оказала, что она здесь главная… За такое можно было и золотую веревку получить, кроме шуток. А сам Мянькай в 1827 году помог бежать одному провинившемуся придворному евнуху, что совершенно не вязалось со статусом императорского брата. Император Даогуан изначально относился к Мянькаю хорошо, давал ему высокие должности, поскольку видел в нем своего помощника, но после случая с евнухом на год отобрал у брата титул цин-вана и вообще охладел к нему. Совершал Мянькай и другие безрассудства, в которые нет необходимости углубляться, поскольку портрет его и так ясен.
Матерью принцев Мянькая и Мяньсиня была императрица Сяохэжуй, происходившая из рода Ниохуру. Она стала императрицей после смерти императрицы Сяошужуй, матери принца Мяньнина. Рано потерявший мать Мяньнин был приемным сыном императрицы Сяохэжуй, а приемный сын в китайской традиции все равно что родной. Это сказано к тому, что у императрицы Сяохэжуй не было стремления к ущемлению прав Мяньнина.
Что же касается принца Мяньсиня, которому на момент смерти отца шел шестнадцатый год, то он считался вероятным наследником престола, поскольку отец-император всячески выказывал ему свое расположение и держал при себе. Впрочем, есть упоминание о некоем секретном императорском указе, изданном в 1800 году, по которому якобы наследником престола утверждался Мяньнин, но, скорее всего, это упоминание было внесено позднее, по приказанию императора Даогуана. Китайские императоры уделяли большое внимание хроникам, «выправляя» их так, как требовалось, а представители цинской династии по этой части превзошли всех своих предшественников – чего только стоит одна литературная инквизиция!
Императрица Сяохэжуй пользовалась большим влиянием при дворе, недаром же говорится, что «если муж похож на слизня, то жене приходится быть Гуань Юем». После смерти мужа императрице пришлось выбирать ему преемника, и она остановила свой выбор на Мяньнине как на старшем, наиболее опытным и больше других приспособленном к правлению. Отклонение кандидатуры принца Мяньсиня могло быть связано с его слабым здоровьем, о котором матери полагалось быть хорошо осведомленной. Мяньсинь умер в сентябре 1828 года, в двадцатитрехлетнем возрасте, в то время как император Даогуан правил до февраля 1850 года.
К слову, одним из полезных новшеств императора Цяньлуна, которому посвящена седьмая глава нашего повествования, стало правило замены распространенных иероглифов в табуированных императорских именах. В частности, в имени принца Юнъяня широко распространенный иероглиф «юн» («永») был заменен на менее распространенный иероглиф «顒», а в имени Мяньнина иероглиф «мянь» («綿») заменили на похожий иероглиф «минь» («旻»), отчего имя «Мяньнин» сменилось на «Миньнин», что вносит некоторую путаницу, впрочем, небольшую, ибо для знающего нет неясного. Замена распространенных иероглифов на менее распространенные имела огромное значение, поскольку она избавляла от необходимости вносить многочисленные правки в тексты[109].
1820 год стал своего рода «критической точкой» династии Цин. Еще не все было потеряно, еще имелась возможность выправить положение и обеспечить династии долгие годы стабильного правления, но для этого следовало хорошенько постараться, тщательно продумывая свои действия, так, как продумывал их Чжугэ Лян. Но в династии Цин не нашлось даже трех «сапожников»[110], а удерживать ее от падения придется благородной даме из рода Нара[111], а не какому-нибудь представителю дома Айсингьоро.
Глава 9. Император Даогуан, старавшийся поступать правильно
Даже если бы первенец императора Цзяцина дожил бы до совершеннолетия, принц Мяньнин все равно бы пользовался приоритетом в праве наследования престола, поскольку он был рожден императрицей, а не наложницей. Император Цяньлун отличал Мяньнина среди прочих внуков. Широкую известность получила история о том, как во время охоты девятилетний Мяньнин смог подстрелить из лука оленя, что весьма порадовало его деда. И в самом деле – для девятилетнего ребенка это было большое достижение, позволявшее надеяться на то, что и в будущем ему будет сопутствовать столь же большая удача…
Увы, надеждам чаще суждено не сбываться, нежели сбываться. Тридцатилетнее правление Мяньнина, избравшего девиз Даогуан («Целеустремленное и сияющее»)[112], никакого сияния не имело, а по части целеустремленности вообще оставляло желать лучшего. Император старался поступать сообразным образом, но от этого не было пользы… Почему? Да потому что, во-первых, нужно было правильно оценивать ситуацию, а во-вторых, исходить в своих действиях из реальных условий, а не из собственных представлений. Бедой большинства китайских императоров была их оторванность от народа и насущных реалий – они жили в Запретном городе и составляли мнение о том, что творится вокруг, по докладам сановников, которые далеко не всегда были объективны. Пожалуй, первым правителем Китая, имевшим обыкновение получать неискаженную информацию о состоянии дел на местах, стал Председатель Мао, хорошо понимавший, что сила правителя, в первую очередь, заключается в информированности, а все остальное стоит на втором плане. Кто владеет реальной информацией, тот держит в своих руках нити судьбы.
С чем императору Даогуану определенно повезло, так это с событиями, происходившими во время его тридцатилетнего правления, – их было много, и они имели важное значение как для китайской истории, так и для цинской династии. В принципе, Даогуан имел возможность преломить судьбу империи Цин, направив ее в благоприятное русло, но он этого не сделал, и все, что было после, можно сравнить с балансированием на краю пропасти: можно долго удерживаться над бездной, но, в конце концов, падение неизбежно. Могильщиком Цинской империи принято считать Юань Шикая[113], первого президента Китайской Республики, но, если уж смотреть в корень, то на роль могильщика претендует император Даогуан, у которого была возможность выправить положение, но он ею не воспользовался. Да, разумеется, важное значение во все времена имели и продолжают иметь объективные условия, не зависящие от воли правителя, но в рамках абсолютной монархии воля правителя значит очень многое и подчас может перевесить все прочие факторы. Сознавая степень ответственности, которую судьбе было угодно возложить на его плечи, император Даогуан всегда старался поступать правильно, но далеко не всегда из этого выходил толк. В фольклоре каждого народа есть истории о глупце, совершающем правильные поступки не к месту, и у каждого народа умные правители чередуются с не очень умными. Если бы девизы правления давались бы императорам постфактум, по итогам их дел, то вместо «Целеустремленного и сияющего» Айсиньгьоро Мяньнин получил бы девиз «Внешняя катастрофа и внутренние потрясения».
Проблема разложения «знаменного» сословия со временем вылилась в отток маньчжуров на гражданскую службу, которая в Китае традиционно стояла выше военной. Вместо того, чтобы упражняться в верховой езде и стрельбе из лука, потомки доблестных воинов получали классическое конфуцианское образование и сдавали экзамены на получение ученых степеней…
«В стрельбе из лука? – удивятся сейчас особо внимательные читатели. – В 1820 году?». Да, в стрельбе из лука. Политика самоизоляции не располагала к наблюдению за достижениями прогресса, а войны с повстанцами, бирманцами или вьетнамцами велись на старинный манер – без использования огнестрельного оружия. Недаром же ружье принца Мяньнина сыграло важную роль в отражении нападения повстанцев на Запретный город… Вот тут бы императору задуматься и сделать правильные выводы, но, к сожалению, выводы были сделаны только после того, как война с британцами показала слабость цинской армии…
Но пока еще до войны было далеко. Что же касается оттока маньчжурских воинов на гражданскую службу, то император Даогуан пытался препятствовать этому, закрывая школы, в которых маньчжуры получали классическое образование, и запрещая им совершенствоваться в чем-то, помимо военных искусств. На самом же деле разумнее было бы поощрять поступление маньчжуров на гражданскую службу, поскольку «знаменные» войска, потерявшие более половины своих земельных владений, из опоры престола превратились в обузу для казны. Назрела необходимость военной реформы, но император ее не осознавал. Раздутый сверх всякой меры чиновный аппарат тоже нуждался в реформировании: нужно было не учреждать новые должности, а сокращать старые и оптимизировать работу чиновников, но этим никто не занимался. А казна тем временем наполнялась все хуже и хуже, потому что основные налогоплательщики – крестьяне – беднели и разорялись. Но вместо того чтобы сокращать расходы, правительство предпочитало вводить новые налоги и брать займы у банкиров из провинции Шаньси[114]. Возможно, что реформа государственного аппарата была не по силам Даогуану, но уж собственный двор он вполне мог бы сократить, однако же не делал этого, а напротив, все увеличивал и увеличивал придворный штат, который к середине XIX века насчитывал свыше тридцати тысяч человек (!). Для сравнения: император Шуньчжи обходился двумя тысячами придворных, и нельзя сказать, чтобы он при этом испытывал какие-то лишения или неудобства.
Показательным примером для характеристики правления императора Даогуана может служить история с подавлением восстания, вспыхнувшего в Кашгарии в 1820 году. В былые времена Кашгарией правили ходжи из суфийских[115] братств Исхакия и Афакия. После завоевания Кашгарии цинской армией ходжи и их сторонники эмигрировали в соседнее Кокандское ханство. В 1820 году Джангир-ходжа, внук последнего независимого правителя Кашгарии Бурхан-ал-Дин-ходжи, начал призывать мусульман к священной войне против империи Цин и попытался было взять Кашгар, но потерпел неудачу. Цинское правительство отправило в горы Нарынтау