Я прикрыл глаза – на миг, всего на миг. Нет, не блеснет серебро, не засветится, не унесет над ночным лесом. Просто девчонка, исцарапанная, в синяках, с родинкой на левой груди. И я – истукан деревянный.
– Я... Я всех люблю, господин Диомед. А тебя... А тебя тоже люблю... Ты... Ты не делай ничего, ладно? Просто ложись, я тебя любить буду...
Потянулась ко мне, коснулась губами плеча... шеи... груди... повязки на руке...
Афродита! Бедная маленькая Афродита с пупырышками на коже. Богиня, которая боится, что ее высекут...
СТРОФА-II
– Завтра на рассвете – у алтаря Реи. Оттуда – бегом, в полном вооружении, затем – учебный бой... Старший эфеб Диомед, ко мне!
Сегодня занятие ведет Эматион. Правда, занятием это и не назовешь. Копье, лук (опять промахнулся!), подгонка панциря. А вот завтра!.. Мне же сотню дядя Эгиалей обещал! Моя сотня против... Интересно, против кого?
– Тидид, ты остаешься в городе.
Что-о-о-о?
– Приказ лавагета. Из города не выезжать, ночью оставаться дома. Повторить!
Повторяю. Повторяю – а сам еле на ногах стою. Да как же это? Ведь мы готовились, столько готовились! Мне же сотню обещали!
– Р-р-разойдись!
Хвала богам! Теперь хоть спросить можно. Да что толку? Эматион только руками разводит.
– Сам не понимаю, Тидид! Мы же должны были друг с другом воевать – моя сотня против твоей. Мы с твоим дядей три дня по лесу ходили, рубежи намечали! Может, из-за того, что ты руку порезал?
Я не знаю, он не знает. Кого спросить? Дядю Эгиалея? Так он как раз этим утром уехал.
Вот не везет!
...И ничего я не запомнил после той ночи. Только родинку, и то, что дышала эта девчонка быстро-быстро. А груди – вверх-вниз, вверх-вниз. А потом стонала – тихо так...
Не запомнил – и не почувствовал.
Наверное, она поняла. Утром ушла, даже не простилась...
– Тельхины и гелиады...
На этот раз дядя Эвмел устроился не на привычном треножнике, а в кресле. Здоровенное такое кресло, прямо как трон дедушки Адраста. Только деревянное. А вместо ножек – лапы с когтями.
– Тельхины... – я задумался. – Тельхины – темные, дети подземных богов. Гелиады – дети солнца. Это названия двух племен, которые до людей жили. До нынешних людей. Считается, что они погибли еще в Золотом Веке. Они очень много знали, а тельхины умели делать самодвижущиеся вещи. Такие вещи называли «автоматами». В легендах говорится, что автоматы придумал Гефест, но это не так...
...Четыре дня в городе. Нет, я и раньше подолгу из Аргоса не выезжал, но одно дело по своей воле дома сидеть, совсем другое – по приказу. Так и хочется разбежаться – и лбом в ворота. А потом – в лес.
Тоска!
– Достаточно, мальчик! Теперь о Номосе. Сначала – о нашем.
А дядя Эвмел как почувствовал. Каждый день к себе зовет, папирусы с табличками глиняными в нос тычет. А вот сегодня решил испытание устроить. За все годы сразу.
Недаром о Номосе спросил!
– Номос – название части мира, дядя. Считается, что весь мир состоит из трех... Нет, не из частей! Мир имеет три... состояния. Первое – Космос, это все Номосы, похожие на наш. В них живут люди – или могут жить. Второе состояние – Номосы богов, их еще называют «тонкими» Номосами или «эфиром». Но слово «эфир» неправильное. И есть еще третье, о нем я ничего не знаю.
Кивает дядя, но на меня не смотрит. Что это с ним? Или обидел кто?
– Наш Номос – небольшой, почти круглый, его можно пересечь пешком за... полгода. Если бы морей не было.
– Бегом, – наконец-то улыбается дядя.
– Бегом, – соглашаюсь я. – Номос имеет два прохода в соседние. Первый – на севере, за землями фракийцев. Оттуда восемьсот лет назад в Элладу пришли ахейцы. Они называли себя Детьми Солнечной Колесницы. У пеласгов не было лошадей, и ахейцы их покорили. А второй проход появился триста лет назад, когда Девкалионов потоп был. Этот проход на востоке, он образовался между островами в Лиловом море, которое сейчас Эгейским зовут. Там тоже море было, но вода выше стояла, поэтому потоп и началася...
Слушает дядя, кивает. Кивает – и хмурится. Странно, я ведь все правильно рассказываю! Проход этот в очень большой Номос ведет, в тот, где и Кеми, и Баб-Или, и Финикия...
(Кеми, где боги со звериными головами, Баб-Или, где у всех бороды колечками, и Финикия, откуда пурпур привозят.)
– Еще один Номос находится на западе, возле острова Сицилия, но постоянного прохода там нет. Говорят, туда все же попасть можно, но не всегда...
(Дедалу удалось, когда он от Миноса убегал. А сыну его, Икару, не повезло.)
– Хватит...
Про Дедала я сказать не успел. Но почему дядя сердится? Ведь я все правильно рассказал! Четыре Номоса: Северный, Восточный и Западный. И наш, само собой...
– Хорошо, Диомед... Очень хорошо.
(А сам брови свои седые насупливает!)
– Дядя, да что с тобой?
Помолчал, палочку нащупал, встал.
– Ничего, мальчик. Просто я с отцом поговорил. Плохо очень поговорил... Он... Он даже перед смертью хочет крови! Ему мало твоего отца, Капанея, Амфиарая, остальных...
Я только рот раскрыл. А потом подумал – и закрыл.
– Он всю жизнь хотел одного – первенствовать в Элладе. Чтобы Аргос вновь стал великим царством. Сначала – посадить своего басилея в Фивы, затем в Этолию, потом захватить Спарту и Аттику, сокрушить Микены... Все мои друзья уже погибли, теперь ему нужна твоя кровь. Твоя – и твоих друзей...
Хотел я дяде ответить, про месть сказать, и про то, что Ферсандра надо в Фивы вернуть (родина все-таки!). Да только не стал. Не любит дядя войну. Это я давно уже понял.
– Ладно... Может, боги сохранят вас, ведь вы еще совсем мальчишки... Я хотел научить тебя тому, что знаю сам, Диомед. Кое-что я все-таки успел. Ты сделал первый Шаг. Теперь ты – Сияющий. Запомни слова: «Плоской нам мнится земля, меднокованным кажется небо.» Если тебе это скажут, ты должен ответить так, чтобы в ответе твоем было слово «Номос». Тогда тот, кто спрашивает, поймет, что ты тоже Сияющий. Повтори-ка!
Ух ты! Тайна! У дяди Эгиалея тайна, и у дяди Эвмела!
Здорово!
Повторил, еще раз повторил. Потом – еще раз...
– Дядя, а почему я Сияющий?
Домой пришел – а там разбойники. Двое. На головах – колпаки шерстяные и плащи шерстяные, бороды черные – торчком, пояса красные, за поясами – ножи бронзой сверкают.
Сидят – меня ждут.
Думал, увидят – резать станут. Не стали. Поклонились, колпаки свои сняли...
Оказалось, не разбойники – торговцы. То есть, может быть и разбойники (их и не разберешь порой!), но в Аргос как купцы приехали. Приехали – и мне подарок привезли.
Не только у Капанида родичи есть. И у меня есть! И даже подарки присылают. Вот дядя Андремон два бурдюка передал – с молоком. Тем самым – злым.
Ну как тут Сфенела не позвать?
Эти дни я Капанида и не видал. Как спросишь – на конюшню ушел. Лошадей смотреть. Ну, пусть смотрит!
(А с колесницами плохо вышло. Капанид обычно вторым приходит – после меня. Или третьим – после меня и Эматиона. Меня на этот раз не было, Эматиона – тоже, а он последним пришел. Не иначе, на лошадей засмотрелся!)
А молоко-то злое! Свежее! А пахнет!
Позвал я его.
Пришел. Не один, понятно.
Увидел Сфенел бурдюки – обрадовался. Любит он злое молоко! Любит – и раз в год в Калидон ездит. И вместе со мной, и сам. Его там злым молоком тетя Деянира угощает.
А девочка эта, Амикла которая, злое молоко и не пробовала. Ведь она, кроме Амикл своих и Аргоса, нигде и не бывала. Вовремя мне дядя Андремон подарок прислал, как раз под настроение. Вина-то я не пью почти, боюсь, а молоко злое – сколько угодно.
Ка-а-ак налили, ка-а-ак выпили!
Оглянуться не успел, у Сфенела репка его покраснела, у Амиклы глазенки засверкали (а вначале и пить не хотела, еле уговорили!). Хорошо-о-о! По новой налили – еще лучше стало. Амикла, как они пришли, грустная была – наверное, из-за того, что меня, чурбана бесчувственного, увидела. А тут повеселела, бубен взяла (у меня в кладовой нашли), звякнула браслетами и как пошла плясать!
Здорово!
Хитон скинула (не любит она хитоны носить!), в волосах – ленты красные, на поясе – тоже лента. А бубен «дзинь-дзинь-дзинь», а браслеты «динь-динь»...
А мы со Сфенелом ей помогаем – по кувшину пустому лупим. Чтобы в такт было. А Амикла менадой по горнице носится, смеется, бубном звенит.
...А потом запела она. И ведь что интересно, когда Амикла поет, то уже и не пищит вроде. Взрослый такой голос, сильный.
А затем и мы подпевать стали.
– Я это... пойду. Домо... Домой...
Договорить Капанид все же смог – с трудом. И даже встать. И даже плащ накинуть.
Бурдюк пуст, второй мы куда-то запрятали (от беды подальше!), Амиклу на скамью уложили, моим плащом укрыли.
– По... Пойду!
Мне легче – все-таки этолиец! Я не только на ногах стою, но даже соображаю. Домой-то он дойдет, близко, а вот...
– Давай я ее отнесу. Или позову кого – чтоб помогли.
Сфенел – на Амиклу (спит она, улыбается). Смотрит долго, головой качает.
– Не-а. Пусть она тут... У тебя. И завтра тоже. И послезавтра... И вообще...
– Ты чего? – поразился я.
А Капанид вновь на Амиклу поглядел, башкой мотнул:
– Того! Потому что она тебя лю... любит, понял? Тебя! А ты ду... дурак, ду... дубина, собака ду... дурная! Понял? А жрецу, Стрепсиаду этому, мы разобьем мо... мо...
На этот раз договорить мой друг не сумел.
А теперь и я третий день из дому не выхожу!
– Ты не вини себя, господин Диомед! Ты не виноват, просто ты меня пока увидеть не можешь. Смотришь, а не видишь. А я тебя вижу, потому что я тебя люблю, понимаешь? Но ты меня увидишь, обязательно увидишь, любовь – сильная, она даже смерти сильнее! А я тебя любить буду – пока ты меня не полюбишь! Или не прогонишь. Ты меня не прогонишь, господин Диомед?