Раньше они напоминали гигантскую стоянку для автомашин. Машины парковали повсюду: и вдоль проезжей части, что сокращало возможности движения, и на тротуарах, что мешало пешеходам. Теперь под Елисейскими полями строились вместительные гаражи, обновлялось покрытие этой артерии, ее украшали новые элегантные фонарные столбы. Немало делалось и в других районах столицы. Париж стал заметно чище и наряднее, особенно по праздникам.
Ж. Ширак приветливо принял меня в своем просторном кабинете в здании мэрии. Мы говорили о де Голле. Разговор идет легко, взаимопонимание было широким. Как и Шарль де Голль, Ж. Ширак придавал большое значение отношениям с Советским Союзом. Тепло вспоминал свой визит к нам в 1974 году в качестве премьер-министра Франции. Он подчеркивает, что и сейчас, как мэр Парижа, он старается во всем содействовать посольству.
— Вы, кажется, — говорит он, — заинтересованы в том, чтобы создать здесь свой культурный центр?
— Да, это так, — отвечаю. — Но у нас трудности с помещением для такого центра.
— Так вот, посол, я припас для вас сюрприз. Вы сможете расположить ваш центр на берегу Сены, там, где раньше стояли заводы Ситроена. Вы должны знать это место. Там будет новый квартал Парижа. Хороший. По первому вашему желанию вам покажут точнее место.
Я благодарю. Это и в самом деле проявление внимания.
— Отношения между Францией и Советским Союзом, конечно, нужно развивать. Возможности для этого теперь, когда у вас такие изменения, больше чем когда-либо, — заявляет Ж. Ширак и добавляет — и необходимость нашего сотрудничества тоже возрастает. Посмотрите, что происходит в Европе, в мире. Мы ведь всегда были вместе в переломные моменты.
Мэр говорит, что ему очень хотелось бы побывать в Москве, посмотреть, поговорить. Он принимает приглашение позавтракать в посольстве, и у нас завязываются контакты, частые, с обсуждением многого, чем живет Франция, Советский Союз, что происходит в мире. Последняя моя встреча с Ж. Шираком состоялась в 1994 году, во время одного из моих посещений Франции. Я знал, что в студенческие годы он изучил русский язык настолько, что полностью перевел на французский язык «Евгения Онегина». Оказавшись вновь в кабинете Ж. Ширака, я высказал идею произвести между Парижем и Москвой обмен памятниками выдающихся литераторов, имея в виду, что Москва — на это был готов Ю. М. Лужков — преподнесла бы в дар Парижу скульптуру Пушкина. Ж. Ширак отнесся к этому с интересом.
В Тулон — главную базу средиземноморской эскадры французского военно-морского флота пришел отряд наших военных кораблей. Визиты военных кораблей — это всегда красиво. Торжественная встреча в порту, визит в мэрию, экскурсии. Командование Черноморским флотом хорошо изучило посещение русской эскадрой того же Тулона в 1893 году. В нашем распоряжении немало материалов, связанных с тем событием, — фотографий, журнальных и газетных вырезок. Помнят об этом и французы. В местном музее на этот счет множество экспонатов, в том числе свидетельство восторженного приема, оказанного русским морякам и офицерам не только в Тулоне, но и в Париже. Нашим адмиралам, прибывшим с эскадрой, хотелось бы того же, включая и поездку в Париж. Но программа организована иначе. И нужно ли сожалеть, что она иная? В те годы обменами визитами эскадр — русской в Тулон, французской в Санкт-Петербург — был отмечен крупный шаг в подготовке к первой мировой войне. Теперь хотелось бы продолжить движение к надежному миру. Что же касается сердечности, то ее с французской стороны достаточно. А в беседах с адмиралами и офицерами французского флота видишь искреннее стремление к сотрудничеству вооруженных сил двух стран. Лейтмотив их — нам следует дорожить традициями. Эго полезно и для сегодняшнего и для завтрашнего дня.
Та же забота о сохранении и развитии традиции живет вокруг полка «Нормандия — Неман». Война, породившая этот полк — инициатором его создания был Ш. де Голль — как практическое воплощение и символ боевого содружества Советского Союза и Франции, все дальше уходит в историю, а полк этот продолжает существовать. Вернее, это уже не полк. Имя «Нормандия — Неман» носит теперь целая авиационная дивизия французской армии. Там чтут память французских летчиков, отличившихся в битве под Курском, прошедших бок о бок со своими советскими товарищами по оружию до самого Немана и со славою вернувшихся во Францию на подаренных им Советским Союзом лучших советских истребителях того времени. В этой дивизии торжественно принимали прибывшего во Францию с визитом командующего советской авиацией. На приеме в посольстве, который я дал в честь этого визита, собралось командование ВВС Франции, здесь же несколько ветеранов полка «Нормандия — Неман», на груди которых советские и французские награды. Здесь же и Жан-Луи Кретьен, ставший космонавтом в результате совместного полета с нашими космонавтами на советском космическом корабле. Французы нашли отличную формулу выражения традиции прошлого применительно к сегодняшнему дню и будущему. В самом деле, сотрудничество Советского Союза и Франции в области космоса быстро развивается. Поэтому естественным было решение причислить к движению «Нормандия — Неман» французских космонавтов, а Жана-Луи Кретьена поставить во главе этого движения.
В год моего прибытия во Францию отмечается столетие со дня рождения де Голля. Его последователи во Франции организовали большую научную конференцию в Париже, куда пригласили и меня. Я заблаговременно посылал в Москву предложения, чтобы у нас вокруг этой даты также были проведены достойные мероприятия. Предложил, чтобы одной из улиц или площадей Москвы было дано имя де Голля. Все предложения в Москве были приняты. Одно из них — приглашение к нам делегации из Франции. Ее возглавил внук де Голля, бывший в то время депутатом Национального собрания. Я несколько раз встречался с ним: по случаю открытия большой выставки, посвященной памяти генерала, устроенной в Лионе, перед вылетом делегации в Советский Союз. Потом он зашел ко мне в посольство после возвращения. Внук почти такого же большого роста, как и дед. Внешним обликом и манерами поведения он, пожалуй, даже больше похож на генерала, чем сын де Голля — адмирал и сенатор. В нем те же невозмутимость и уверенность. После пребывания в Москве он полон удовлетворения: вряд ли, говорит он, есть другая страна помимо Франции, где к памяти де Голля относились бы с таким уважением, как в Советском Союзе.
Знакомиться с менее официальным Парижем мне помогает посол Клод де Кемулярия. Мы подружились в Нью-Йорке в 1986 году, где оба были представителями при ООН и в Совете Безопасности.
Отец у де Кемулярия был грузином. Революция заставила его покинуть Грузию. Он обосновался во Франции и женился на француженке. Природа наградила Клода удивительной общительностью и темпераментным характером. Человек он правых взглядов, по профессии банкир и занимает видное положение в одном из крупнейших банков Франции — «Парижско-нидерландском». Несколько лет своей жизни он посвятил дипломатии. Особенности характера и свободный стиль поведения отличали его в Совете Безопасности от многих строгих профессионалов. Мне это импонировало, а Клод де Кемулярия шумно приветствовал появление там советского представителя, говорившего на французском языке. Наши оживленные диалоги вносили разнообразие в монотонность иных заседаний, особенно неофициальных консультаций членов Совета Безопасности. Дом де Кемулярия, точнее, небольшая вилла его дочери Элизабет недалеко от Версаля, поскольку он предпочитает принимать своих гостей там, — своего рода салон для многочисленных его друзей из Франции и со всего мира. Несколько раз мы ужинаем там с известным французским историком и политологом Элен Каррер д’Анкос. В начале моего пребывания она еще не была избрана во Французскую академию, но известность ее быстро росла. Она остро реагировала на все происходившее в Советском Союзе в больших статьях-анализах в газете «Фигаро». Много шума наделала ее книга, где она предсказала распад СССР тогда, когда в это никто не верил. Книга эта попала в цель не столько потому, что явилась результатом анализа реальных данных, а больше в силу того, что политическое кредо Элен Каррер д’Анкос всегда состояло в том, что Советскому Союзу следовало освободиться от «лишнего груза», как она говорила в беседах, — от среднеазиатских республик, Закавказья и Прибалтики и остаться в составе славянского ядра — России, Украины и Белоруссии — столь единого и прочного, по ее убеждениям, что естественное его дальнейшее сохранение и укрепление никаких сомнений у нее не вызывало. На самом деле ход событий оказался иным, но это уже расценивалось как деталь. Элен Каррер д’Анкос стала первым научным авторитетом по нашей стране и уже к концу моего пребывания в Париже заняла в ареопаге бессмертных кресло, некогда принадлежавшее Виктору Гюго.
К. де Кемулярия задался целью возвести меня в ранг рыцарей «Татевэна» — так называется братство любителей бургундских вин. Таких братств во Франции немало. Эго организации виноделов, но созданные не для того, чтобы защитить их права или профессиональные интересы. Для этого имеются другие объединения. Задача братств — популяризировать и среди французов, и среди иностранцев французские вина и кухню, лучшие традиции веселого застолья, французскую историю. Их цель — показать, как может все это украсить жизнь людей. Братства эти подобны средневековым орденам с их иерархией, с Большим Советом и Гроссмейстером во главе, с командорами, гран-офицерами и офицерами, с рыцарями. У братств высокий престиж в общественной жизни Франции, а братство рыцарей «Татевэна», пожалуй, самое известное из них. Мероприятия, которые проводят братства окрашены юмором, молва о них идет широкая. Де Кемулярия пояснил, что входит в состав членов Большого Совета братства, рыцарей «Татевэна», и вскоре сообщил: Совет во главе с Гроссмейстером единогласно постановил, что такой акт состоится!
И вот мы в местечке Кло де Вужо, давшем свое имя одному из самых знаменитых вин мира. Если Франция — страна изысканнейшей кухни мира, то Бургундия претендует на то, чтобы быть самой достойной выразительницей французских достижений в этой