в одном из возможных направлений — из рассуждений Сократа мо'к-но было делать самые разнообразные выводы)?
Эта точка достаточно распространена, и она имела хождение уже в античности. Вот что написано в уже хорошо известном нам сборнике биографий эллинских философов об Антисфене, учителе Диогена: «Он примкнул к Сократу… Переняв его твердость и выносливость и подражая его бесстрастию[34], он этим положил начало кинизму» (Диоген Лаэртский. VI. 2). Если принимать это суждение на веру, получается, что киническое учение напрямую выросло из сократовского.
Но не будет ли такое впечатление ложным? Если сопоставить Сократа и Диогена (что мы как раз и намерены сейчас предпринять), черты сходства-то между ними, как мы увидим, обнаружатся, но они немногочисленны, да и сходство, если всмотреться пристальнее, окажется в высшей степени поверхностным, а вот глубочайшие различия между двумя мыслителями тоже бросятся в глаза, причем как раз они имеют глубинный, принципиальный характер.
Сократ, как говорилось выше, вел образ жизни очень скромный, даже бедный; как раз об этом чаще всего упоминают, если хотят уподобить ему киников. И впрямь, казалось бы, от дешевого плаща и босых ног Сократа — прямой путь к нищенской суме и «бочке» Диогена. Однако повторим важный тезис: Сократ жил так потому, что был реально стеснен в средствах. Что интересно, среди близких ему людей были весьма состоятельные, которым никакого труда не составило бы поддержать его материально, улучшить условия его существования — стоило ему только попросить. А он не просил. Не столько потому, что считал такие просьбы зазорными, сколько потому, что вполне довольствовался тем, что имеет. Голодать ему все-таки не приходилось, необходимый минимум достатка в семье был — так чего же еще надобно? Согласно известной сентенции, сформировавшейся, похоже, как раз в сократовских кругах, богат не тот, у кого много есть, а тот, кому хватает того, что у него есть. Иными словами, тот, кому мало нужно, кто не выдумывает себе лишних потребностей.
Киники — совсем другое. Для них нищета, причем нищета демонстративная, эпатирующая других, — в полном смысле самоцель. Обратим внимание: Диоген, в отличие от Сократа, постоянно просил денег (и не только денег) как у друзей, так и у малознакомых или вовсе не знакомых людей. Да что там — даже у недругов, например у того же Платона, к которому он, как мы знаем, относился резко отрицательно.
«Диогену случалось просить у него то вина, то сушеных фиг; однажды Платон послал ему целый бочонок, а он на это: «Когда тебя спрашивают, сколько будет два и два, разве ты отвечаешь: двадцать? Этак ты и даешь не то, о чем просят, и отвечаешь не о том, о чем спрашивают» (Диоген Лаэртский. VI. 26). Сразу оговорим: там, где в переводе «бочонок», — в оригинале keràmion, глиняный сосуд (это в связи с тем, что говорилось в начале книги об отсутствии у античных греков бочек, а стало быть, и бочонков).
В этом эпизоде весь Диоген как на ладони: изо дня в день ругательски ругать Платона, при этом к тому же Платону, ничуть не стесняясь, обращаться с просьбами, принимать дары, да этими дарами еще и попрекать дарителя, вновь и вновь щеголяя своим язвительным сарказмом…
А вот еще кое-что из того же репертуара. «Нуждаясь в деньгах, он (Диоген — И. С.) просил друзей не «дать ему деньги», а «отдать его деньги» (Диоген Лаэртский. VI. 46). «Прося у кого-то подаяния (как он делал вначале по своей бедности), он сказал: «Если ты подаешь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня» (Диоген Лаэртский. VI. 49). «На вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: «Чужое» (Диоген Лаэртский. VI. 54). «Он просил милостыню у скряги, тот колебался. «Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу טа хлеб, а не на склеп!» (то есть на один раз, а не впрок на всю жизнь. — И. С.)» (Диоген Лаэртский. VI. 56). «Однажды он просил подаяния у человека со скверным характером. «Дам, если ты меня убедишь», — говорил тот. «Если бы я· мог тебя убедить, — сказал Диоген, — я убедил бы тебя удавиться» (Диоген Лаэртский. VI. 59). «Люди хвалили человека, который подал ему милостыню. «А меня вы не похвалите за то, что я ее заслужил?» — спросил Диоген. Кто-то требовал с него плащ. «Не дам, — сказал Диоген, — если ты его мне подарил, он у меня в собственности, если ссудил, он у меня в пользовании» (Диоген Лаэртский. VI. 62). «У расточителя он просил целую мину (напомним, это почти полкилограмма серебра. — И. С.); тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, — ответил Диоген, — что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо» (Диоген Лаэртский. VI. 67).
Иллюстраций достаточно — из них, думается, вполне явственно виден базовый принцип нашего героя: просить, брать, да над дающими еще и насмехаться. Вот, дескать, одолжение им делаю! Вряд ли нужно специально оговаривать, что представить себе в подобных ситуациях Сократа решительно невозможно. Тем более — Платона. Хотя вот что однажды заявил о последнем Диоген Диоген Лаэртский. VI. 67): «Когда его попрекали, что он просит подаяния, а Платон не просит, он сказал: «Просит и Платон, только Голову близко склонив, чтоб его не слыхали другие»[35]».
Уж что здесь имел в виду знаменитый киник — трудно сказать. Платон в роли нищего действительно не подвизался. Был, правда, в его жизни вот какой эпизод: еще в молодости будущий основатель Академии приехал на Сицилию и несколько лет провел при дворе сиракузского тирана Дионисия, пытаясь обратить этого всесильного правителя к философской добродетели. Но его старания оказались тщетными: в конце концов Дионисий приказал продать Платона в рабство. В самом прямом смысле! И великий мыслитель был выведен на рабский рынок (удивительным образом то же самое позже пережил и Диоген), но туда в это время, к счастью, случайно зашли его друзья. Увидев Платона, они тут же купили его, освободили, а заодно дали немалую сумму денег, на которые тот смог, возвратившись в Афины, открыть свою школу. Может быть, на это и намекал «пес из Синопы»: на то, что любимое детище Платона — Академия — создано им не на собственные средства и он, таким образом, тоже оказался в роли принимающего дары?
Возвратимся к вопросу «Сократ и Диоген». Итак, первый за подачками не гонялся, и с деньгами у него было туго. Но в то же время он имел собственный дом, а также, несомненно (поскольку являлся афинским гражданином), земельный участок в сельской местности. Второй же подачки принимал очень даже охотно, текли они к нему обильно, и, несомненно, временами денег у него было немало. Характерно, что в одной из вышеприведенных цитат из Диогена Лаэртского сказано, что милостыню он просил «вначале по своей бедности». Получается, потом бедность миновала, а с ней — действительно насущная потребность в попрошайничестве.
Кстати говоря, Диоген (хотя в это, казалось бы, невозможно поверить), согласно свидетельствам источников, одно время имел раба, которого звали Манетом. Можно допустить, что раб остался у него еще с тех пор, когда он жил в Синопе, принадлежал к семье, связанной с монетным делом, и был достаточно состоятелен, а потом будущий философ взял его с собой в изгнание. Как бы то ни было, Диоген оказывается обладателем значительной материальной ценности — рабы стоили дорого.
Впрочем, можно себе представить, каково жилось слуге у такого хозяина, и неудивительно, что в конце концов он своего господина бросил. «Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, — сказал Диоген, — если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета» (Диоген Лаэртский. VI. 55). Заменой Манету он не озаботился. «На вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил: «Нет». — «Кто же тебя похоронит, если ты умрешь?» — спросил собеседник. «Тот, кому понадобится мое жилище» (Диоген Лаэртский. VI. 52).
Во всяком случае, Диоген, думается, вполне мог накопить достаточно, чтобы как-то поправить свои жилищные условия. Конечно, не имея в Афинах гражданских прав, он юридически не мог приобрести в собственность какую-либо недвижимость — ни дом, ни участок. Но это ведь и не обязательно. Можно было снять жилье — если на домик не хватило бы, то хоть комнату, все же лучше, чем ютиться в пифосе. Он тем не менее ютился, а получаемые деньги, несомненно, не копил. Скорее всего, тут же растрачивал и возвращался к своему горделивому нищенству.
Идем далее. Сократ, как мы знаем, ни в малейшей мере не был релятивистом. Киникам же, как говорилось в предыдущей главе, релятивизм, это изобретение софистов, был, напротив, свойствен. Тут нельзя не вспомнить, что Антисфен, прежде чем попал в сократовский кружок, успел поучиться у Горгия — одного из знаменитейших представителей софистического движения. «Азы» философского образования, выходит, получил от него, а к Сократу пришел уже в какой-то мере сформировавшимся мыслителем. Иными словами, он представлял одновременно две линии, идущие, соответственно, от Сократа и от софистики. Так, может быть, именно эта последняя является определяющей для кинизма, а сократическая — вовсе нет?
Рассмотрим эту проблему последовательно, «по пунктам». Диоген в корне отрицал семью и законный брак. Сократ семью имел. Правда, образцовым семьянином его никак не назовешь: круг учеников и прочих собеседников всегда значил для него больше, чем домашние дела. Но и трудно ожидать от философа, чтобы он всецело погрузился в эти рутинные заботы, предпочтя их удивительным приключениям духа.
К тому же ему уж очень не повезло с женой: на редкость сварливый нрав Ксантиппы и постоянные скандалы, которые она закатывала супругу, стали притчей во языцех. С другой стороны, ее тоже в чем-то можно понять: любую женщину, какая оказалась бы на ее месте, наверняка не могло бы не выводить из себя то качество мужа, которое учениками воспринималось как философская невозмутимость, но в глазах жены выглядело полным равнодушием, бесчувственностью и нежеланием что-либо делать для близких.