. Жители столицы оказались в положении крестьян из известной притчи, которые готовились встречать сестрицу-лису, а увидели перед собой тигра.
За маньчжурским авангардом подтянулись другие «знамена», и вскоре весь город находился под контролем Доргоня. В ознаменование перехода в цинское подданство мужчинам было приказано носить прическу бянь-фа, а Пекин провозгласили столицей империи Цин. Следуя мудрой политике Хунтайчжи, Доргонь объявил новым подданным, что маньчжуры пришли для наведения порядка и избавления народа от страданий. Поскольку китайцы лишились императорской династии Мин, долг Цин – дать им нового правителя, то есть принять Китай под свою руку. Мирное население к тому времени настрадалось настолько, что могло только приветствовать установление порядка и спокойствия, несмотря на то что это делали «варвары». О том, что обстановка в Пекине и его окрестностях была спокойной, можно судить хотя бы по скорому прибытию маньчжурского двора из Мукдена – уже 30 октября 1644 года в Пекине состоялась церемония повторного провозглашения Шуньчжи императором. С одной стороны, эта церемония словно бы отменяла недавнее провозглашение императором Ли Цзычена, с другой – утверждала право власти цинского императора на новых территориях. Повесившемуся минскому императору Чунчжэню Доргонь устроил пышные похороны – былая вражда с империей Мин была предана забвению, и теперь династия Цин выставляла себя преемницей Мин.
У Саньгуй получил в утешение титул князя – усмирителя Запада, а годом позже – был повышен до цин-вана и назначен наместником одной из провинций. Он еще покажет свой коварный характер, но это случится уже при сыне Шуньчжи императоре Канси.
Все минские чиновники и военачальники, пожелавшие перейти на службу к династии Цин, получили новые назначения. Землевладельцам были даны гарантии неприкосновенности их владений, и вообще, вся собственность оставалась в прежних руках – никакого перераспределения маньчжуры не устраивали, проводя конфискации только в отношении тех, кто осмеливался выступать против них или выражал неповиновение (а таких было немного). Но у Доргоня было чем вознаграждать своих воинов, ведь в собственность дома Айсингьоро перешли обширные, если не сказать огромные, земельные владения дома Чжу, минских правителей. Пообещав вознаградить каждого сподвижника, от военачальника до солдата, Доргонь смог изменить отношение маньчжуров к покоренному ханьскому населению и предотвратить грабежи вкупе с попытками обращения мирных людей в рабство. Воины были довольны и ханьское население тоже. Разумеется, крестьянам, как обычно, пообещали снижение налогового бремени и выполнили это обещание за счет отмены дополнительных поборов, введенных на закате существования империи Мин. В сравнении с прежними сменами династий, переход Китая под власть Цин получился относительно мирным, нужно было только добить повстанцев и покончить с сопротивлением Южной Мин, что было сделано довольно быстро. Конечно, в отдельных случаях имели место злоупотребления, порой маньчжуры отнимали у китайцев приглянувшиеся им земли, и в какой-то мере этому способствовал сам Доргонь, особым указом дозволивший своим воинам «огораживать пустоши, не имевшие владельцев», но в целом замена одной династии на другую прошла без особых потрясений (крестьянское восстание, начавшееся в 1628 году, не в счет, поскольку оно было внутренней проблемой династии Мин).
Здесь нужно сделать одно важное уточнение. При всем благосклонном отношении цинских правителей к ханьскому населению, «знаменным воинам» по кодексу законов «Да Цин люй ли»[61], изданному в 1647 году, предоставлялся ряд весомых привилегий. В частности, за одно и то же преступление, разве что за исключением государственной измены, маньчжурам полагалось более мягкое наказание, нежели китайцам или монголам, и судил их особый «знаменный» суд.
Подведем итог: главным достижением князя-регента Доргоня стал переход Китая под власть династии Цин. По сути, истинным основателем цинской империи нужно считать его, а не кого-то другого.
Влияние Доргоня возросло настолько, что он перестал соблюдать приличия, положенные регенту, например хранил у себя императорскую печать и заверял ею указы, не обращаясь за подписью к племяннику-императору. Многим представителям дома Айсингьоро такое поведение не нравилось. В 1649 году, вскоре после смерти брата Додо, Доргонь подлил масла в огонь недовольства, присоединив к титулу князя-регента титул хуанфу («отца императора»). Отныне Доргонь именовался регентом-отцом, а спустя некоторое время принял монгольский ханский титул. Правителю, который хочет сохранить свою власть крепкой, положено быть строгим, но тут есть одно важное отличие – строгость императора Хунтайцзи воспринималась цинской элитой как должное, поскольку он был держателем Небесного мандата, а строгость Доргоня выглядела произволом узурпатора, и все его попытки подчеркнуть свое величие воспринимались в обществе негативно. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но 31 декабря 1650 года тридцативосьмилетний Доргонь умер в Хара-Хотуне (современный Чэндэ)[62], как принято считать, от травмы, полученной во время падения с лошади на охоте. У некоторых историков возникают сомнения по поводу того, что опытный наездник, проведший в седле бо́льшую часть жизни, мог упасть с лошади столь фатальным образом, и эти сомнения подкрепляются тем, что произошло с останками Доргоня спустя год после его смерти: по приказу тринадцатилетнего императора Шуньчжи они были эксгумированы и публично выпороты (такие уж нравы, что тут поделать). Наказание соответствовало обвинению в попытке узурпации власти[63], которая для живых каралась казнью линчи, ну а покойников можно было только выпороть. Реабилитация Доргоня с возвращением ему всех почетных титулов состоялась в 1778 году по воле шестого цинского императора Цяньлуна, правнука Шуньчжи.
Наибольшее подозрение, конечно же, вызывал момент смерти Доргоня, который умер в то время, когда его племянник-император был на пороге тринадцатилетия, то есть возраста, позволявшего освободиться от опеки регента. Но подозрения так и остались подозрениями, и они не столь важны, как то, что в самом начале 1651 года император Шуньчжи получил возможность править самостоятельно, без опеки своего чрезмерно властного дядюшки.
Иметь возможность и воспользоваться ею – это две большие разницы. Шуньчжи, детство и начало юности которого прошло под контролем Доргоня, был не очень-то приспособлен к правлению, и это еще мягко сказано. А как он мог быть приспособленным, если никто этому его не учил?
После смерти Доргоня возникла опасность того, что его старший брат Аджиге, двенадцатый сын Нурхаци, может взять бразды правления в свои руки. Однако при содействии своего дяди Цзиргалана императору удалось избежать этой опасности – Аджиге был арестован и покончил с собой в заключении по императорскому приказу. Добровольно-принудительное самоубийство при помощи веревки или яда было давней китайской традицией – те, кто получал повеление покончить с собой, прекрасно понимали, что в случае неповиновения они будут подвергнуты мучительной казни, лучше уж совершить неизбежное самим, без особых мучений.
Император Шуньчжи не мог править самостоятельно. Доргонь не приобщал племянника к делам правления, а не имея подобного опыта, невозможно управлять огромной империей. Освободившись из-под контроля Доргоня, Шуньчжи попал под контроль Цзиргалана и его сторонников в Совещательном совете.
Разные династии правят разным образом. Если османские султаны были склонны доверять управление государством посторонним людям, а не своим родственникам, то в династии Цин дело обстояло наоборот – все высшие должности находились в руках представителей дома Айсингьоро, и любой император, насколько бы самостоятелен он ни был, всегда считался с мнением родственников, заседавших в Совещательном совете. Ханьцы всячески поощрялись к участию в управлении государством, но в имперской иерархии существовал «потолок», выше которого могли подниматься только императорские родственники. Однако была одна категория придворных-ханьцев, которая могла оказывать влияние на императора, сравнимое с влиянием представителей дома Айсингьоро, а то и превосходящее его. Сведущие люди сейчас подумали о евнухах, и не ошиблись.
Евнухи появились при дворе китайских императоров в незапамятные времена. Первым евнухом, достигшим высшего могущества, принято считать Чжао Гао, который после смерти Цинь Шихуанди смог захватить власть в свои руки и стал могильщиком династии, убив Эрши, сына Шихуанди. Если верить хроникам времен конца династии Мин, то число придворных евнухов составляло около ста тысяч (!), в то время как женщин, которых могли обслуживать только евнухи, насчитывалось не более девяти тысяч.
Добровольное оскопление было чем-то вроде «социального лифта» – в обмен на свое естество мальчики из бедных семей могли рассчитывать на придворную карьеру. Также оскоплению подвергались пленники. Бытовало мнение, будто лишенные естества обладают большей рассудительностью, нежели обычные люди, находящиеся во власти своих страстей. Кроме того, преимуществом евнухов считалась отдаленность от семьи и невозможность иметь потомство, но далеко не все евнухи порывали связь со своими семьями и у каждого были приемные сыновья, которым предстояло заботиться о благополучии духа евнуха в загробном мире.
Роль евнухов сводилась не только к обслуживанию придворных дам. Евнухи возглавляли множество дворцовых структур, начиная с гвардии и имперской службы безопасности (назовем так, чтобы было понятнее) и заканчивая дворцовыми мастерскими. Иначе и быть не могло, ведь в Запретном городе, где содержались императорские жены и наложницы, не могли находиться неоскопленные мужчины, кроме самого Сына Неба. Помимо того, имело значение соотношение мужского светлого начала Ян и темного женского начала Инь. При дворе обладателем Ян мог быть только император, совершенно не нуждавшийся в конкурентах.