Де Голля интересует, каким образом они с Хрущевым могли бы подготовить своими переговорами предстоящую встречу четырех. В этой связи главное внимание в беседах будет уделено центральной проблеме, стоявшей в международной повестке дня, — германскому вопросу.
Позицию Франции по этому вопросу де Голль излагает в увязке с его пониманием развития ситуации в Европе и роли в этом процессе Франции, Германии и России. Он отмечает, что Германия была на протяжении истории основным противником Франции. Мы благодарны, подчеркивает президент, что в решающие моменты — в 1875 году, в 1914 году и, наконец, в 1940-м Франция находила в лице России верного и надежного союзника, и союз Франции с Россией играл во всех этих случаях решающую роль.
Я закончил перевод этой фразы и жду следующей, когда вдруг князь К. Андронников поднимает руку с карандашом в руке и, обращаясь прямо к Хрущеву, говорит: господин Председатель, президент де Голль назвал не 1875 год, а год 1871-й. И далее для пущей убедительности добавляет от себя как неопровержимый аргумент: ведь франко-прусская война была не в 1875 году, а в 1871-м. Эго, дескать, хорошо известно. Сказал и умолк, уткнувшись снова в свой блокнот, даже не бросив взгляда в мою сторону. Всякое бывает в переводческом деле. Но это вторжение в мой перевод, к тому же с первых фраз разговора, прозвучало особенно неприятно. Де Голль, конечно, не понимая причину заминки, поскольку реплика была на русском языке. Хрущев посмотрел в мою сторону, спокойно, но все-таки с вопросом. Меня же задели как несправедливость замечания, так и вольное обращение с историей.
— Я перевел правильно, Никита Сергеевич, — сказал я, — президент назвал именно 1875 год. Это был год так называемой «военной тревоги», когда Бисмарк намеревался нанести еще один, вторичный удар по Франции, и уберегла от этого Францию решительная поддержка со стороны России. — Затем, повернувшись к де Голлю, я попросил его повторить только что названную им дату:
— 1875, — сказал де Голль.
— Прошу прощения, — стушевался князь, наконец, обративший на меня внимание.
Далее де Голль напоминает, что в 1944 году, стремясь предотвратить возрождение германского милитаризма, он предложил Сталину не допустить восстановления централизованного германского государства, расчленить Рейх путем создания конфедерации германских земель. Согласие на это он не получил.
Свою поездку к нам во время войны де Голль вспоминает часто. Она глубоко запала в его памяти.
А потом, продолжает де Голль, в восточной части Европы Советский Союз создал огромный блок. Что же касается Западной Европы, то здесь были Германия, лишенная реальных возможностей осуществить какие-либо экспансионистские претензии, и сильно ослабленная войной Франция.
В этих условиях единственной реальной политикой для Франции, продолжал де Голль, стала политика создания равновесия в Европе. При этом мы предполагаем, что между Францией и Советским Союзом будут развиваться хорошие отношения, и исходим из заинтересованности в разрядке в отношениях с Советским Союзом. Германия должна быть с нами не для каких-то агрессивных планов, а наоборот, для того, чтобы в Европе было спокойно. Если такого рода равновесие в Европе будет достигнуто, то нам не нужны будут Соединенные Штаты. Мы, конечно, хотим остаться с Соединенными Штатами друзьями, но не будем нуждаться в такой, например, совместной организации, как НАТО.
И далее: если реальная разрядка в отношениях между Советским Союзом и капиталистическими странами будет достигнута то германский вопрос, как вопрос производный, можно будет решить без труда в новой атмосфере, которая будет таким образом создана — в атмосфере, в которой мы не чувствовали бы никакой угрозы.
Хрущев, в свою очередь, отмечает, что Россия и Франция всегда были вместе, когда Германия развязывала войну. Эго важно и сейчас, поскольку германский вопрос остается нерешенным, а это таит в себе угрозу.
Он критически относится к политике Франции в отношении Германии. Если Франция играет с Германией на французских нотах, то Германия играет с Францией на нотах германских, и нам нужно, подчеркивает Хрущев, быть очень внимательными и осторожными, чтобы наши страны не проиграли от этого.
Хрущев разъясняет, что Советский Союз желает, чтобы создавшееся в Европе положение приобрело правовую основу. С этой целью мы предлагаем заключить мирный договор с Германией. Эго позволило бы закрепить установившиеся границы и решить вопрос о Западном Берлине, поскольку договор положил бы конец оккупационному статусу.
В то же время он отметил, что если советскому правительству не удастся доказать союзникам необходимость заключения мирного договора с Германией, то оно пойдет на заключение сепаратного договора с Восточной Германией.
Хрущев привез в Париж небольшую новизну в позиции — промежуточное решение германского вопроса Суть его в заключении временного соглашения о Западном Берлине с заменой режима оккупации новыми принципами. Советскому правительству, добавляет Хрущев, хотелось бы вместе с бывшими союзниками разработать статус вольного города для Западного Берлина. Если же западные страны не подпишут с Советским Союзом соглашение о Западном Берлине, то «мы декларируем в одностороннем порядке статус вольного города».
У Советского Союза и Франции, подчеркнул Хрущев, целый ряд общих точек зрения по германскому вопросу. Насколько мне известно, поясняет он, Франция не стремится к воссоединению обеих Германий, и закрепление сложившегося положения было бы полезно не только для Москвы, но и для Парижа.
Де Голль с соображениями Хрущева насчет заключения мирного договора с Германией не согласился. Хотя и отметил достоинство промежуточного варианта, поскольку из него вытекает, что западным странам больше не угрожают. От того, что мы подпишем какую-то бумагу, заявил он, положение в Германии не станет лучше.
Проблема, уже много месяцев не сходящая с первых полос газет, здесь обсуждается спокойным тоном, ровным голосом. Но оба собеседника внимательно вслушиваются в слова друг друга, четко формулируют свои позиции. Западные державы не могут воспрепятствовать заключению договора между Советским Союзом и Восточной Германией. Но все это не означает, что они одобрят подобный акт или присоединятся к нему.
Если Советская Россия, заключив договор с Восточной Германией, скажет, что с этого момента союзники не могут оставаться в Западном Берлине, то я не думаю, заявляет де Голль, что мы согласимся на это, как, по-видимому, и наши союзники.
Де Голль поясняет, что Франция не относится с полным доверием к Германии, и ее политика в германском вопросе исходит не из доверия к этой стране, а из стратегических интересов. Он активно откликается на мысль Хрущева о совпадении точек зрения Франции и Советского Союза по германскому вопросу.
— Что касается объединения двух германских государств, то, действительно, мы, — заявляет де Голль, — не стремимся добиться этого. Когда-нибудь оно, может быть, и произойдет, но мы не спешим.
Границы Германии по Одеру — Нейссе, подчеркнул французский президент, не подлежат никакому пересмотру Франция считает важными имеющиеся соглашения с ФРГ, которые запрещают этой стране иметь некоторые вооружения, и мы не хотим пересматривать эти соглашения.
В целом, обобщает де Голль, Франция в своей политике в отношении Германии исходит из существующего положения, и разница между нами состоит в том, что это положение Советский Союз предлагает оформить юридически.
К чему же следовало бы стремиться в европейской политике? Де Голль говорит, что его цель — добиваться когда-нибудь единой Европы, в которую входили бы и восточная и западная ее части. Но для этого нужно, чтобы Западная Европа стала сильной и организованной, а это предполагает нахождение в ней и Западной Германии. Если страны Западной Европы будут разобщены, то в них будут сильны чувства страха перед огромной и организованной Восточной Европой. И это будет толкать их к американцам.
Хрущев соглашается с заявлением относительно установления контактов между Западной и Восточной Европой. Я это понимаю, говорит он, как экономическое и культурное сотрудничество между организованной Восточной Европой и организованными странами Западной Европы, включая, разумеется, и Западную Германию. Экономическое и культурное сотрудничество явится хорошей основой для улучшения всей международной атмосферы. Он считает также благотворным такое положение, когда США не имели бы возможности оказывать давление на западноевропейские страны.
Пройдет совсем немного времени после этой беседы, и де Голль провозгласит ставший легендарным лозунг создания Европы от Атлантики до Урала.
Переговоры по германскому вопросу завершаются выводом Хрущева о том, что по сути дела позиции Советского Союза и Франции совпадают.
Де Голль кивает головой в знак согласия.
Следующая крупная тема переговоров — проблема разоружения и безопасности. Самым значительным моментом разговоров по этой тематике становится разъяснение французским президентом политики самостоятельности, к которой во все большей степени переходит Франция, Он обращает внимание на то, что в марте прошлого года средиземноморская эскадра Франции выведена из-под командования НАТО, Мы закрыли, говорит он, доступ во Францию американскому ядерному оружию, отказали Вашингтону в разрешении размещать во Франции их ракеты.
Это известные факты, но важно то, что о подобных вещах, касающихся самых деликатных сторон отношений Франции с США, французский президент говорит с советским руководителем. Еще важнее, что эти факты выстраиваются де Голлем в четкую концепцию новой внешней политики, неотъемлемым элементом которой, судя по всему, должно стать и улучшение отношений с Советским Союзом.
Вдруг он произносит нечто неожиданное для нас: я считаю, что пребывание Франции в НАТО — явление преходящее. Франция намеревается не всегда оставаться в НАТО и основывать на НАТО свою политику.