Нурхаци довел численность ниру до трехсот человек, сделал его постоянно действующим институтом, а ниру эчжэней превратил в должностных лиц, которые подчинялись не своим племенным вождям, а своим начальникам. Собственно, то была реорганизация не только армии, но и всего маньчжурского общества. Ниру эчжэни стали кем-то вроде китайских военных губернаторов – они следили за порядком на местах и в мирное, и в военное время, предоставляли правителю нужное количество воинов, организовывали сбор налогов и проведение общественных работ и т. д. Разумеется, ниру эчжэнями становились представители местной знати, но полномочиями их наделял Нурхаци, который в любой момент мог эти полномочия отобрать. Так сборище племен превратилось в регулярную армию, а заодно структурировалось маньчжурское общество. Нурхаци мог радоваться тому, что ему больше не придется зависеть от настроений племенных вождей, поскольку теперь они официально состояли у него на службе. С племенными вождями, к слову будь сказано, Нурхаци умел выстраивать отношения – щедро одаривал тех, кто вставал на его сторону, оказывал им уважение, заключал брачные союзы с особо нужными (жен у него было семнадцать, сыновей – шестнадцать, а дочерей – восемь).
Система постоянных ниру была введена в 1601 году, а шестью годами позже ниру были объединены в первые четыре полка, называвшихся «знаменами» (гуса). Если говорить точнее, то пять ниру объединялись в чжалань, а пять чжалань составляли знамя. Одно из «знамен», желтое, возглавил сам Нурхаци, а во главе других встали его ближайшие родственники, так Нурхаци сделал командование войском привилегией рода Айсингьоро. К 1615 году число знамен-гуса возросло до восьми, причем четыре первых, «истинных» «знамени», называемых по-маньчжурски «гулу гуса», а по-китайски – «чжэнци», стояли в иерархии выше других четырех, имевших на знамени кайму и называвшихся «кубухэ гуса» или «сянци». Разделение «знамен» по цветам было взято из традиционной системы, согласно которой ниру получали цветное знамя, соответствовавшее их месту в боевом порядке – заднее, центральное, подразделение имело желтое знамя, левое боковое – красное, правое боковое – белое, а оба передних боковых – синее. Каймы на знаменах потребовались для того, чтобы можно было ограничиться четырьмя цветами без ввода дополнительных, которые нарушили бы сложившуюся систему. Желтым знаменем с каймой тоже командовал Нурхаци.
Если ниру были кровнородственными объединениями, то чжалани и знамена-гуса не были связаны между собой родственными отношениями, что являлось дополнительной гарантией их лояльности.
Нурхаци придавал большое значение развитию национального самосознания. Мы – чжурчжэни! В 1599 году он приказал создать маньчжурскую письменность на основе монгольского вертикального письма. Прежде чжурчжэням приходилось писать на монгольском языке, который знали далеко не все, да и как-то несообразно пользоваться чужим языком для письма. Внедрение национальной письменности способствовало повышению уровня грамотности чжурчжэньского общества, правда, о том, чтобы каждый умел читать и писать, в те времена не могло быть и речи. Надо сказать, что в отношениях с другими нациями Нурхаци следовал требованиям текущего момента, иначе говоря, поступал так, как ему было выгодно поступать сейчас. Когда требовалось привлечь на свою сторону правителей восточномонгольских племен, он говорил: «Корейцы и китайцы имеют разные языки, но одеваются одинаково и ведут схожий образ жизни; точно так же у чжурчжэней и монголов – языки разные, а одежда и образ жизни – одинаковые». Когда же появилась возможность заменить союз установлением сюзеренитета, Нурхаци сказал: «Вы, монголы, разводите скот, едите мясо и носите шкуры, а мой народ возделывает поля и питается зерном; мы двое – не одна страна, и языки у нас разные».
Думал ли Нурхаци в середине своего пути о завоевании Китая? Точно сказать нельзя, поскольку ни он сам, ни его приближенные не вели дневников и не писали мемуаров. Возможно, первоначальной целью этого великого человека было создание сильного чжурчжэньского государства по образцу Цзинь, но обстоятельства сами столкнули его с империей Мин, которая с большой тревогой наблюдала за происходящим на северо-восточной границе. Когда-то и Чингисхан начинал с малого, а чем все закончилось? Правлением монгольской династии Юань!
Рост влияния должен был отражаться в титулах. В 1589 году Нурхаци принял титул вана, а в 1596 году провозгласил себя ваном Цзяньчжоу, то есть из «князя» превратился в правителя государства. Союзники-монголы в 1606 году преподнесли Нурхаци титул кундулэн-хана, что было нарушением установившегося правила, согласно которому ханом мог быть только потомок Чингисхана по мужской линии. Нурхаци на такие условности внимания не обращал – подобно Чингисхану, он перекраивал мир по собственным лекалам. В 1616 году Нурхаци провозгласил себя великим ханом основанного им чжурчжэньского государства, которое теперь называлось на маньчжурский лад Айсин Гурунь – Золотым государством[37]. Столицей государства стал город Синцзин. Девизом правления Нурхаци избрал Тяньмин – «Небесный мандат», то есть, по сути, провозгласил себя Сыном Неба, равным минским императорам. Точнее даже не равным, а получившим отнятый у династии Мин Мандат. Это уже было прямым и откровенным вызовом, а объявлением войны стал манифест под названием «Семь больших обид», изданный в мае 1618 года.
Обиды были собраны, что называется, «в кучу», начиная с безосновательного убийства китайцами деда и отца Нурхаци и заканчивая поддержкой, оказанной империей Мин племени ехэ. Нурхаци нелегко далось покорение этого самого могущественного племени Хулуньской конфедерации. На момент издания манифестаа ехэ еще продолжали сопротивляться (но осенью 1619 года сдались).
Вскоре после издания манифеста двадцатитысячная восьмизнаменная армия под командованием Нурхаци вторглась в Ляодун, где захватила и разрушила три крепости и пять городов, население которых, общей численностью в полмиллиона человек, было уведено в Айсин Гурунь. В войне с империей Мин, которая, несмотря ни на что, оставалась сильным противником, полководческий талант Нурхаци проявился во всей красе – быстроту маневра он сочетал с точным выбором места для нанесения сокрушительных ударов и потому с пятьюдесятью тысячами воинов мог разгромить двухсоттысячную минскую армию, как это произошло в 1619 году, вскоре после маньчжурского нападения на Ляодун. Готовя ответный карательный поход, минские стратеги решили наступать на маньчжурскую столицу четырьмя корпусами, чтобы, образно говоря, «взять город в клещи». Нурхаци по очереди разгромил три корпуса, а четвертый успел отступить и тем спасся.
«Стратегия ведения войны такова, – писал великий полководец древности Сунь-цзы[38], – если у тебя в десять раз больше сил, чем у противника, то окружи его. Если в пять раз больше, то атакуй его. Если в два раза больше, то раздели свои силы. Если силы равны, можно сразиться с противником, а если у тебя меньше сил, то перехитри его».
Покончив с основным блюдом, Нурхаци принялся за десерт – разгромил корейское войско, торопившееся на помощь китайцам. Идейное значение этих побед было выше военно-политического – если «ничтожному варвару» постоянно сопутствует удача, значит, Небо и впрямь вручило ему свой Мандат. Двумя годами позже Нурхаци в очередной раз продемонстрировал свои возможности, захватив Ляодун целиком. Так маньчжурское государство начало прирастать китайскими землями… На этот раз Нурхаци не стал угонять китайское население в Маньчжурию, а напротив, перенес свою столицу в самый крупный город Ляодуна Шэньян, который был переименован маньчжурами в Мукден. В 1625 году здесь началось строительство дворцового комплекса, который достраивал уже сын и преемник Нурхаци Абахай, более известный под именем Хунтайцзи.
Случались, правда, и неудачи. Так, например, при завоевании области Ляоси[39] в феврале 1626 года маньчжурам не удалось захватить главную местную крепостью Нинъюань (во многом благодаря тому, что у китайцев были пушки – хунъипао)[40], а вдобавок Нурхаци здесь получил тяжелое ранение и был вынужден оставить командование армией. Принято считать, что это ранение, вкупе с моральной травмой от понесенной неудачи (привыкнув к победам, очень трудно смириться с поражением), стали причиной смерти Нурхаци, наступившей в сентябре 1626 года.
То ли Нурхаци недооценивал тяжесть своего состояния, то ли не мог определиться с выбором, то ли хотел, чтобы его сыновья правили коллективно, но преемника он не назначил… Когда-то преемник имелся, им был старший сын Нурхаци Цуень (Куен), родившийся в 1580 году, до начала возвышения своего отца. С семнадцати лет Цуень помогал Нурхаци подчинять чжурчжэньские племена, показав себя храбрым воином и талантливым командиром. К началу XVII века Цуень стал правой рукой отца, которого он замещал во время его походов. Разумеется, возвышение Цуеня вызывало недовольство у его родных братьев, с которыми, скажем честно, Цуень не очень-то считался, в частности – забирал себе бо́льшую часть военной добычи вместо того, чтобы делить ее поровну. Братья жаловались на Цуеня отцу, который призывал того быть справедливым, но отцовские наставления пропадали втуне. Конфликт между Цуенем и его братьями обострялся, и вроде бы Нурхаци даже начал склоняться к тому, чтобы его сыновья управляли государственными делами сообща (из этой утопической идеи не вышло бы ничего, кроме грандиозной распри, которая могла похоронить только что созданное маньчжурское государство, но даже очень умные люди могут тешить себя иллюзиями).
Согласно общепринятой версии, в 1612 году, во время очередной военной кампании, Цуень был уличен в колдовстве против своих братьев, за что Нурхаци приказал поместить его под арест. Двумя годами позже тридцатичетырехлетний Цуень скончался в заключении – то ли от естественных причин, то ли был убит по приказу отца. Посмертно Нурхаци пожаловал Цуеню высокий титул наследного принца Гуанлю