Жирдяй выглядывает из кабинки:
– Они убрались?
– А ты как, уже успел в штаны наложить? – криво усмехаюсь.
Толстяк хмурится и отводит взгляд.
– Ладно тебе, – машет мне рукой Маньяк, – Не доставай человека. Подумаешь, нервы не выдержали. С кем не бывает.
– Нервы надо лечить, – замечаю я, – Лоботомией…
– Посмотрел бы я на тебя, на моем месте, – морщится Жирдяй, – Хорошо тебе болтать. Ты ведь дайвер! Ты в любую секунду можешь удрать! А нам… после того, что случилось с Падлой и Маньяком… Мы ведь, может, и жизнью рискуем!
Я вдруг замечаю кровь на рукаве толстяка – медсестра успела таки разок его полоснуть. Череп отрывает кусок рубахи и перевязывает ему рану. А я вздыхаю и отворачиваюсь. Жирдяй прав. Я – действительно, дайвер. Дайвер с дип-склерозом… Вовремя удрать – это, пожалуй, единственное, что у меня иногда получается…
Бородач бесцеремонно заталкивает всех в кабинку. Дверца захлопывается и Шурка, наш отважный пилот, дергает за цепочку слива, словно заправский машинист паровоза за рукоятку гудка. С шумом и свистом вода проносится в несуществующую канализацию… Падла распахивает дверцу – и нет больше осеннего леса.
Низкое, затянутое тучами небо. Бурное море, катящее раз за разом темные валы на скалистый берег. Ледяной, пронизывающий до костей ветер.
Дрожа от холода, выбираемся из кабинки.
Падла смеется, глядя на меня и Жирдяя:
– Что в пустыне было приятнее?
Интересно, почему ему не холодно? Он ведь вообще в одних трусах, словно фанатичный последователь Порфирия Иванова.
– Никаких признаков Дибенко, – вздыхает Маньяк, ежась на ветру, – Честно говоря, немного странно, что он до сих пор не засёк „Клозет-2000“.
– Не накаркай. Кабинка нам еще пригодится, – замечает Падла, – Идем на разведку. Череп и Жирдяй – вдоль берега на… не знаю, что это, но пускай будет север, мы с Леонидом – вон там попробуем пройти. Шурик остается сторожить „лимузин“!
– Но… – пытается возразить Маньяк.
– И никаких „но“,– по-командирски сурово отрезает бородач.
Обхватив плечи руками, ковыляю вслед за Падлой.
Мы не успеваем отойти и на двадцать шагов – душераздирающий вопль Шурки заставляет нас вернуться.
– Стой, гад, стой! – отчаянно орет Маньяк. И пытается догнать незнакомца, с обезьяньей ловкостью карабкающегося на практически отвесный утес. Куда там! Взобраться следом Шурке явно не под силу. Да и нам тоже.
– Что случилось? – встревоженно уточняем.
На бедного Маньяка жалко смотреть.
– Цепочку от сливного бачка упёр! Гад! – объясняет он, едва не рыдая.
– Ну и подумаешь, – утешает его Падла, – Обычная вещь…
Шурка кривится раздраженно:
– Без цепочки – оно не работает! Понимаете?! Это необходимый элемент!
Мы запрокидываем головы и смотрим вверх, туда где на плоской макушке утеса, сидит, свесив ноги, наглый незнакомец.
– Придурок! Верни цепочку! – орет Маньяк, – Верни, я все прощу!
– Я – не придурок! Я – Ильмар-вор! – горделиво заявляет похититель.
– А, тогда ясно, – кивает подоспевший Жирдяй, – Тогда нам повезло, что он ещё и бачок не упёр!
– Может договоримся? – спрашивает Падла, рассматривая человека на утесе, – На кой хрен тебе сдалась эта ржавая железка?
Ильмар-вор ухмыляется:
– Можем и договориться. Цепочка – в обмен на Слово!
– Какое еще слово?
– Известно какое – самое главное!
– …! – орет запрокинув голову Маньяк.
– Это и есть – Слово? – с искренним удивлением смотрит вниз Ильмар.
– Это самое мягкое слово, какое я смог для тебя подобрать! – свирепо машет кулаком Шурик.
– Нет, пожалуй я передумал, – вздыхает вор и вешает цепочку на шею, вместо ожерелья, – Я оставлю её себе. С таким прикидом меня на „ура“ примут в лучших домах Парижа и Рима!
Из низких облаков выныривает планер. Оттуда бросают конец веревки и в следующий миг Ильмар-вор уносится в туманную даль. Вместе с нашей цепочкой. На прощанье – воздушный поцелуй:
– Спасибо за Слово! Обязательно испробую его в Версале!
– Ничего не скажешь, изящно сработано, – вздыхает Падла, провожая планер взглядом, – Выбора не остается. Идем пешком.
В удрученном настроении карабкаемся к проходу между скалами. Оказавшись наверху, оцениваем обстановку. По ту сторону прибрежной гряды начинается лес, которому во все стороны не видно конца и края. Разглядеть получше мешает туманная дымка, скрывающая от нас горизонт.
После недолгих колебаний спускаемся вниз, в лесную чащу. Хорошо хоть, здесь теплее и нет пронизывающего ветра. Плохо, что нет ни малейшего намека на дорогу или какие-нибудь ориентиры.
Мы молча топаем, продираясь через заросли молодого ельника. Наконец у Жирдяя не выдерживают нервы и он хрипло орет:
– Дима! Дибенко! Ау-у!
Падла хмыкает, но не пытается препятствовать.
– Дима! Друг! Покажись! – не унимается толстяк.
Кто-то сзади кладет руку на мое плечо… Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Тьфу-ты! Конечно, это не Дибенко. Череп указывает куда-то в сторону:
– Дорога!
Радостно проламываемся в этом направлении.
Дорога – это сильно сказано. Скорее – тропа. И всё же, это лучше, чем ничего!
Ободренные, мы ускоренным маршем движемся вперед, пока не упираемся в здоровенный камень, установленный там, где тропа разделяется на три ответвления. Падла смахивает зеленоватый мох с поверхности камня и вслух читает проступившую надпись:
– „Налево пойдешь – вечный покой найдешь, направо – совесть потеряешь, прямо пойдешь – тоже плохо кончишь.“
Бородач в задумчивости сдвигает ушанку на лоб и чешет бритый затылок:
– Какое, однако, богатство выбора.
– Типичный сказочный алгоритм, – констатирует Маньяк, – Чем дальше, тем страшнее…
– Знаете, – вздыхает Жирдяй, – Мне кажется, стоит повернуть направо…
Шурка язвительно острит – „кое-кто не боится утратить то, чего отродясь не имел“. Толстяк хмурится и советует отправить Маньяка на разведку левой тропинкой.
Падла пожимает плечами. В конце-концов достигаем компромисса – идём прямо. Метров через двести обнаруживаем рядом с тропинкой прикрепленный к сосновому стволу, чуть выгоревший на солнце плакат: „ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!“.
Хрипло выругавшись, Жирдяй пытается сорвать фанерный стенд. При этом раздается странный треск, сыплются искры, а толстяка колотит дрожь. В конце концов он падает на землю – с оторванным плакатом намертво зажатым в скрюченных пальцах.
– Жирдяйчик, ты как? – озабоченно склоняется над ним Падла.
– Нормально… – выдавливает из себя толстяк и свирепо таращится на фанерный стенд. Дело в том, что под оторванным плакатом оказывается второй: „СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА ЭЛЕКТРОБЕЗОПАСНОСТИ!“
Раздосадованный Жирдяй швыряет в надпись камнем, промахивается и, ни на кого ни оглядываясь, уходит по тропинке далеко вперед. Маньяк нагоняет его, пытаясь дружески ободрить. Однако во всех шуркиных увещеваниях содержится опасно большая доля иронии. В результате, толстяк кратко, но выразительно дает понять, какое безрадостное будущее ждет Шурку, если он немедленно не отвяжется.
Тут, в свою очередь, обижается Маньяк. Он заявляет, что не желает иметь ничего общего с этим „жирным обормотом“. Разворачивается и шагает назад, собираясь вернуться к развилке дорог.
Наше боевое содружество оказывается под угрозой раскола.
В конце концов, напомнив о цели похода и вовсю напирая на благородные душевные качества обоих хакеров, Падле удается их помирить. Маньяк берет назад „жирного обормота“, толстяк – „ламера ушастого“ и, мрачно насупившись, они пожимают друг другу руки.
Да-а…
Все эти приключения не прошли даром для наших нервов.
Неизвестно еще как бы я сам реагировал, если бы не знал, что в любой миг могу пропеть свой спасительный стишок…
Жирдяй плетется рядом с Падлой и уныло бормочет:
– Знаете, ребята… А может зря это все?
Бородач хлопает его по плечу:
– Не раскисать! Хакеры не отступают!
– Ага, – кисло улыбается Маньяк, – Они просто драпают при первом же „шухере“…
Следующие несколько минут проходят без приключений. Потом тропинка вдруг превращается в дорогу, лес – в лесопосадку и Падла отчаянно орет:
– Воздух!!!
Повинуясь безотчетному инстинкту, мы скатываемся в придорожную канаву. Здоровенные серебристые диски проносятся так низко, что обдают нас горячим ветром и подымают пыль. А уже через две секунды, срезав точно бритвой верхушки сосен, они скрываются в облаках.
– Типичные летающие тарелки, – бормочет Падла, отряхиваясь.
– Совершенно неоригинально, – кивает Маньяк и вдруг обнаруживает рядом в канаве чей-то сожженный до состояния головешки труп. Он встревоженно оглядывается, но подозрения оказываются беспочвенными – Жирдяй целехонький и невредимый уже стоит рядом. Во взгляде Шурика мелькает легкое разочарование.
– Очевидно, нам туда! – машет рукой бородач.
Там, впереди, раскинулся большой город. Обычный город, причем не какой-то абстрактно интернациональный, а, судя по архитектуре, типично российский. Если, конечно, не считать странных голубоватых вспышек, дыма пожарищ и кое-где зависших над домами летающих тарелок…
– Похоже, мы успели вовремя! Как раз к вторжению инопланетных монстров! – замечает Жирдяй.
Бодро шагаем по улице. Нам ли, заслуженным думерам, бояться каких-то занюханных монстров. Это не диктанты писать. Наконец-то чувствуем себя в родной стихии! Разживемся оружием и откроем сезон охоты!
– Спасайтесь! – бледный, как мел, гражданин в дорогом, но запыленном костюме выскакивает из-за угла и стремительно проносится мимо. Падле едва удается поймать его за полу пиджака:
– Я, извиняюсь, мы сами не местные…
Мужчина трясется в истерике и добиться подробностей не получается.
Идем дальше. Улицы пустынны. По мере приближения к центру города растет масштаб разрушений, только носят они почему-то странно-выборочный характер. Тут и там валяются искореженные куски рекламных стен