. То же самое можно сказать о правителях – мудрый правитель оставит после себя полную казну, а глупый – пустую. В 1669 году, когда Канси освободился от влияния четырех регентов, в императорской казне было около пятнадцати миллионов лянов серебра, а в 1721 году – более тридцати двух миллионов. Делайте выводы!
Крайне полезным новшеством, появившимся при Канси, стали доклады «цзоу чжэ», посвященные наиважнейшим вопросам правления. Правом составления таких докладов обладал узкий круг высших сановников. В отличие от остальных документов, подаваемых на имя императора, доклады «цзоу чжэ» попадали к нему, минуя канцелярию, и рассматривались в первую очередь. Таким образом, важные вопросы могли решаться оперативно.
Главными научными достижениями правления Канси стали составление словаря китайских иероглифов, известного как «словарь Канси», и Полного собрания поэзии эпохи Тан, а также начало составления Полного собрания классики Древнего Китая, которое было завершено уже при следующем императоре Юнчжэне. Словарь и сборники составлялись по прямому повелению императора. «Каждый раз, когда мне доводится читать комментарии к классическим произведениям, я встречаю иероглифы, значения и произношение которых мне неясны, – писал император в предисловии к словарю иероглифов. – Каждый человек воспринимает написанное, исходя из собственной образованности и личного мнения, и вряд ли кто-то способен понять написанное без пробелов. Поэтому я приказал ученым, состоящим на императорской службе чиновникам собрать и пересмотреть все старые тексты, чтобы упорядочить понимание иероглифов и сделать его достоянием всего общества».
Справедливости ради нужно отметить, что со словарем император Канси допустил ошибку, потребовав от составителей завершить этот поистине титанический труд за пятилетний срок. Приходилось спешить, а спешка неизбежно приводит к ошибкам. Сейчас можно безбоязненно выискивать недочеты в «Словаре Канси», а в былые времена за высказанную критику можно было поплатиться жизнью. Примером может служить судьба известного ученого Ван Сихоу, написавшего дополнение к «Словарю Канси». Замечания, высказанные Ваном в предисловии к своему труду, были сочтены непочтительными, к тому же он осмелился написать имя императора без должного пропуска штрихов[76]. За это Вана в 1777 году бросили в темницу и приговорили к «истреблению девяти поколений», при котором казни предавался не только сам преступник, но и девять поколений его родственников, иначе говоря – весь род (иногда женщинам и малым детям могли сделать послабление – не казнили их, а обращали в рабство). Однако император Цяньлун проявил милость – сохранил жизнь всем родственникам Вана, а ему самому заменил мучительную казнь линчи на обезглавливание, тоже не самую лучшую из казней[77].
Некоторые историки склонны видеть в составлении «Словаря» и «Собраний» одно лишь заигрывание с ханьской ученой элитой, которую при Шуньчжи оттолкнули, а при Канси начали приближать снова. Но не стоит так сильно упрощать мотивы, владевшие императором. Заигрывать с китайцами можно было и проще – посредством раздачи титулов, должностей и наград, но Канси, как человека образованного и мудрого, заботило сохранение культурного наследия былых времен. Отныне цинская династия окончательно делает ставку на ханьскую культуру и сближение маньчжуров с ханьцами, правда, при этом китайцам запрещалось переселяться в малонаселенные земли Маньчжоу – императоры старались сберечь колыбель своей нации в первозданном виде.
При всем своем расположении к китайцам император Канси продолжал оставаться маньчжуром и главой дома Айсингьоро. К управлению он китайцев привлекал, но притом старался ограничить их представленность в высших эшелонах власти. Для этого в 1700 году были введены строгие квоты на получение высшей ученой степени «цзиньши»[78]. Если прежде эту степень, присуждаемую раз в три года, получало не более трехсот человек, то отныне их число уменьшилось втрое.
Помимо древнего наследия, Канси активно интересовался западными достижениями. Он благоволил миссионерам-иезуитам и принимал на службу иностранцев и даже выучился играть на клавесине. В 1692 году император издал Эдикт о терпимости, который легализовал распространение католицизма на территории империи и даровал защиту католическим храмам и миссиям. Хороший почин, способствовавший сближению Востока и Запада, был испорчен по вине упрямых доминиканцев и папы Климента XI, который, мягко говоря, не блистал умом, но старался компенсировать этот недостаток избытком религиозного рвения. Переходя в католическую веру, китайцы продолжали исполнять конфуцианские и даосские ритуалы почитания предков и не видели в том ничего плохого. Иезуиты не видели в том греха, поскольку воспринимали обряды почитания как социальные, а не как религиозные. Но доминиканцы, гордо именовавшие себя «Господними псами»[79], настаивали на полном отказе от всех «языческих» ритуалов, не желая вникать в китайскую традицию почитания предков. Также велись споры и о том, какими иероглифами обозначать Бога. В этом вопросе доминиканцы тоже придерживались радикальных позиций и не желали идти ни на какие компромиссы. Папа Климент XI, разделявший радикализм доминиканцев, в марте 1715 года издал буллу[80] Ex illa die[81], в которой китайские ритуалы подверглись осуждению. В ответ император Канси запретил деятельность христианских миссий в своем государстве. Когда начинается разговор о «самоизоляции цинского Китая», нужно помнить, что начало этому процессу положил папа Климент XI. Это не обвинение, а простая констатация факта (правильное понимание проблемы было продемонстрировано только в 1939 году, когда новоизбранный папа Пий XII издал указ под названием Plane Compertum[82], позволявший китайским католикам чтить Конфуция и собственных предков).
В конце правления главной внешнеполитической проблемой, которую пришлось решать императору Канси, стали джунгары, которые в 1715 году захватили город Хами, служивший условными воротами в цинские земли, а годом позже приступили к завоеванию Тибета. Успехи джунгаров вдохновили остальных монголов, которые начали предвкушать возрождение великой империи Чингисхана. В 1720 году цинским войскам удалось отбить захваченное, но вскоре джунгары снова захватили Хами и прилегавшие к нему области… То затихая, то разгораясь вновь, эта война завершилась лишь в 1739 году, при императоре Цяньлуне, а двадцатью годами позже Джунгарское ханство, как уже было сказано выше, пало под цинским натиском.
Пожалуй, о делах императора Канси было сказано достаточно, пора перейти к его взаимоотношениям с женами и детьми. Император имел от шестидесяти четырех жен двадцать четыре сына, не считая тех, кто умер в детском возрасте.
Первый принц Иньчжи, рожденный в 1672 году наложницей по имени Хуэй, не мог претендовать на престол из-за низкого статуса своей матери. Другое дело, если бы Иньчжи был единственным сыном Канси, но при наличии братьев, рожденных императрицами, шансы у него отсутствовали.
Вообще-то Иньчжи был не первенцем Канси, а как минимум седьмым по счету сыном, но его старшие братья умирали во младенчестве. В 1677 году Канси издал эдикт о том, что в именах всех его сыновей первым должен стоять один и тот же иероглиф «Инь» («胤»)[83], после чего список принцев был составлен заново, и Иньчжи, как старший из живущих, занял в нем первое место.
В 1676 году наследником престола был объявлен двухлетний Иньжэн, мать которого, императрица Сяочэнжэнь, скончалась вскоре после родов. (упоминавшийся выше Сонготу был ее дядей). Отец уделял Иньжэну много внимания и лично следил за его обучением, но сын не оправдал отцовских надежд. Иньжэн отличался буйным и жестоким характером, а также распутством. Он мог убить слугу за незначительную провинность, вступал в сексуальные отношения с малолетними детьми, которых для этой цели покупали в бедных семьях, и даже осмелился завязать интрижку с одной из отцовских наложниц, что считалось кровосмешением, за которое наказывали смертью. Но хуже всего было то, что при дворе образовалась Партия наследного принца во главе с Сонготу, которая внушала Канси большие опасения – уж не захотят ли сторонники Иньжэна освободить для него престол раньше положенного времени? В 1703 году Сонготу и другие члены Партии наследного принца были казнены по обвинению в заговоре против императора, но Иньжэна гроза обошла стороной – родителям свойственно не замечать недостатков своих детей, а те, что были замечены, приписывать дурному стороннему влиянию.
В 1707 году император лишил тридцатитрехлетнего Иньжэна права наследования престола с формулировками, практически исключавшими пересмотр решения. Иньжэн назывался в указе «никогда не следовавшим путем добродетельных предков, никогда не подчинявшимся императорским приказам, а лишь творившим бесчеловечные и отвратительные деяния, в которых проявлялись злоба и похоть». Иньжэн был помещен под арест и вверен попечению старшего брата Иньчжи, который сначала пытался убедить отца казнить Иньжэна, а когда потерпел неудачу, то решил извести брата с помощью тайной буддийской магии… Видимо, нанятые Иньчжи монахи толком не умели колдовать, потому что в 1709 году император вернул Иньчжэню статус наследника престола, а надежды Иньчжи рассыпались прахом – попыткой колдовства он навлек на себя отцовский гнев, был лишен титула цин-вана и посажен под арест. Императора Канси можно понять, ведь Иньчжи мог с таким же старанием наводить злые чары на отца.
Иньжэн не сделал никаких выводов из случившегося и продолжал вести прежний образ жизни, демонстрируя еще бо́льшую жестокость и еще бо́льшее распутство, а в 1712 году, когда Канси совершал традиционную инспекционную поездку в южные провинции, попытался составить заговор с целью захвата власти. За такое полагалась казнь линчи, но то ли Канси осознал, что Иньжэн безумен, то ли решил объявить его таким, чтобы не казнить. Иньжэн, у которого снова официально отобрали право на престол, был помещен в темницу, где умер в 1722 году, пережив отца на три года. Заодно с Иньжэнем пострадал и тринадцатый принц Иньсян, помещенный под домашний арест.