Каролина слала домой отчаянные письма:
«Я не знаю, как я должна выносить это одиночество. Королева редко навещает меня, а золовки оказывают мне столь же малое сочувствие… Графиня [леди Джерси] все еще здесь. Я ненавижу ее, и мне ведомо, что она испытывает ко мне сходное чувство. Мой супруг всецело предан ей, так что можете вообразить себе все остальное».
Она обвиняла злодейку даже в том, что та воровала ее письма и передавала их королеве-матери. Общество было в курсе скверных отношений между супругами и во всем обвиняло принца и его любовницу. Как-то толпа закидала камнями особняк супругов Джерси в Лондоне. В Брайтоне графиню и принца вообще опозорили: какая-то парочка нарядилась под Фрэнсис и принца и проехалась по городу на ослах. В 1798 году принцу удалось освободиться от чар графини Джерси и возобновить отношения с Марией Фицгерберт. Та с помощью племянника своего первого мужа, кардинала Уэлда, доказала у папы римского подлинность заключенного ею с принцем брака. Примирившиеся любовники вместе жили в Брайтоне с 1799 по 1811 год, когда расстались уже навсегда.
После многочисленных скандалов Каролина решила поселиться отдельно от мужа и переехала в поместье Блэкхит. Там она вела совершенно простую жизнь, брала уроки игры на арфе, пения и лепки. Принцесса регулярно посещала свою дочь, которая воспитывалась в королевском дворце, и проявляла большую привязанность к ней. Помимо этого она выказывала немалую заботу о бедных детях в округе, оплачивая кров, уход и обучение ремеслу 8-9 подросткам. Принц же постоянно жаловался на слишком большие расходы на содержание жены и проявляемую ею экстравагантность.
Что касается экстравагантности, то здесь он явно покривил душой. Экстравагантность проявляли его друзья, так называемые «возницы», носившиеся по Брайтону в запряженных четверкой экипажах, которыми управляли лично. Они же закатывали буйные вечеринки, на которых принц был частым гостем. Тут приспело время маркизы Изабеллы Хертфорд. В 1807 году, когда ей стукнуло 46, она взяла реванш за соперничество, проигранное ею некогда графине Джерси. Ее весьма почтенный возраст не помешал ей завязать одну их самых длительных связей с принцем, закончившуюся лишь в 1819 году. Отмечали, что она обладала большим влиянием на Джорджа и без труда выводила его из состояния депрессии, находившего на него во время ее отсутствия в столице. В письмах он называл ее не иначе как «дорогой друг» и «моя няня». Примечательно, что принц чуть ли не с младых ногтей крепко дружил с ее отъявленно беспутным сыном, лордом Ярмутом, но прозрение найти утешительницу в его матери весьма преклонных лет нашло на него, когда он сам был далеко не первой молодости. Как высказалась по поводу этой связи жена посла Российской империи Дарья Ливен:
– Я никогда не видела более влюбленного человека.
Помимо любви эта связь имела заметные политические последствия для королевства. Маркизе Хертфорд удалось переключить симпатии принца с вигов на тори, ее лондонский особняк стал пристанищем всех сторонников этой партии. Однако когда тори пришли к власти, она продолжала донимать принца своими советами так, что это вызвало критику палаты лордов, а премьер-министр лорд Ливерпуль возопил:
– Остановите эту женщину, пока она не натворила еще больших бед! Если ее не остановить, мы все вылетим отсюда!
Вообще интерес Джорджа к модной одежде, архитектуре и украшению интерьера привел к созданию так называемого стиля Регентства, собственно говоря, к развитию неоклассического стиля с увеличением числа элементов эклектичных неостилей, начиная с готических (дань моде, введенной «готическими романами» Хорэса Уолпола и Анны Рэдклифф) и дополненных греческими (дань увлечению борьбой Эллады за независимость), а также индийскими и китайскими (следствие колониального закрепления в странах Востока) мотивами. До сих пор сохранилась масса особняков с двумя белыми колоннами, обрамляющими входную дверь, эркерами и изящными коваными решетками, а также значительное число крупных проектов и даже целые районы. Принц хотел сделать из столицы город, украшенный многочисленными парками. Он затеял переделку Букингемского дворца; хотя проект не был завершен при его жизни, но после окончания работ именно это строение стало королевской резиденцией.
Любимым архитектором принца был Джон Нэш (1752-1835), но и тут не обошлось без любовной истории. Нэш был женат дважды. С первой женой ему не повезло, она транжирила деньги, навязала ему двух своих внебрачных детей, принудив выдать их за его собственных, а когда муж отправил ее для исправления пожить в провинции у своих кузин, спуталась с неким Чарльзом и родила от него ребенка. Факт прелюбодеяния был налицо и подтвержден судом, у ответчика же не оказалось денег, чтобы выплатить оскорбленному мужу убытки в сумме 76 фунтов, и его упекли в долговую тюрьму. Там бедолага вскоре скончался, разведенная супруга архитектора через непродолжительное время также последовала за ним в мир иной.
В 1798 году Нэш снова женился – на 24-летней бедной, но прекрасной Мэри-Энн Брэдли, причем почему-то одновременно оказался владельцем значительного состояния. За десятилетие со дня свадьбы по 1808 год наследников в семье не появилось, но Мэри-Энн вдруг обзавелась пятью детишками, якобы дальними родственниками по фамилии Пеннетон, которые воспитывались в доме архитектора. В обществе возникли подозрения, что эта ватага имела какое-то отношение к внебрачным детям принца. Надо сказать, что во время перестройки Букингемского дворца налогоплательщики были чрезвычайно недовольны как этой затеей, так и неудержимым ростом затрат на нее. По сему поводу велись бурные слушания в парламенте, рекой лились памфлеты и карикатуры, изображавшие полураздетого принца, страстно сжимавшего в своих объятиях жену архитектора.
Джордж не оставлял своего намерения развестись с опостылевшей женой и установил за ней самую настоящую слежку. В 1802 году Каролина усыновила трехмесячного сына мастера по изготовлению парусов, по каковому поводу тут же пошли слухи, что этот Вилли Остин является ее собственным ребенком. Принц тут же учредил тайную комиссию с целью сбора доказательств неверности Каролины, в качестве возможных отцов называли знаменитого героя, адмирала Сиднея Смита, политика Джорджа Каннинга, художника Томаса Лоуренса, капитана Томаса Мэнби. Хотя прелюбодеяние Каролины не было доказано и в 1807 ее оправдали, следствие настолько оскорбило и измучило принцессу, что она завела речь о возвращении на родину. Тому помешали непреодолимые обстоятельства: ее отец умер, французы захватили герцогство Брауншвейг-Вольфенбюттельское, семья находилась в изгнании. Тогда Каролина принялась настаивать на своих правах принцессы Уэльской, для чего явилась ко двору и получила в свое распоряжение Кенсингтонский дворец. Наиболее дальновидные личности потоком потекли к ней, рассчитывая на милости в случае восхождения Каролины на трон, хотя она вела себя чрезвычайно странно.
Тем временем здоровье короля Георга III ухудшилось настолько, что его старший сын в 1811 году был объявлен принцем-регентом, хотя и с ограниченными правами. К этому времени у него вовсю развивался роман с маркизой Изабеллой Хертфорд, дамой сильно в годах, но продержавшейся в положении самого близкого доверенного лица до его восхождения на трон, с 1807 по 1819 год. Джордж буквально пропадал в имении супругов Рэгли, отговариваясь тем, что неважно чувствует себя, а в Брайтоне холодно. Император Наполеон счел более чем странным, что принц-регент выбрал в качестве любовницы женщину, которой перевалило за пятьдесят, к тому же давно ходившую в бабушках. По обычаю, принц не ограничивался лишь одной склонностью, и тут в его жизнеописании вновь появляется русский след.
В 1812 году в Лондон прибыл новый русский посол, граф Христофор Андреевич Ливен с супругой Доротеей (1785-1857), которую в России звали Дарьей. Эта обаятельная и умная женщина быстро стала одной из самых ярких фигур столичного общества, попасть в ее салон почитали за большую честь. Она не блистала красотой, худощавые женщины не пользовались тогда успехом, но, тем не менее, задавала тон в моде. Супруга посла проявляла чрезвычайную осведомленность в тонкостях политической жизни не только Великобритании, но и всей Европы, ее разговор был толковым, увлекательным и остроумным. Графиня быстро завязала знакомства со всеми хоть сколько-нибудь значимыми личностями в политической жизни туманного Альбиона, причем зачастую эти дружеские связи приобретали слишком уж интимный характер.
Она имела право лично направлять письма императору Александру I, почти десять лет вела полулюбовную, полуполитическую переписку с австрийским канцлером, князем Клеменсом Меттернихом. В 1819 году у Доротеи родился сын Георгий, крестным отцом которого стал принц-регент, не упускавший случая упомянуть, что мальчик чрезвычайно похож на него. Говорили, что портрет жены посла, написанный художником Т. Лоуренсом, висел в опочивальне регента. Рожденный же в 1825 году сын Артур также был назван в честь крестного отца, герцога Веллингтона, невзирая на его весьма нелицеприятное высказывание по поводу Дарьи Христофоровны:
– Я вполне уверен, что эта дама готова причинить нашей стране все возможное зло в признательность за доброту и любезность, с какою здесь относились к ней во время ее многолетнего пребывания в Англии.
К сожалению, оба мальчика скончались в 1835 году от скарлатины, что причинило их матери глубокую душевную травму. Как мы знаем, в Великобритании об ту пору существовали две политические партии, вигов и тори. Поскольку короли правили в стране чисто номинально, то Дарья, чтобы не остаться в любом случае в проигрыше, обольстила как лидера партии тори, будущего премьер-министра Каннинга, так и лидера партии вигов, лорда Ч. Грея. Как писал историк Х. Тамперли, «никогда еще иностранка не получала сведения об английском обществе из первых рук и не обладала бы большим влиянием в нем».