[295]. В Афинах Паллада, по пластическим изображениям является ограничительной силой по отношению к оргиастическому началу флейты и сатиров; но орфики сами искали его обуздать и упорядочить. Что они дорожили союзом с Афиной, видно из введения Паллады в основоположительный миф о Загрее: богиня, учили они, погребла сердце младенца Диониса под горой Парнасом. Это утверждение было основано на фиктивной этимологии, соединяющей имя Паллады с представлением о бьющемся сердце — pallomenon etor — и о Гомеровой менаде «с сильно бьющимся сердцем» (pallomene kradien). Символическая экзегеза об отношении божественной мудрости к страстям страдающего бога была намечена, думаем, также весьма рано [296].
Что соединение Диониса с Палладой Афиной в Афинах было делом орфического союза VI века, можно усмотреть и из топографических данных. По Дерпфельду, древний храм в участке Диониса близ театра сложен из камней Писистратовой каменоломни [297], как и остатки первоначальной круглой орхестры. Если новый священный участок (temenos) на склоне Акрополя был дан Дионису Писистратом, светским главой орфического духовного ордена, то он же, переместив туда архаический идол (хоапоп) из Академии, ввел и ежегодную процессию перенесения оного в старое святилище, для посещения древнейшего очага (eschara) божественного пришельца из Элевтер. Это переселение Диониса в соседство Афины-Пал-лады означало разрыв стародавнего естественного союза с Артемидой, которая царила в Академии[298], но разрыв не полный: Артемида осталась его хтонической подругой, блюстительницей его героического очага. Мы видели выше, что перенесение кумира с Акрополя, из округи театра, в предместье есть «нисхождение» не в топографическом только смысле [299], но и в религиозно-символическом: это путь бога вниз, в подземное царство, ночью, при озарении светочей, — katagöge. Надписи показывают, что Дионис как «вождь нисхождения» (Kathegemön) почитается именно в священной ограде театров, где правится трагедия, действо страстей божественных, вековечное возобновление приснопамятных героических тризн. Во всяком случае, с обрядом перенесения соединялись представления глубоко-мистические, и в этом смысле Алкифрон (II, 3), прося Птолемея извинить его нежелание покинуть родные Афины, пишет царю: «До конца дней моих да будет мне дано венчаться плющом аттическим и ежегодно славить Диониса у его очага гимнами и участвовать в таинственных ему служениях» [300].
VI. Материковый культ
1. Символы дикой природы и охотничьего быта. Плющ и тирс
Дионис именуется в обряде, по своему главному атрибуту и фетишу, «плющеувитым» или «плющекудрым», «плющом», «плющевым богом» [301]. Плющ — сам бог[302] и вместе наркотик, наводящий безумие, manian[303], т. е., исполняющий причастника силою бога. Впервые надел на себя венок Дионис, и это венок был из плюща [304]; оттого он «плющеносец» и «радующийся на плющ» [305]. Увенчание бога плющом — особенный праздничный обряд (kittösis) [306]. Новорожденного Вакха купают в Плющевом ручье (Kissusa), у Галиарта [307].
«Плющевик» (Kisseus) сам Дионис, а также, вследствие героизации этого обособленного культового лика, — страстной дионисийский герой, упоминаемый то как спутник Анхиса, погибший близ дионисийской Плющевой горы во Фракии, то как фракийский царь, отец Гекубы (по Гомеру дочери Дима). «Плющевица» (Kissö) — менада из Вакхова фиаса; Плющ (Kissos) — юный сатир, разбившийся до смерти, прыгая по скалам, и обращенный Дионисом в висящий по обрывам утесов зеленый плющ.
В описании плюща у Плиния (прим. 4) характерно указание на его употребление во фракийском культе Диониса, — плющом увивали фракийцы тирсы, шлемы и щиты бога (следовательно, это был столько же атрибут Сабазия, сколько фракийского Арея), — а также указание на принадлежность растения местам влажным и обильным змеями. Характерно и мнение о связи плюща с пчелами, которые будто бы сбирают мед с его цвета [308]. Пчела, как видно из мифа об Аристее, приводится в близкое отношение к божеству Диониса. Она посредствует между миром загробным и миром живых и, зарождаясь, по преданию, из тления, знаменует возрождение отшедших. Мед — жертва теням и источник оргиастического энтузиазма. Пчела, как мы видели, одно из культовых прозвищ оргиастической Артемиды.
Группа символов: плющ, змея, пчела, — к ним должно причислить еще сосну или ель (elate), исконное дерево Вакха, ветви которого в руках мистов назывались bakchoi, дуб (откуда Дионис Dryophoros в Филиппах, Prinophoros в Фессалониках), наконец, вечно зеленый тис (smilax) — составляет изначальное культовое отличие фракийского оргиазма и оргиазма женского одноприродного с фракийским; в этом диком оргиазме скалистых высот и болотистых низин Дионис сочетается с Артемидой.
Охотничье копье, увитое плющом или хвоей, есть тирс [309]. Удивительно, без сомнения, что это священное орудие, оружие и как бы чудотворная хоругвь вакхов, этот жезл-ветвь-копье-светоч [310], сообщающий тирсоносцу Дионисово вдохновение и силу неодолимую, впервые появляется в памятниках слова только в конце V века у Еврипида, хотя уже задолго до того встречается на изображениях. О сознательном неологизме или о варваризме, принесенном поэтом из Македонии, не может быть речи: слово было, очевидно, обще-вразумительно. И когда Геродот называет одно фракийское племя «Агатирсами», он уверен, что слушатели или читатели поймут имя в нужном смысле, как означение рода неких тирсоносцев, «сильных тирсами» или «сильных Тирсов» (каковое истолкование более в духе языка и закономерно, нежели «thyrsus agontes»). Перенесение имени на свадебные венки также свидетельствует о давности его усвоения эллинами. Предложенное недавно сближение thyrsos с thyias и вакхическим thyo (срв. boeöi podi thyön) нам кажется близким греческому чувствованию слова.
Более того: мы склонны видеть в thyrsos наименование самого Диониса. Agathyrsoi и родственные имена, племенные, как Thyssagetai, и личные, как Idanthyrsos, вероятно, произошли от бога, родового эпонима (как и «сабы», и «бассары»), и значат опять только: «вакхи». Дионис — «лоза» (klematis), «столп» (stylos), «светоч» (руг euion): он же и «тирс». Отсюда разнообразие в конкретном применении термина: раскидистая ветвь, и копье с шишкой пинии на острие, и смоляной факел, и полая трость (narthex); отсюда же и приписание тирсу чудотворного могущества. Итак, «много несущих Диониса в руках, но мало несущих его в сердце» —вот смысл знаменитого стиха о множестве «тирсоносцев» и редких «вакхах» [311]. «Тирс» — «исступленный» (thyrsos—thyön). Метафора Haides euthyrsos в «Вакханках» Еврипида (1156), что значит: смерть от тирсов — есть символ самого Диониса: он Аид цветущий.
Древнейшее упоминание о тирсе мы видели в рассказе Диомеда у Гомера (Z, 133) о нападении Ликурга на нимф-пестуний Диониса-младенца (срв. выше, стр. 25). Наш Гнедич переводит: «нимфы-вакханки тирсы зеленые бросили в прах (hai d' hama pasai thysthla chamai katecheuan), от убийцы Ликурга сулицей острой свирепо разимые». Древние истолкователи, однако, не знали в точности, что разумеет Гомер под thysthla: для одних это тирсы, по мнению других — всякая священная утварь и все, что служило для жертвенных курений и возлияний [312]. Откуда эта неопределенность? Без сомнения, она, прежде всего, объясняется той таинственностью, какая окружала оргиастическую литургику. Кто знал точно, что таилось в cista mystica? Вообще слово thysthla имело значение жертвенных приношений, преимущественно в культах мистических, в смысле же тирсов не употреблялось [313]. Сравнивая текст Гомера с Феокритовым[314], замечаем, при сходстве остальных черт, что гомеровскому thysthla соответствует у Феокрита orgia; но именно это слово и выражает наиболее точно то, что утверждают глоссы.
Притом Гомер не говорит, что Ликург выбил из рук менад их thysthla: он поражал их самих обоюдоострой секирой; тирсы, которых им незачем было бы выпускать из рук, были бы их чудесной защитой. Прибавим, что глагол katecheuan лучше всего понимать в прямом смысле: «разлили» или «рассыпали», — что вполне вяжется с собирательным orgia, в смысле священных предметов культа, богослужебной утвари, запасов для жертвоприношений. Остается заключить, что интерполированный (но все же не правщиками при Писистрате впервые) рассказ Диомеда уже содержит точное описание оргиастической литургии, какой знала ее эпоха позднейшая, и что таинственные обряды радений как ниспровержение алтарей восходят, в силу этого одного, по крайней мере, к VII веку.
2. Символика змеи. Змея и бык. Бог-младенец
Змея, символ владык и душ подземного царства, в круге Дионисова богопочитания — исконный символ-фетиш [315] самого «змеями увенчанного» или «змеевидного» бога [316]