Ситуация в союзных республиках СССР привлекала к себе все большее внимание Национального Собрания Франции. Отвечая 3 июня 1991 г. на соответствующий вопрос, госсекретарь по иностранным делам А. Вивьен отметил, что Франция проводит различие в подходе к прибалтийским странам и другим республикам Советского Союза. В отношении первых Франция будет продолжать с особой бдительностью следить за развитием ситуации, поощряя любые действия, направленные на продвижение мирного переговорного процесса, в результате которого эти три государства должны вновь обрести атрибуты своего суверенитета.
Что касается других республик, то Франция поддерживает инициативы, позволяющие республикам по-новому определить свои отношения с Советским Союзом в духе уважения к законам и Конституции СССР.
Госсекретарь пояснил, что в таком духе французская позиция излагается представителям советских республик, посещающим Францию, в частности президенту Армении Тер-Петросяну, которого принимал для беседы Ф. Миттеран.
Избрание З. Гамсахурдия президентом Грузии было встречено в Париже с настороженностью. Его политическое кредо вызывало сомнения в отношении его демократичности, поскольку действия З. Гамсахурдия носили густой налет воинствующего национализма, авторитарного стиля руководства.
Поздравление Б. Н. Ельцину в связи с избранием президентом Российской Федерации было направлено от имени премьер-министра Э. Крессон. В нем выражалось пожелание, чтобы «развитие многообещающих отношений между Францией и Советским Союзом нашло многочисленные точки приложения в Российской Республике». Президент и правительство Франции намеревались сохранить курс на диалог с союзным руководством при одновременном развитии контактов с республиками в рамках СССР. В то же время мэр Парижа Ж. Ширак направил Б. Н. Ельцину развернутую поздравительную телеграмму.
С пристальным вниманием наблюдали в Париже, как идет в Москве обсуждение вопросов, отягощавших подписание нового союзного договора. Визит Б. Н. Ельцина в США более предметнее, чем раньше, поставил в повестку дня вопрос о том, каким образом становление новой власти в Российской Федерации скажется на внешней политике СССР. Французские наблюдатели делали вывод, что этот визит усилит в США тенденцию к проведению в отношении СССР политики на двух уровнях — союзном и республиканском. В Париже по-прежнему старались не забегать в этом отношении вперед, но и не отставать от других западных стран.
В то же время не только в оппозиционных французских кругах, но и в правительстве чем дальше, тем больше возникали сомнения, сумеет ли М. С. Горбачев сохранить ситуацию под своим контролем. Это проявилось в затягивании процесса ратификации советско-французского договора. В июне французское правительство пересмотрело практику, в соответствии с которой поездки официальных французских представителей в союзные республики осуществлялись только с заездом в Москву. Произошло это в связи с визитом Р. Дюма в Киев. Формальным поводом было открытие там генконсульства Франции. Москва рассчитывала, что Р. Дюма посетит союзную столицу во время этой поездки, о которой, кстати, в Москве узнали в последний момент. Р. Дюма не возражал, но выдвинул условием непременный прием его президентом СССР. М. С. Горбачев всегда охотно встречался с Р. Дюма, но, судя по сообщениям, которые я получал из Москвы, действительно не мог принять Р. Дюма в названный французским министром день. С нашей стороны предлагалось (об этом мне не только писали, но и настойчиво говорили по телефону) либо организовать беседы с Р. Дюма на других, самых высоких возможных уровнях, либо изменить даты его поездки в Москву и Киев, с тем чтобы сделать возможной его беседу с М. С. Горбачевым. Все эти варианты были отведены французским министром, что не оставило сомнений в политическом выборе французского правительства.
В конце июня Ф. Миттеран принял Ландсбергиса. Однако этот шаг отличался большой осторожностью. В средствах массовой информации промелькнуло сообщение, что с Ландсбергисом обсуждался вопрос об открытии в Вильнюсе французского культурного центра Однако МИД Франции подавал нам достигнутую договоренность как расширение уже имеющихся культурных связей с Литвой по линии «Альянс франсез» на базе существовавшего в Вильнюсе «Дома Стендаля». При этом было подчеркнуто, что никакое окончательное решение не будет приниматься Парижем без соответствующего информирования Москвы.
Появились новые моменты и в поведении Совета Европы. Нам передали от имени К. Лялюмьер, что с учетом хода подготовки нового союзного договора, результатов выборов президента Российской Федерации, намечаемых аналогичных выборов в других республиках, в частности на Украине, руководство Совета Европы приняло решение о диверсификации его связей с Советским Союзом. Если до этого единственным партнером Совета Европы было центральное правительство, то отныне в силу реальностей, складывающихся в Советском Союзе, организация хотела бы развивать прямые параллельные связи с республиками европейской части Союза При этом сообщалось, что такие связи будут осуществляться с ведома и согласия центральных властей.
Провозглашение независимости Словении и Хорватии было встречено во Франции с тревогой. В Париже опасались, что такое развитие событий может поставить под вопрос европейскую стабильность. Р. Дюма выразил сожаление по поводу этого решения. Он заявил, что Франция не признала эти государства. В каком направлении шли в те дни размышления в Париже? Я задаю этот вопрос не для того, чтобы браться за анализ югославской ситуации, а для того, чтобы лучше виделась общая направленность мышления официальных властей в период, непосредственно предшествовавший августовским событиям 1991 г. в СССР. Да, в Париже признавали, что модель федеративного устройства, сконструированная Тито, изжила себя в глазах всех югославских республик. Но там не исключали (а хотели в еще большей степени) сохранения югославского государства в форме конфедерации суверенных республик. Правда, уже тогда взвешивались и другие сценарии вплоть до распада Югославии, но этот последний вариант рассматривался как наихудший.
В официальном Париже с надеждой следили за развитием новоогаревского процесса Результаты встречи М. С. Горбачева с руководителями девяти союзных республик были расценены как успех президента СССР. Особое удовлетворение вызвало то, что на встречу с семеркой в Лондоне Советский Союз идет как единое целое. В Париже считали важным, что М. С. Горбачев будет выступать там от имени всех девяти республик, имея на это ясный политический мандат. Особое внимание в этой связи обращалось на заявления руководителей Российской Федерации и Украины. Эти заявления во многом снимали спекуляции, вызванные на Западе тем, что до встречи в Лондоне оказалось невозможным подписать новый союзный договор. Удовлетворение вызвало и то, что в Новоогарево был достигнут консенсус на базе четкого выбора в пользу радикальной экономической реформы и интеграции Советского Союза в мировую экономику.
14 июня состоялась встреча Ф. Миттерана с Дж. Бушем в Париже. Из Елисейского дворца нам сообщили, что французский президент подчеркнул в беседе: следует положить конец философскому спору, что первично — курица или яйцо, — и не дожидаться осуществления реформ, а уже сейчас оказать президенту Советского Союза необходимую помощь в их успешном проведении. Эго было французским ответом на тезис Дж. Буша — сначала реформы, затем помощь. Встреча в Рамбуйе вновь показала, что французский президент готов пойти дальше и решительней в поддержке политики преобразований в Советском Союзе, чем его американский коллега.
А затем были трагические августовские дни. Сказанное до этого призвано ввести читателя в те настроения во французских правящих кругах, превыше всего настроения самого Ф. Миттерана, которые определили их позицию по отношению к этим событиям. Эго важно, потому что именно это, а не второстепенные преходящие обстоятельства лежали в основе поведения Ф. Миттерана в августовские дни, и прежде всего в решающий день 19 августа.
Этот день, 19 августа 1991 года, был моим первым рабочим днем после отпуска. Только накануне мы с женой приехали на машине из Марселя, куда приплыли на теплоходе «Белоруссия». Утро началось с тревожного звонка дежурного по посольству дипломата, сообщившего о событиях в Москве. Включаем радио, телевизор. Информация отрывочная, но все более драматическая. ГКЧП, чрезвычайное положение, первые кадры с танками на улицах. Эго не где-то, а у нас, в столице! Нарастает беспокойство за страну, за ее будущее, за близких там, в Союзе, в Москве. Реакция общественного мнения Франции, Запада формируется быстро. Встревоженная, осуждающая.
Спешу в посольство. По дороге слышу в машине первый официальный отклик Франции. Краткое сообщение, которое передается со ссылкой на Р. Дюма «Смещение М. Горбачева, — говорится в сообщении, — если его окончательный характер подтвердится, — это значительное событие…» Нечто нейтральное? Нет, больше чем нейтральное — холодно бесстрастный текст.
В первые часы по линии МИДа из Москвы не поступает ничего. Потом приходит циркулярное указание, подписанное первым заместителем министра, в котором всем загранучреждениям предписывается руководствоваться документами ГКЧП. Эти документы мы получаем отдельной телеграммой, подписанной начальником общего секретариата Это обычный для мидовской практики порядок направления директивных установок центра Стало быть, Министерство иностранных дел функционирует нормально. Но у меня уже достаточно впечатлений из французских средств массовой информации, чтобы относиться к тому, что исходит из Москвы, с нарастающей настороженностью. С телеграммами знакомлю только трех политических советников. Некоторое время спустя новая телеграмма за подписью первого заместителя министра с указанием срочно передать руководству Франции текст обращения ГКЧП к руководителям иностранных государств.
В нормальных условиях естественно стремление любого посла исполнить такое задание на максимально высоком уровне. В тот день, несмотря на отпускной период, все французское руководство в Париже, так что выбор для запроса о встречах может быть самым широким. Но у меня уже достаточно сомнений насчет того, что следует искать аудиенции высоко — у премьер-министра, а тем более у президента Какой ответ, например, давать на вполне уместный вопрос: «Что с президентом СССР? Действительно болен? Как относится к событиям он сам, его окружение? И что вообще происходит в Москве?»