И мама тоже права – нужно умирать вовремя!
– Эге, Диомед! Да чего с тобой такое? Отвернулся я от его протрезвевшего взгляда.
– Ничего... Заживет!..
АНТИСТРОФА-I
Мы пришли слишком рано. Гелиос Солнцеликий еще не успел на своей золотой колеснице к полудню.
– Вольно-о-о!.. Щиты к ноге-е-е!
Обе сотни выстроились у опушки. Густой, подернутый осенней желтизной лес покрывал крутой склон, расползаясь влево и вправо, по всей горной гряде. Такое я уже видел – в Этолии и позже – в горах Антиливана.
– Лучники! – поморщился лавагет Ром, кивая на молчаливый лес. – Отойти бы подальше, ванакт!
Я пожал плечами. Беречься всегда надо, но здесь мы не враги – гости. Да и не пробьет стрела с кремневым наконечником панцирь – даже с полусотни шагов.
– А хороши, Тидид! – усмехнулся Идоменей, глядя на замершую фалангу. – Не зря учили!
Я тоже улыбнулся. Не зря! И пусть шлемы съезжают набок, пусть копья торчат, как пшеница после бури... Впервые я взял с собой в поход давнов. Уже не волков – людей. А ведь еще полгода назад они даже меч боялись взять в руки!
...А вот море давны до сих пор не любят – как я когда-то. Зато певкеты и мессапы охотно топают по черным палубам. Недавно первая пентеконтера с моряками из вчерашних охотников и собирателей кореньев лихо прошлась вдоль всего побережья.
– Бронза! – уже без улыбки проговорил Минос Идоменей. – Понимаешь, Диомед?
Бронза?
– Олово хрупкое, медь – мягкая. Нас, ахейцев, мало, горстка всего. А они пока еще дикари. А вот вместе!..
Я поглядел на застывший у дороги строй, на молодые, слишком уж серьезные лица...
«Звонкий камень» на плечах таскать – не шутка!
– Еще не бронза, Идоменей. Но станут. И бронзой, и железом...
– Они пришли, ванакт!
Я кивнул. Солнцеликий в зените. Ожил желтый лес.
– Бар-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-а!
Размахивали копьями, рассекали воздух деревянными палицами, трясли кремневыми топорами. Высокие, широкоплечие, в звериных шкурах, босые.
– Бар-р-р-р-р-ра-а-а-а! Бр-р-р-р-рути-и-и-и! Бар-р-р-р-р-р-р-ра-а-а-а!
Не строй – толпа. Но с такой толпой даже Золотые Щиты не спешили бы скрестить копья. Рядом негромко хмыкнул Ром Эматионид. Я понял его, моего лавагета. Почти половина тех, что нас встречали, – женщины. В таких же шкурах, с такими же кремневыми топорами.
Брутии – гроза здешних гор. Непобедимые, страшные, жестокие.
– Бар-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-а!
Я оглянулся, поднял руку. Серебристым криком грянула труба. Глухо загремели бронзовые щиты.
– Ар-гос! Ар-гос! Дав-ны! Дав-ны! Дав-ны! Знай наших!
Толпа замерла. Кто-то высокий, не в шкуре – в цветном, шитом золотом плаще, закосолапил ко мне.
Пора! Поправил фибулу на плече, шагнул навстречу.
– Будь силен!
– Бар-р-ра! Будь силен и ты, Маур-р-рус!
Плащ сидел на этом парне, как на быке, – женская хлена. Медвежья шкура была бы ему более к лицу.
– Пр-р-рисоединяйся к нам, непобедимым бр-р-ру-тиям, деус Маур-р-рус! Вместе мы р-р-расщелкаем этих тр-р-русов луканов! Мы поделимся с тобой добычей, мы постр-р-роим тебе жер-р-ртвенник из камня, ты выбер-р-решь себе самую кр-р-расивую девушку!..
Ну, конечно! За тем сюда и шел.
– Луканы недостойны называться людьми, называться мужчинами. Мы – не р-р-разбойники, деус Маур-р-рус! Те из луканов, кто достоин дер-р-ржать в р-р-руке копье, сами пр-р-риходят к нам!..
Брутии и луканы – извечные враги. Лесные охотники, живущие в шатрах из звериных шкур, – и пахари, умеющие строить большие села за густыми частоколами. От их постоянных войн содрогалась земля.
– Слыхал ли ты, деус Маур-р-рус, что подлые луканы дер-р-ржат в р-р-рабстве своих же сор-р-родичей, пр-р-ро-дают их за долги в чужие кр-р-рая? А мы – вольные люди, мы – непобедимые бр-р-рутии!..
Распелся! А вот в последней войне эти самые подлые все-таки расколошматили непобедимых. Потому-то меня и позвали – для того, чтобы деус Маурус Великое Копье подсобил. Или...
– Если же ты пр-р-редложишь нам заключить мир-р-р, то этот мир-р-р должен быть поистине спр-р-раведливым – и в нашу пользу, ибо нет такой обиды, котор-р-рую бы не нанесли нам подлые луканы!..
Я будто бы случайно оглянулся, еще раз полюбовавшись ровным строем моих давнов. Детина в плаще тут осекся, принялся чесать пятерней свою буйную гриву.
Задумался.
Воевать я, конечно, не собирался – ни с теми, ни с другими. Но мирить давних врагов следовало только так – с войском за спиной.
Будь силен!
– Вот я и говорю, деус Маурус, что мир...
Ага, уже не рычит! Только вот беда – мирились брутии с луканами постоянно – и тут же вновь принимались за старое. Тут бы чего ненадежней придумать!
...С этого я и начал – с соглашения о мире. К чему Великое Царство? Пусть каждый живет особо, но не режет соседа. Ссоры разбирал я лично – или посылал Идоменея. Все окрестные племена уже год как отложили копья в сторону – кроме этих.
– Так вот я и говор-р-рю, деус Маур-р-рус, что мир-р-р должен быть спр-р-раведливым!
Все-таки рыкнул напоследок! Но это ничего, а вот что луканы скажут?
– Луканы говорят, ванакт, что мир должен быть поистине справедливым – и в их пользу, ибо нет такой обиды, которую бы не нанесли им подлые брутии.
– Ясно, Ром!
– Тут такое дело, ванакт. Это два союза. Живут не очень дружно, давно бы, поди, разбежались, но война сплачивает и тех, и тех. Каждую осень брутии нападают на села луканов, чтобы захватить урожай. А зимой луканские вожди собирают молодежь и идут в лес – брутиев гонять. Кстати, луканы часто убегают к брутиям – если подати платить надоедает, а брутии...
– Да-а... А что, у луканов действительно продают людей за долги?
– Продают, ванакт. Но брутии тоже хороши!
– Вот и мири таких! Скажешь им. Ром, что где-то через месяц я вернусь и рассужу всех по справедливости.
– Они не знают, что такое «месяц», ванакт. Я им лучше на пальцах покажу.
Тяжкую службу ты задал мне. Отец Молний!
* * *
– Песню-ю запе-е-евай!
– Мы, давны, всех сильнее!
Мы, давны, всех храбрее!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Горы кончились – вместе со звериными шкурами. Теперь слева от дороги негромко шумело море – то самое, винноцветное. Здесь, на западе Италии-эмбаты, уже строили города. Неказистые, за частоколом, с домами под камышовыми крышами, не города даже – городишки. Но все-таки!
– И днем, и темной ночью
Мы рвем врагов на клочья!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Мы спешили – Эней Анхизид звал на помощь. Гонец рассказал, что владыка дарданский в последнее время начал прихварывать – да так, что даже плакать почти перестал. Видать, плохи у бедняги дела! На Одиссея надежды мало, говорят, все тоскует, все на море смотрит. А одному Чужедушцу не справиться.
– Мы – бравые ребята!
Мы – вольные волчата!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
И все-таки большое войско я брать не стал. Война – дело дурное. И безнадежное. Сегодня победишь, завалишь трупами поле, а завтра (послезавтра, через десять лет) сыновья тех, кого ты убил, соберутся, чтобы отомстить за отцов. Да и не хотелось воевать, когда вокруг Золотой Век! .Много ли чести бросить сверкающую бронзой фалангу на тех, кто даже медь плавить не умеет? Все равно что детей бить!
– Пусть ждут враги нас в гости!
Обгложем мы их кости!
У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у!
Я вновь поглядел на близкое море, усмехнулся. Надо бы вспенить веслами воду! Давно хотелось вокруг Италии-сапога сходить, к шардана на их остров (его мы так и зовем – Шардания) заглянуть. Звали! А если Номос и вправду открыт с двух сторон, то самое время посылать вдоль всего побережья сторожевые кимбы. Береженого и Отец Молний бережет!
...Все эти годы никто из нас не пытался вернуться в Элладу. Большинство просто боялось, ведь за винноцветным морем мог снова начаться Океан! А мы, те, кто знал о Номосах, помалкивали. Но теперь, кажется, наш покой подходит к концу...
– Не выходить из строя-я! Ровнее, ровнее, идти в ногу-у!
– У-у-у-у-у-у!
* * *
– Освоился ты здесь! – хмыкнул я, поудобнее устраиваясь в огромном цельносрубленном кресле.
– Ага! – вяло откликнулся Любимчик. – Хороший дом, хоть и деревянный. И вино тут хорошее, лучше нашего. Попробуй!
Вставать он, впрочем, не стал – бурдюк босой пяткой ко мне пододвинул.
«Тут» – это в Лации, в Лавинии-городе, где правит великий регус (и деус!) Эней Основатель. Плаксой себя именовать дарданец строго воспретил,
– И чего ты здесь делаешь, Одиссей? – поинтересовался я, прикладываясь к бурдюку.
...Неплохое винцо!
– А ничего не делаю, – сообщил рыжий и потянулся. – Ежели спросят – совет дам...
Все ясно! Эней правит, Протесилай ему помогает, а Любимчик советует. Каждый при своем!
– Меня тут, Диомед, Янусом Двуликим называют, – в голосе Лаэртида промелькнуло что-то напоминающее гордость. – На воротах мою рожу гвоздями приколотили – деревянную!
– Если деревянную – это еще ничего, – рассудил я. – Могли бы и по-другому. Так чего там с Энеем? Меня к нему даже не пустили...
– Плохо с Энеем, – вздохнул Любимчик. – Расхворался совсем. А тут еще война эта...
Да, война. С соседями-рутулами договориться так и не удалось.
– Надо было Подалирия с собою взять...
Поглядел на меня Одиссей – равнодушно этак.
– Не поможет Подалирий. Кровью Эней харкает. Болтают, будто отравили...
Вот Гадес!
– Сделаем так, Протесилай. Я со своими ребятами пробегусь вдоль этой реки...
– Тибра, Диомед.
– Да какая разница? Хоть Тибра, хоть Тигра... Погляжу, что к чему, намечу подходящее место, если придется разворачивать войско. Как зовут басилея рутулов?
– Регуса, Тидид. Его зовут Турн, у него наш Плакса невесту чуть ли не с брачного ложа увел, оттого все и...