В начале 1869 года, за семь месяцев до казни Ань Дэхая, князь Чунь подал Цыси доклад с требованием об изгнании всех «западных варваров» и возврата к политике «закрытых дверей». Доклад, содержавший развернутый план действий по «закрытию дверей», носил резкий, ультимативный характер – князь Чунь обвинял императрицу в недостаточном почтении к памяти покойного супруга, который «окончил свои дни с болью в душе». Цыси, не желавшая нового обострения международных отношений, поступила очень мудро, предоставив принятие решения высшим сановникам, большинство которых хотело мира, а не войны. Предложения Чуня были отклонены, и ему пришлось с этим смириться, но отношения между ним и Цыси испортились навсегда, и первой жертвой этого стал несчастный Ань Дэхай.
Потерпев неудачу в попытке «надавить сверху», великий князь Чунь решил действовать снизу и спровоцировал в июне 1870 года беспорядки в Тяньцзине. Поводом к беспорядкам послужили слухи о том, что монахини приюта, открытого французскими католиками, похищают китайских детей и вырезают у них глаза и сердца, которые «заморские варвары» поедают для укрепления организма. Были убиты французский консул Анри Фонтанье и еще более двадцати иностранцев, а также около сорока китайцев-католиков. Церкви, церковно-приходские школы и приюты были сожжены… Проведенное расследование установило, что организатором беспорядков стал военачальник Дачжан Чэнь, один из приближенных князя Чуня. Чунь к тому времени успел склонить на свою сторону многих сановников, напирая на то, что сейчас, когда с тайпинами покончено и империя прочно стоит на ногах, настало время для отмщения «заморским варварам». Кроме того, сановники хорошо понимали, что от искры Тяньцзинского инцидента может вспыхнуть вся страна, поскольку негативное отношение к иностранцам царило повсюду. Если бы Цыси выступила в защиту «заморских варваров» и потребовала наказать зачинщиков беспорядков, то утратила бы все свое влияние, поэтому ей пришлось пойти на хитрость. Императрица призналась, что они с ее «старшей сестрой» императрицей Цыань горят желанием отомстить, но считают нужным отложить изгнание иностранцев до совершеннолетия императора, в конце концов, война – это мужское занятие. Для того чтобы промедление не выглядело бы как упрямство или уловка, Цыси доверительно призналась сановникам, что они со «старшей сестрой» пребывают в растерянности и не понимают, что нужно делать…
От французов тоже исходила опасность. Французский посол требовал наказания тяньцзинских погромщиков, но Цыси, как уже было сказано, не могла этого сделать. Для того, чтобы подстегнуть цинское правительство к «правильным действиям», французские канонерки сделали несколько выстрелов по фортам Дагу, что в сложившейся ситуации было совершенно ни к чему. Положение спас сановник Ли Хунчжан, назначенный за свои старания наместником Чжили[138] (так в те времена назывались земли в современной провинции Хэбэй, которые из-за своей близости к столице находились в прямом подчинении императору). Компромиссный план, предложенный Ли, состоял в том, что несколькими наиболее активными погромщиками нужно пожертвовать ради успокоения западных держав, но наказание не должно приобретать массового характера, чтобы не спровоцировать новые беспорядки. Нанесенный французам ущерб был компенсирован из императорской казны по принципу «яшма за глину»[139], а сановника Чунхоу, бывшего наместника Чжили, который пытался защищать иностранцев от погромщиков, направили в Париж с заверениями в дружбе и готовности к примирению. Франция с июля 1870 года воевала с Пруссией и не была расположена к ведению боевых действий на востоке, поэтому французское правительство с готовностью пошло на мировую.
Великий князь Чунь, поддерживаемый вдовствующей императрицей Цыань, продолжал настаивать на наказании «заморских варваров». В начале 1871 года он подал Цыси новый доклад-ультиматум, гораздо более резкий, чем первый, и начал обвинять великого князя Гуна в «измене долгу» и раболепстве перед «заморскими варварами», то есть на деле – перед императрицей Цыси. Реваншистские взгляды обеспечили Чуню большую популярность в обществе, что, в сочетании с поддержкой императрицы Цыань делало его неуязвимым, а кроме того, после смерти принца-регента Цзайюаня к Чуню перешла должность командующего дворцовой гвардией (по поводу распределения ролей при дворе можно вспомнить выражение: «Командующий гвардией держит двор за руки, а главный евнух – за горло»).
Ситуацию, сложившуюся при дворе в 1871 году, можно охарактеризовать как «затишье перед бурей». Противоборствующие группировки вели подковерную борьбу в ожидании перехода власти от императриц-регентш к императору Тунчжи, который уже начал демонстрировать свою готовность к правлению.
При дворе о юном императоре сложилось нелестное мнение. Успехами в учебе он похвастаться не мог – при виде книг им овладевала паника, в суть прочитанного он не проникал, суждения выносил поверхностные, а стихи писал неумные и нескладные[140]. Сидению над книгами император предпочитал оперные представления, чередуя роль зрителя с ролью участника (еще одна черта, роднившая его с отцом). Известно, что Цыси выражала беспокойство по поводу неспособности сына связно излагать свои мысли. В дневнике главного императорского наставника Вэна Тунхэ содержится много горьких записей, посвященных нерадивости и глупости его царственного воспитанника. «Что нам делать? Что нам делать?» – в отчаянии спрашивал себя Вэн, но ответа на этот вопрос дать не мог. Тунчжи относился к Вэну неприязненно, но был весьма расположен к наставнику по имени Ван Цинци, который пытался всячески угождать императору вплоть до организации тайного посещения борделей за пределами Запретного города (обзаводиться женами можно было только с наступлением шестнадцатилетия, а тяга к любовным утехам проснулась у Тунчжи гораздо раньше, причем развлекался он не только с женщинами, но и с мужчинами).
Цыси проявляла по отношению к сыну разумную и оправданную строгость, полагая, что выпрямлять кривое нужно как можно раньше. Она старалась сделать сына хотя бы мало-мальски пригодным к правлению, а своенравному Тунчжи не нравился материнский диктат. Кроме того, император беспокоился, что мать не захочет передавать ему власть по достижении совершеннолетия. Короче говоря, отношения между матерью и сыном оставляли желать лучшего, и враги Цыси вполне могли рассчитывать на содействие императора в борьбе с ней. Положение Цыси было очень серьезным, и дело шло к опале, если не к смерти…
Императрице Цыань удалось навязать в жены императору Тунчжи свою ставленницу, против которой выступала Цыси. Кандидатка, вошедшая в историю под посмертным именем императрицы Сяочжэи, происходила из монгольского рода Арутэ, относящегося к Желтому знамени с каймой. Дед кандидатки по материнской линии принц Дуаньхуа был одним из восьми членов Совета регентов и окончил свою жизнь, повесившись на куске белого шелка, полученного от Цыси. Этим браком императрица Цыань хотела упрочить свои отношения с цинской знатью и домом Айсингьоро. Цыси предлагала в жены сыну другую кандидатку (речь шла о выборе императрицы, а не простой супруги), но Тунчжи предпочел девушку из рода Арутэ. Однажды Цыси скажет по поводу своей невестки следующее: «Я допустила ошибку, выбрав ему [Тунчжи] такую жену. Но разве могла я сказать ему, что ее красота была фальшивой? Да, она была очень красива, но ненавидела меня». Тем не менее потомки принца Дуаньхуа, известного также как великий князь Чжэн, были реабилитированы и получили обратно конфискованные имения.
Свадьба императорской четы, состоявшаяся 16 октября 1872 года, не обошлась без дипломатических осложнений – иностранцев уведомили о том, что во время свадебной церемонии они должны находиться дома, подобно всем жителям Пекина. Но если у цинских подданных подобный запрет, продиктованный соображениями реальной и мистической безопасности (вдруг кому-то вздумается навести злые чары на невесту, следующую в Запретный город), встречал понимание, то иностранцы были крайне недовольны тем, что им придется пропустить столь знаменательное событие. Кто-то из «заморских варваров» все же сумел украдкой наблюдать за свадебной процессией и был впечатлен ее грандиозностью.
Кандидатка Цыси, происходившая из желтознаменного маньчжурского рода Фука, стала одной из четырех императорских благородных супруг. Бо́льшим количеством жен император Тунчжи обзавестись не успел, поскольку скончался на девятнадцатом году жизни вроде бы как от оспы. Оговорка «вроде бы как» здесь более чем уместна, поскольку император оказался неугодным всем придворным группировкам – свою биологическую мать он ненавидел, с приемной матерью (вдовствующей императрицей Цыань) не считался, к сановникам, включая своих дядей, относился с пренебрежением. Великие правители могут вести себя подобным образом, но императору Тунчжи до великого правителя было как песчинке до горы Тяньмэнь[141].
После официального вступления во власть, состоявшегося в феврале 1873 года, император Тунчжи порадовал своего главного наставника Вэна сообщением о том, что отныне он будет следовать по пути своих великих предков и не подведет их. Наставник обрадовался, но радость его оказалась преждевременной, поскольку юный император правил из рук вон плохо – издавал непродуманные указы, игнорировал очевидное и вообще демонстрировал поверхностное отношение к делу. Цыси в дела сына не вмешивалась, то ли хотела дать ему возможность ощутить всю тяжесть долгожданной власти, то ли давала возможность дискредитировать себя как правителя.
Сразу же после прихода императора Тунчжи к власти западные посланники, желавшие наконец-то передать свои верительные грамоты, потребовали аудиенции. «Наконец-то», потому что вдовствующие императрицы не принимали «варваров», отговариваясь тем, что на них никто не имеет права смотреть, а передавать грамоты через посредников не соглашались сами посланники. Разумеется, «варвары» настаивали на отказе от совершения ритуала коутоу перед императором, но императорские сановники настаивали на неукос