тривает на ладони какую-то песчинку, отходит в сторону, идет вдоль холмов, как аист, высматривает на земле мелкие косточки.
Уже двадцать лет он приезжает искать динозавров и все никак не успокоится. А местонахождение до сих пор больше обещает, чем дает. Ясно, что здесь потрясающе много ценного материала, но добыть его нелегко. С ходу попадаются только куски черепашьих панцирей и россыпи чешуи. Челюсти, черепа и скелеты играют в прятки. Обычное дело. «Хоть живи здесь, все равно ничего целого не находишь», – жалуется Краснолуцкий.
Он преувеличивает. Находок понемногу становится больше. Но местонахождение в самом деле словно испытывает его терпение. Недавно ему попалась странная кость – может быть, от древнейшего в мире анкилозавра. Но как узнать по одному фрагменту? Нужны более полные находки.
Ничего не понятно с гетеродонтозаврами. Какие они? По зубам рептилии мало что скажешь, нужна хотя бы челюсть, а ее нет.
Должны быть брахиопоиды, как в Песках. Место было самое подходящее: много рыбы, болота, озера. Но их в Березовском нет совсем. Почему? Кто же знает…
Серая глина разбита трещинами, усеяна обломками панцирей. На память приходит бессмертное:
Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
«О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?»
Блестит вымытый дождями зуб килеска. Рядом бежевая кость, берешь в руки – разваливается на куски, словно песочное пирожное. Внутри костей пористая структура, верный признак динозавров. Их кости были пронизаны множеством пустот, были легкими и прочными, как шуховские башни – настоящее инженерное чудо. Благодаря полостям в костях динозавры, по сути, становились огромными воздушными шариками. Это мешало им плавать: динозавр не мог полностью погрузиться в воду и болтался на волнах, как надувной матрас.
На ветру кивают желтые цветы. Вдалеке, километров за двадцать, начинается дождь: под острым углом к земле падает серая стена воды. Тучу несет к разрезу, приходится собираться обратно.
Заворачиваем остатки в прозрачную пищевую пленку, под моросью шагаем в контору. Вдоль кромки карьера краснеют таблички «Стой! Опасная зона». Из разреза несется страшный ветер, который сильно разгоняется на пустом пространстве. Кажется, будто здесь стоит огромный пылесос, который со свистом тащит в себя воздух со всей округи. Мелкая пустельга выныривает из отвалов, попадает в поток и тщетно пытается с ним совладать, частит крыльями, но быстро сдается, ветер уносит за холмы. Высоко над головой недосягаемый для ветра чертит круги неизменный сибирский коршун.
Обратно в Шарыпово едем на автобусе с рабочей сменой. «Раньше, когда был КАТЭК, все в городе было новое, крашеное, аккуратное. Теперь пришло в упадок, стало некрасивым. Но ведь надо и другую красоту видеть», – вздыхает Краснолуцкий.
Остановка рядом с музеем. Во дворе, в окружении березок приоткрыл пасть бетонный стегозавр. Его сделал местный скульптор, внутри арматура, обтянутая сеткой, на нее положен цемент. Памятник недолговечный, бетонная шкура уже осыпается кусочками. В городе динозавра прозвали шарыпозавром, потом Илларионом и, наконец, Юрашкой, по примеру собрата из красноярского музея. В длину он как настоящий, но выше и толще. «Очень уж упитанный», – признается Краснолуцкий. Главная же проблема – голова. Она огромна. Если так же исказить пропорции человека, наша голова получится с колесо грузовика.
Памятник открыли несколько лет назад, по всем правилам, перерезая красную ленту и торжественно снимая со скульптуры покрывало. В честь стегозавра дали концерт, все это называлось «Культурой юрского периода».
Недалеко от скульптуры (в Шарыпове все недалеко) находится художественная школа, где преподает Краснолуцкий. Он часто показывает детям древние кости. «Позвонки, кусочки ребер, самые обычные кости стегозавра. И рассказываю, что раньше у нас было очень тепло, не замерзали озера, а в воде купались динозавры. Стегозавр был ленивый, с маленьким мозгом. Питался растениями, а его зубки были, как у кошечки, маленькие. Рассказываю, потом мы его рисуем – и кости оживают! Это уже не просто кости, а настоящая история»[53], – говорит Краснолуцкий.
Он верит, что палеонтология, искусство, археология – это философские науки. Когда люди ими занимаются, то начинают по-другому относиться к жизни, становятся спокойнее, увереннее и терпеливее, а главное, замечают красоту вокруг себя: «Люди привыкли бегать, суетиться, все хотят побольше денег заработать, как будто от этого будет радость и счастье. Но так не получается. Счастье в другом. Нас окружают сокровища и чудеса, они у нас прямо под ногами. Но их мало кто замечает, потому что всем некогда. А видеть это надо. И детей я учу именно тому, как увидеть вокруг себя чудеса и жить нескучно»[54].
Сибирская Помпея
Чернышевский район Забайкальского края огромен. По площади он чуть не дотягивает до Калининградской области, но большие размеры лишь подчеркивают его пустоту. На весь район нет ни одного города, а редкие деревни жмутся к единственной трассе. Куда ни глянь, лежит гладкая, словно подметенная веником степь. Ни лесов, ни рек, ни озер. Глазу не за что зацепиться.
За всю историю района не случилось ничего из ряда вон выходящего, и когда на склоне сопки нашли кости динозавров, они тут же стали главной достопримечательностью. Динозавра нарисовали на флаге и гербе. Описание герба звучит как строчки бестиария: «В зеленом поле – восстающий золотой бескрылый ящер с птичьим клювом и с оперенными головой, кроме морды, шеей и туловищем, имеющий передние лапы короткие, а задние длинные, подобные страусовым».
Говорят, жители сильно удивились гербу и не понимали, кто на нем нарисован: то ли курица, то ли дракон. Палеонтологов расстроил хвост, который геральдисты изогнули как-то по-собачьи. Динозавры так не умели, их хвосты были как прутья благодаря жесткому сочленению позвонков и окостеневших сухожилий.
Гербовой динозавр одет в подобие полушубка с капюшоном. Это не выдумка. Следы динозавровой «шубы» сохранились и стали сенсацией. Туловище забайкальского динозавра покрывали тонкие, как волосы, перья, причем динозавр не был близким родственником птиц. Находка прибавила веса гипотезе, что динозавры изначально были пернатыми.
К громкому открытию привела целая цепочка случайностей. Первая произошла почти семьдесят лет назад, в 1954 году в селе Новая Збурьевка Херсонской области, когда школьницу Софью Синицу вызвали в кабинет директора.
Синица увлекалась творчеством, любила танцевать, хорошо пела, ставила с подругами сценки. Она услышала, что в Киеве открыли театральный институт и вместе с дочкой директора школы решила туда поступить. Взрослым они ничего не сказали, тайком готовили номера с танцами, зубрили монолог Катерины из «Грозы». Слухи дошли до взрослых, секрет раскрылся, школьниц вызвали к директору. Суровый, потерявший в войне руку мужчина смотрел на перепуганных девочек и гремел: «Вы что, считаете себя великими актрисами? Думаете роль сразу получить?»
«Мы сидели, как две подсудимые», – вспоминает Синица.
В кабинет директора подошла ее мать, преподававшая литературу, другие учителя. Директор громил девочек по всем фронтам. Они поняли: дорога в театральный закрыта. «Мы получили сполна. Отревели свое, и я назло решила пойти в геологи. Думала: стану маркшейдером, стану горняком, я им всем покажу!» – рассказывает Синица.
Школу она окончила с золотой медалью и могла без экзаменов поступить куда угодно. Летом она отвезла документы во Львовский университет. В приемной на нее посмотрели с удивлением: «Девушка, вы понимаете, куда идете? У нас можно изучать литературу, французскую или английскую. Но геология… Может, передумаете? Вы же наверняка не знаете, что такое геология. Это чистый ужас! Круглый год будете в сапогах ходить!»
Синица стояла на своем: не дали стать актрисой, буду геологом. Ничего про геологию она не знала, не интересовалась ни минералами, ни окаменелостями, и с ходу погрузилась в мир кристаллов и горных пород. Все казалось сложным, непонятным, но отступать она не привыкла.
На последнем курсе она проходила практику на другом конце страны, в Забайкалье. Синица собрала много материалов, написала дипломную работу. Забайкалье запало в душу и тут подоспела вторая случайность: мужу Синицы предложили работу в Чите.
В 1959 году Синица получила диплом и навсегда переехала в Забайкалье. Долгие годы она была одним из трех палеонтологов в громадном безлюдном крае.
Не зря ее пугали в приемной комиссии: обычной обувью стали сапоги, пусть не на год, но на полгода точно. В них Синица исходила пешком весь край: с запада на восток, с юга на север, собирая образцы для геологического картирования. «Как мы работали? Сапоги по пояс, ноги в зубы и бегом в маршрут», – смеется она.
В полях же было не до смеха. Все геологические маршруты сложные, каждый по-своему. На севере Забайкалья нет дорог. В маршрут забрасывали на вездеходах и вертолетах, в глухие места, где на сотни километров не было никакого жилья. Маленькому отряду приходилось рассчитывать только на собственные силы. Нередко случались неприятности. Однажды Синица проводила исследования на Удокане, где сохранились остатки протерозойских организмов возрастом в полтора миллиарда лет. Окончив работу, она по рации попросила прислать транспорт. «Ничего нет, ждите», – сказали в ответ. Продукты кончались, прошел день, другой. На третий Синица включила рацию и резко объяснила ситуацию, отставив в сторону манеры. Металлический голос ответил: «Не засоряйте эфир!» – и отключился. К вечеру вездеход прислали.
На юге Забайкалья дороги были, но еще были клещи со змеями. «Сижу, пишу на большой плите белого кварца, на ней островками растет мох. Чувствую, что-то не так. Смотрю: из кучки мха медленно разворачивается щитомордник. Я тогда побила все рекорды по прыжкам», – улыбается Синица.