"Ни на какое приготовление не надеялись", — отмечается и в "Слове" Георгия Хартофилакса. Согласно хронике продолжателя Георгия Амартола, греки узнали о нашествии лишь тогда, когда руссы были уже у Мавропотама, близ Константинополя. Ни у царя, ушедшего с войском в Каппадокию, ни у его сановников, записал хронист, и в уме не было, что предстоит нападение руссов ("иже не у цареви, ни от их же поучаваашеся и уме имеаше твориму безбожнихъ Русь възвести нашьствие…"){107}.
Удачный выбор момента для нападения вслед за византийскими источниками подчеркивали и русские летописи. В "Повести временных лет", в разделе о нападении Руси на Константинополь (летопись датирует его 866 г.), есть упоминание о том, что поход начался тогда, когда Михаил III увел войско из города против арабов ("отшедшю на огаряны"). Никоновская летопись, связавшая этот поход с именами Аскольда и Дира, утверждает, что князья знали об обстановке, сложившейся в ту пору на границах империи. В тексте, озаглавленном "О пришествии агарян на Царьград", летописец сообщает, что "множество съвокупившеся агарян прихожаху на Царьград, и сиа множицею творяще. Слышавше же киевстии князи Аскольдъ и Диръ, идоща на Царьград и много зла сьтвориша"{108}. В этом позднем тексте для нас важна интерпретация событий летописцем, его убежденность, что в Киеве располагали определенными сведениями о трудном внешнеполитическом положении Византии.
Неспокойно было в 860 г. и внутри империи. В конце 50-х годов вновь обострилась борьба с павликианами. Обосновавшись в Западной Армении, они поддержали в 860 г. наступление арабов в Малой Азии. Сторонники павликиан в столице с нетерпением ждали исхода военных событий на Востоке.
860 год был отмечен острыми распрями в среде господствующего класса Византии в связи с делом патриарха Игнатия.
Таким образом, момент нападения был выбран руссами настолько удачно, что естественно возникает мысль о сборе ими определенной военной и политической информации.
Еще Г. Эверс высказал предположение, что русский поход был тщательно подготовлен, что руссы собрали необходимые сведения о городе, на который они шли, и хорошо были знакомы с путями, по которым им предстояло идти на Византию. Д. И. Иловайский предполагал, что руссы знали об уходе греческой армии во главе с Михаилом III в Малую Азию. В. И. Ламанский отмечал, что неожиданность нападения и совпадение русской атаки с наступлением арабов в Малой Азии, по всей вероятности, указывают на обусловленность этих событий. М. Д. Приселков писал о возможном союзе Руси и арабов и закономерной синхронности их военных действий. Из зарубежных историков на эту сторону вопроса обратили внимание А. А. Васильев и Э. Арвейлер. "Вторжение было запланировано русскими заранее, — подчеркивал А. А. Васильев, — что позволяет предположить их знание положения в городе". Э. Арвейлер считала, что руссы готовили свой поход и особенно оснащение кораблей в районе Азовского моря, недоступном византийским пограничным постам, и явились с востока. И. Свеньцицкий, занимавшийся изучением болгаро-византийских и русско-византийских договоров, высказал предположение, что поход руссов на Константинополь в 860 г. находился в "определенной взаимосвязи" с антивизантийскими планами Болгарского царства. Д. Оболенский также считал, что руссы хорошо знали внешнеполитическую и военную обстановку в империи{109}.
Из советских историков данному сюжету уделил внимание М. В. Левченко. Он полагал, что в Киеве были хорошо осведомлены о всех наиболее важных событиях, происходивших в Византии. Эти сведения могли поступать на Русь от захожих торговцев и руссов, служивших в императорской гвардии{110}.
Практика военной и политической, в том числе дипломатической, разведки была известна с древних времен. Прибегали к ней и северные соседи Византии. Византийский дипломат и историк Приск Панийский (V в.) в своем труде "Византийская история и деяния Аттилы в восьми книгах" сообщил о системе политического шпионажа, дипломатической разведки, которую с успехом применяли друг против друга как Византийская империя, так и гуннская держава Аттилы. Аттила через своих шпионов при константинопольском дворе получал информацию о содержании секретных поручений византийского императора послам, направляемым к гуннам. Широко использовался для добывания нужных сведений и подкуп видных лиц в соответствующих столицах{111}. История взаимоотношений антов с Византийской империей также дает основания считать, что их многочисленные нападения на столицу Византии в VI в. не проходили без участия их соплеменников, служивших в византийской армии. Новые восточнославянские государственные объединения, конечно, не прошли мимо старой "варварской" практики общения с Византией. В этой связи показателен эпизод с пребыванием славянского, киевского посольства в Византии и Ингельгейме в 838 — 839 гг.
Таким образом, дипломатическая практика восточноевропейского "варварского" мира и первые шаги древнерусской дипломатии вполне определенно указывают на традицию политической разведки. Внезапность нападения Руси на Константинополь в 860 г. лишний раз доказывает, что и в этом случае не обошлось без шпионажа, так как налицо тщательно продуманное и хорошо законспирированное военное предприятие. Не исключено, что наступлению руссов на Византию способствовали арабы, которые сами готовились к широкой военной кампании против империи, а возможно, и болгары, давние соперники Византии.
Но вернемся к событиям 18 июня 860 г., когда руссы обложили византийскую столицу со всех сторон. Их суда подходили со стороны бухты Золотой Рог, а войска — со стороны крепости Иерон. Именно в эти дни Фотий вопрошал в своей первой проповеди: "Что за удар и гнев столь тяжелый и поразительный? Откуда нашла на нас эта северная и страшная гроза? Какие сгущенные облака страстей и каких судеб мощные столкновения воспламенили против нас эту невыносимую молнию?" Характеризует Фотий и неприятеля: "Народ вышел от страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим, и племена поднялись от краев земли, держа лук и копье; они жестоки и немилосердны; голос их шумит, как море"{112}.
Оставив войска на Черной речке, Михаил III с большим трудом пробрался в осажденный город и возглавил его оборону вместе с патриархом Фотием, о чем сообщает группа хроник, примыкающих к сочинению Симеона Логофета, в том числе и "Повесть временных лет"{113}.
Картину общественного потрясения империи рисует в "Слове на гюложение ризы богородицы во Влахернах" и хартофилакс Георгий. Первую ночь в Константинополе император провел в молениях. Покинув дворец и переодевшись в одежду простолюдина, он распростерся ниц на каменных плитах Влахернского храма, испрашивая заступничества у богородицы. Симеон Логофет позже отметил, что моления во Влахернах византийские императоры предпринимали либо по самым скорбным, либо по самым счастливым событиям в жизни империи. Вместе с императором усердно молился и патриарх. По всему городу проходили "лития и оплакивания". А в это время нападавшие опустошали пригороды Константинополя, грабили "священное и другое", как повествует "Слово". По сведениям Никиты Пафлагонского, руссы захватили и разграбили все селения и монастыри на близлежащих к Константинополю островах, безжалостно убивали пленных. Добрались руссы и до острова Теревинфа, где томился в ссылке низложенный патриарх Игнатий. Двадцать два его служителя были убиты. Об опустошении противником пригородов Константинополя вплоть до самых его стен упоминал в письме к императору Михаилу III и римский папа Николай I{114}.
Опасность нарастала с каждым часом. "Город едва… не был поднят на копье", — говорил во второй проповеди патриарх Фотий. Духовные иерархи решили спасать церковные ценности и святыни, и в частности ризу богородицы, которая хранилась в раке Влахернского храма. Весь золотой и серебряный наряд раки рассекли топорами и секирами и перенесли в центр города. После ночной молитвы при огромном стечении народа ризу вынули из вскрытой раки, развернули и показали собравшимся. Люди падали ниц с возгласами: "Господи, помилуй!" Затем ризу перенесли в храм св. Софии, а моления продолжались{115}.
О чем же молили греки богородицу? Каким виделось им последующее развитие событий? Вопросы эти не праздные. Ответы на них помогают приоткрыть завесу над дальнейшим развитием отношений между Русью и Византией. Одолеть "варваров" силой не было никакой возможности, поэтому греки молили о мире. "Ясно покажи, что град укрепляется твоею силою; сколько душ и градов взято уже варварами, — воззови их и выкупи, яко ее всемогущая; даруй же и мир крепкий жителям града твоего"{116}, - взывали греки к богородице. Итак, не об отмщении и победе над врагом молили растерянные жители Константинополя свою заступницу, а о "мире крепком", который, как они думали, могла дать им только "божественная сила". И мир был получен. Ровно неделю продолжалась осада Константинополя, а 25 июня{117} руссы внезапно стали отходить.
Симеон Логофет излагает события несколько иначе. При огромном стечении народа край ризы богородицы был опущен в море, после чего разыгралась буря, разметавшая русские суда. Эта версия нашла отражение в хронике продолжателя Георгия Амартола и "Повести временных лет"{118}. Но очевидцы событий Фотий и Георгий, автор "Слова", а также продолжатель Феофана молчат о буре, якобы послужившей причиной гибели русского флота. Напротив, в принадлежащих их перу источниках говорится о внезапном, неожиданном для греков отступлении руссов. "Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их", — говорил Фотий во второй проповеди, где дал религиозную оценку этому факту: руссы сняли осаду, как только ризу богородицы обнесли вдоль стен города