Эссекс запротестовал: -Я не видел вас пять лет, Джон, и не успели мы сказать двух слов, как вы уже обличаете папизм. Что общего между папизмом и дипломатией, и к чему вы приплели его?
– Разве папские легаты не были первыми дипломатами? – спросил Асквит. – Разве мы не унаследовали каноны дипломатического ремесла от папских легатов в Риме?
– Что за чепуха, – сказал Эссекс. – Первыми великими дипломатами были писатели, философы и патриоты: Данте, Боккаччо, Петрарка.
– Безнадежные дилетанты! – возразил Асквит. – Настоящими профессиональными дипломатами были Борджиа и Медичи. Они опутали всю Европу сетью церковников и папских шпионов, и вот от них-то мы и произошли. Единственный стоящий человек того времени – Макиавелли, а посмотрите, как его все поносят. И только венецианские купцы внесли в нашу профессию крупицу честной крови.
– Вот еще! – сказал Эссекс. – Купцы!
– Это были честные и просвещенные республиканцы, – сказал Асквит. – И к своим решениям и действиям они не подмешивали папского ханжества и лжи. Их доклады венецианскому сенату служат образцом ясности и точности, и ни один из них не был папским агентом.
– Чего вы взъелись на папизм? – сказал Эссекс.
– Я взъелся на дипломатию. – Асквит поднялся, долго искал свой кисет, нашел его наконец в рабочей корзинке жены и стал набивать трубку, просыпая табак на скатерть. – Первый дипломат, который прибыл в Англию, доктор Родериго Гандесальви де Пуэбла, был папским шпионом. Но в то время мы знали, как следует обращаться с иностранными дипломатами. Генрих VII спускал на них собак и время от времени колотил бычьим мослом. Будь у нас побольше таких королей, как Генрих VII, не было бы Аахенского договора, подписанного через триста лет после его смерти, и не были бы узаконены дипломаты – все эти послы, посланники, полномочные представители, нунции и прочие люди с хитроумными титулами, наделяющими достоинством самых бесчестных негодяев. Мы пользуемся правом экстерриториальности, мы стоим над странами, в которых живем, мы богаты, уважаемы, красноречивы, остроумны, лживы, коварны, бесчестны и наглы, и мы успокаиваем свою совесть тем, что наша деятельность узаконена и носит пышное название. Дипломатия! Позорное пятно на деяниях человеческих!
– Если ты кончил, Джон, – заметила миссис Асквит, вставая, – то я сварю кофе.
– Он еще хуже, чем был, – сказал ей Эссекс.
– Он очень тоскует по дому, – ответила Джейн Асквит.
– Пойди, приготовь кофе, – сказал Асквит жене, а сам улегся на диван и стал пускать к потолку клубы табачного дыма.
– Как вы его только терпите! – крикнул Эссекс вслед миссис Асквит.
– Ничего, потерпит, она еще молодая, – ответил Асквит. – Я старше ее на десять лет, должна слушаться. Почему вы не женились, Гарольд?
– Ты совсем отбился от рук, – сказала Джейн, входя в комнату с кофейником; она подошла к камину и поставила кофейник на маленький металлический треножник над огнем.
– Извините его, мистер Мак-Грегор. Я вижу, что вас смущают его дурачества, и я вас понимаю.
– Я ничуть не смущен, – сонно ответил Мак-Грегор.
– Конечно, смущен, – сказал Асквит. – Спросите его, где он шатался, когда должен был быть при вас, Гарольд. Спросите его, как он смел сцепиться с Френсисом Дрейком. Вот почему он смущен.
– Из-за чего вы сцепились с Дрейком, Мак-Грегор? – Эссекс спросил не потому, что так сказал Асквит, а потому, что ему самому хотелось узнать.
– Произошел небольшой спор, ничего больше, – ответил Мак-Грегор.
– Враки, – заявил Асквит. – Конечно, все было очень вежливо, но колкости так и сыпались. Знаете, Гарольд, этот милый Мак-Грегор умеет возмущаться, а это не разрешается. Помните, Мак-Грегор, вам нельзя возмущаться – ведь вы ученый и всегда должны обо всем судить беспристрастно.
– О чем вы говорите? – спросил Эссекс.
– Я говорю об этом молодом человеке, который недоволен собой, потому что он копается в мелких делишках посольства, вместо того чтобы возиться с какими-то камушками в какой-нибудь вонючей лаборатории.
Мак-Грегор, к величайшему удовольствию Асквита, в смущении провел рукой по волосам.
– Знаете, Гарольд, где он пропадал в то время, когда Должен был сопровождать вас?
– Нет.
– Он вам не скажет, а я скажу. Гулял по Москве с Кэтрин Клайв, дочерью старого Сэнди Клайва. Вот вам и академик!
– Так она дочь Сэнди Клайва? – спросил Эссекс.
– Да. Видели ее? Такая высокая, стройная?
– Видел.
– Мак-Грегор тоже видел, – сказал Асквит. – Давайте позовем ее сюда. Чудесная девушка, эта Кэти.
Асквит потянулся к телефону, но Джейн остановила его.
– Не надо, Джон, – сказала она, – оставь мистера Мак-Грегора и Кэтрин в покое. Я не хочу, чтобы она приходила, потому что ты начнешь их дразнить.
– Дразнить Кэти? – возмущенно сказал Асквит. Да я слово при ней боюсь сказать.
Мак-Грегору слишком хотелось спать, чтобы он мог оценить заступничество Джейн Асквит. Глаза у него были открыты, но остатки хмеля разморили его, и он сидел неподвижно, скрестив ноги и крепко сжав руки, пытаясь слушать Эссекса, потому что ему хотелось знать, что Эссекс скажет о нем.
Но Асквит расспрашивал Эссекса о Молотове.
Эссекс развел руками. – Он даже не хочет говорить об Иране.
– А что нам от русских нужно в Иране? – спросил Асквит.
– Просто хотим немного посчитаться, – сказал Эссекс.
– Хо-хо! Не на таких напали. Что же вы думаете теперь делать?
– Я думаю начать с ноты, – ответил Эссекс, – вежливой, официальной ноты, требующей обсуждения наших предложений ввиду серьезной ситуации, создавшейся в Азербайджане.
– Бросьте все и уезжайте домой, – сказал Асквит. – Даром время теряете.
Джейн Асквит подала кофе прежде, чем спор успел разгореться.
Мак-Грегор несколько пришел в себя и понял, что Эссекс и Асквит говорят не о нем. Он остался ждать Эссекса, чтобы выйти вместе и узнать, очень ли Эссекс на него сердится.
– Так вы сцепились с Френсисом Дрейком? – беззлобно спросил Эссекс Мак-Грегора, когда они наконец вышли на заснеженный двор.
Мак-Грегор почувствовал, что он не может объяснить Эссексу свою стычку с Дрейком.
– Он просто спрашивал меня, где я был и что делал, – ответил Мак-Грегор.
– Видите ли, Мак-Грегор, Дрейк работает здесь в очень трудных условиях. – Мак-Грегор промолчал. – Вы в самом деле хотите вернуться в Лондон или это очередная выдумка Джона? – Эссекс говорил небрежным тоном, как будто не придавал этому особого значения.
– Если я вам больше не нужен, я хотел бы уехать, – сказал Мак-Грегор.
– Из-за Френсиса Дрейка?
– Нет, – сказал Мак-Грегор и больше ничего не прибавил. Он не мог объяснить Эссексу то внезапное чувство беспомощности, которое он испытал во время разговора с Дрейком. Как это ни странно, Мак-Грегор многое объяснил Асквиту, может быть, потому, что Асквит сумел вызвать его на откровенность. Эссексу же он ничего не мог сказать. С другой стороны, он не хотел, чтобы Эссекс на него сердился.
– Пожалуй, я мог бы обойтись без вас, Мак-Грегор, – задумчиво проговорил Эссекс, словно он, трезво взвесив все обстоятельства, оказывал Мак-Грегору милость, отпуская его. – Я, видимо, задержусь здесь некоторое время и легко смогу вытребовать из Лондона кого-нибудь еще, в случае, если вы захотите вернуться домой. – Эссекс знал, что он не может вытребовать из Лондона другого помощника, да он и не хотел никого из Лондона. Он хотел работать с Мак-Грегором и знал, что Мак-Грегор останется. Кому приятно, что его отпускают так легко и не считают незаменимым? Эссекс не сомневался, что Мак-Грегор останется без всякого принуждения, по доброй воле.
– Утром сообщите мне, как вы решили, – сказал Эссекс и, чтобы окончательно убедить Мак-Грегора, добавил: – Я помирю вас с Дрейком. Покойной ночи.
– Покойной ночи, – ответил Мак-Грегор. Ему уже не хотелось спать, он чувствовал себя слегка обиженным тем, что его не удерживают, и готов был винить Эссекса за глупое положение, в которое попал.
Высоко поднявшееся солнце светило в хорошо натопленную комнату Мак-Грегора и золотыми зайчиками играло на медной решетке камина. Легкие ситцевые занавески свободно пропускали даже неяркое зимнее солнце. Проснувшись, Мак-Грегор встал и долго сидел на кровати, освещенной снопом золотистых лучей, вновь и вновь перебирая решения, к которым он пришел после своего тяжелого сна. При ясном дневном свете он понял, что решений, собственно никаких нет, кроме разве одного, да и то он не был уверен в том, что сможет его выполнить.
Он принял ванну, позавтракал и позвонил Кэтрин Клайв.
Когда она отозвалась, он сказал: – Это я, Мак-Грегор.
– Доброе утро, – ответила она. – Ну как, разыскали вас вчера вечером?
Он рассказал ей, как было дело.
– Может, мне объяснить сэру Френсису, что это я была виновата в вашем исчезновении?
– Нет, не стоит, – сказал Мак-Грегор.
Она засмеялась. – Он, должно быть, и сам знает.
Ему не хотелось говорить о Дрейке.
– А ведь сегодня, пожалуй, хорошо на катке, – быстро переменил он тему разговора.
– А вы можете достать коньки?
– Нет. Но, вероятно, вам это нетрудно сделать.
– Пожалуй, – сказала она. – Только не подтает ли лед на солнце?
– Не думаю, – ответил Мак-Грегор.
– Ну хорошо, – протянула она. – Тогда, может быть, в перерыв перед завтраком? Потом я буду занята.
– А когда у вас завтрак? – спросил он.
– Часа через полтора; давайте встретимся ровно в час на теннисной площадке. Вы вообще-то катаетесь?
– В жизни не пробовал.
– Гм! Вы, как видно, из тех людей, которым хочется все испытать.
Он вовсе не принадлежал к такому сорту людей, но замечание это было ему приятно.
– Только в том случае, если дело обходится без лишних хлопот, – сказал он.
– Ну что ж, посмотрим, – сказала она. – Так, значит, в час?
– Хорошо.
Все складывалось очень удачно, и он рассмеялся при мысли о своих недавних сомнениях. Он думал, что она отложит встречу на катке до другого раза, ведь вчерашний вечер явился полной неожиданностью и для него и для Кэтрин Клайв. Выходит, в конце концов, не такой уж он увалень, если сумел так быстро закрепить их знакомство. Ему хотелось показать себя этой женщине с лучшей стороны, но он сомневался, хватит ли его на это.