надежды. Я боялась падения с высоты, боли от удара, если сейчас по уши влюблюсь в него.
А потом он улыбнулся, просто так. Это типичная улыбка Сандера, которая с первого взгляда пленила меня.
И я все это время защищалась от нее. Говорила себе, что рациональная часть меня сильнее, чем физические ощущения, которые он во мне вызывал.
Ох, Нора, ты так безнадежно потеряна.
23Сандер
После возвращения с «Приключений на рафтинге» мы с Норой и секунды не провели наедине. По пути домой нам не представилось возможности обсудить события в хижине. Не наедине.
В моей голове мелькали картинки. Губы, касающиеся губ, запах ее кожи, тонкие волоски на ее затылке, ощущение ее волос на моей груди, наше сердцебиение. При одном только воспоминании о Норе, лежащей рядом со мной, мне хотелось наклониться к ней и украсть поцелуй. Поцеловать ее, почувствовать, удержать в объятиях.
Когда Грегори через два с половиной часа поездки на автобусе наконец добрался до маленькой площадки перед пансионатом, с которого все началось две недели назад, я наконец осознал, что это значит. Время почти истекло, песок в часах почти закончился.
Стал ли я умнее? Нет.
Я все еще не был уверен, нужно ли идти по следам моего отца. Хочу ли я однажды взять на себя его роль. Вижу ли себя на его месте, во главе концерна, название которого было анаграммой моей фамилии.
Выйдя из автобуса, я глубоко вдохнул чистый воздух. Теплые солнечные лучи ослепили меня. Я закрыл рукой глаза и позволил себе насладиться моментом.
Это незнакомое место, которому вначале я так противился, стало близким моему сердцу. От мысли, что придется его оставить, во рту появился неприятный привкус. Мне не хотелось уезжать.
Я нахмурился.
Это что-то новое.
Дикие танцы в Осло, вечеринки в тайных клубах Монако, прогулки на яхтах вдоль Лазурного Берега, учеба в Кембридже или время, проведенное в Мюнхене у Хеннинга, когда мне приходилось присматривать за Ари. Это было своеобразным способом искупить свою вину за скандал, в котором я отчасти был виноват.
Ни в одном из этих мест я не чувствовал себя таким уравновешенным и полноценным.
Из-за Норы ли я так хорошо себя чувствовал? Я пробежался взглядом по площадке, пока не нашел ее чуть в стороне от других, вытаскивающих сумки из автобуса. Нора общалась с Грегори, поднявшим поляризационные солнечные очки на гладко выбритую голову. Нора сняла с волос резинку и завязала их в свободный пучок. Казалось, что они близки, и на секунду я почувствовал что-то вроде укола ревности. Я машинально сжал кулаки и ощутил жжение в животе.
Это не было на меня похоже. Я не ревную. Как правило.
Прежде всего потому, что это очень иррационально.
Обручальное кольцо и фотография семьи на лобовом стекле автобуса гласили о том, что Грегори – семейный человек и, скорее всего, не только давний коллега Норы, но и друг. Возможно, кто-то, напоминающий отца.
Но мне хотелось, чтобы Нора и меня одарила улыбкой, от которой на ее щеках появлялись ямочки, поделилась со мной тайнами и страхами, чтобы мы со всем вместе справились.
Черт.
Решившись, я взял свой рюкзак, забрал со стойки администрации ключ от комнаты и поднялся наверх, чтобы побыть одному. С самим собой. Моей головой. И чувствами.
Я бросил взгляд на телефон. Мне написал Хеннинг.
Хеннинг: Что происходит в глуши?
Александер: Что делает Карла?
Ответный вопрос я задал лишь потому, что сейчас не было настроения говорить о себе. Хеннинг это понял. Как и всегда.
Хеннинг: Я расправился с недоразумением и дал понять, что хочу быть с ней.
Александер: Звучит романтично.
Хеннинг: Веришь или нет, но я никогда не чувствовал себя более уверенным.
Александер: Эй, поздравляю! Очень рад.
Я говорил серьезно. Пусть я и не очень хорошо знал Карлу, инстинкт подсказывал, что она хорошая. Сообразительная. Прямолинейная. Именно то, что нужно было Хеннингу. Именно то, чего хотел и Мар. И то, что мне по-своему давала Нора.
Александер: Это взаимно или мне стоит беспокоиться?
Хеннинг: Я никогда ее не связывал и не приковывал к кровати с кляпом во рту, если ты про это… Но не нужно подавать мне идеи.
Александер: Давай без подробностей.
На губах заиграла широкая улыбка. Если Хеннинг чего-то хотел, то выкладывался на сто тридцать процентов. Не меньше. Я завидовал ему, потому что друг всегда сражался за свои мечты, за то, что имело для него значение.
А я? Полз от одной заранее определенной цели к следующей, не зная, на самом ли деле мне этого хочется. Хотя, возможно, я должен быть благодарен за предоставленные возможности.
У меня были свои привилегии, и потому практически стыдно вообще жаловаться на жизнь. Нужно об этом помнить. Всегда.
Хеннинг: Не стану делиться подробностями, пока ты не напишешь, как у тебя дела на самом деле.
Александер: Лучше, чем ожидалось. Я кое с кем познакомился.
Хеннинг: Во время тур-похода, который увел тебя подальше от всех женщин этого мира? На такое способен только ты. И как ее зовут?
Александер: Нора.
Хеннинг: И какая она?
Александер: Живая, настоящая, чуткая.
Хеннинг: Ох, черт.
Александер: Что?
Хеннинг: Я думал, ответ будет другим. Кажется, она сильно тебя задела.
Несколько секунд я смотрел на сообщение Хеннинга и пытался осмыслить его слова. В какой-то момент мне показалось, что я больше не в состоянии анализировать их, иначе сойду с ума.
Это правда? У меня возникли неожиданные чувства к Норе? Одно дело – почувствовать что-то в hytte, другое дело – услышать об этом со стороны.
Казалось, что Элли могла читать мои мысли, потому что ее вопрос возник на экране поверх моего с Хеннингом чата.
Элли: Ты готов продолжить проживать остаток своей жизни?
Александер: Звучит как взятие под стражу.
И именно так все ощущалось. Последние две недели показали мне это.
Элли: Я в любое время готова поменяться с тобой местами в «КОСГЕН»…
Сообщение меня озадачило. Элли никогда об этом не говорила, но боготворила наше предприятие. По-другому, не так, как Тео. Тео был самим предприятием. Но Элли? У сестры были взгляды, идеи, надежда. Она раньше постоянно пробовала новые рецепты, часто бывала на фабрике и в стеклянном здании главного офиса.
Прежде всего, такое признание не могло появиться на пустом месте. Что-то должно было произойти.
Александер: Что-то случилось?
Элли: Нет.
Александер: Ладно. Давай поменяемся местами.
Я хотел проверить ее. Посмотреть, искренна ли сестра со мной и с самой собой.
Элли: Я говорю серьезно, с радостью займусь делом.
Я пытался понять, почему она так поступает. Но, возможно, это уже и был ответ. Потому что Элли приняла решение добровольно, без принуждения. Потому что никто от нее подобного не ждал.
Александер: Секундочку, ты пила?
В качестве ответа Элли отправила свою фотографию. Покрасневшие щеки, застывший взгляд и ее милая, настоящая улыбка на губах. На сестре был спортивный костюм, и длинные волосы завязаны в высокую косу сзади. Без предупреждения меня наполнила тоска по сестре.
Александер: Жду встречи с тобой.
Элли: Я тоже. И говорю совершенно серьезно. Я уже давно этого хочу, но не осмеливаюсь сказать из страха…
Она не закончила предложение. Ничего больше не писала. Поэтому я позвонил.
– Сандер, – удивленно произнесла она, однако, судя по всему, обрадовалась. – Ты позвонил.
– Ты правда хочешь заняться делом? – в голове появилась одна мысль.
– Знаю, никто мне не доверит, но…
– Ты правда этого хочешь?
– Да, – с энтузиазмом ответила она, затаив дыхание.
– А я хочу уйти.
Вау! Это было похоже на то, как шайба пролетает мимо ворот. Я сразу же почувствовал, как с моих плеч свалилось огромное бремя. Словно я годами носил за собой тяжелый груз, который исчез после одного простого предложения.
– Что, прости? – голос Элли звучал так, словно ей нанесли удар в живот.
– Возможно. Пока не знаю. Нужно еще подумать.
– Дедушке…
– …придется смириться, – закончил я и принялся беспокойно бродить по комнате. В голове формировались новые планы. Возможности. Шансы. – Как и папе. Тео едва ли сможет поверить своему счастью, но да. Думаю, так было бы правильно. Но нужно двигаться медленно, быть уверенным. Не хочу принимать это решение в спешке, даже если в целом мне все уже давно ясно. Просто не могу себе в этом признаться.
– Знаю, – ответила Элли и даже по телефону я услышал ее довольную улыбку. – Именно поэтому ты все это время по-своему бунтовал.