Интерпретируя эту фразу, В. Фидас отнес слово "притворно" именно к просьбе о направлении епископа и пресвитеров, а не к предыдущей фразе о крещении Ольги в Константинополе. На этом основании он заключил, что ни о каком введении христианства на Руси из рук Оттона I не могло быть и речи. Об этом же говорит, по его мнению, и холодный прием епископа Адальберта в Киеве, а также его последующая неудача на Руси{764}.
Между тем это добавление можно трактовать, на наш взгляд, и в ином смысле: либо русские послы превысили свои полномочия, пригласив епископа и пресвитеров, хотя в Киеве об этом не было и речи; либо Ольга действительно решила просить Оттона I о введении церковной организации на Руси, но в дальнейшем под давлением языческой оппозиции вынуждена была взять свою просьбу обратно и выслать немецких миссионеров из Киева; либо цель русского посольства была понята при дворе Оттона I неправильно. Во всяком случае, неловкость с приглашением епископа из германских земель ощущается в источнике довольно основательно. Думается, что ни одна из этих версий не может объяснить появление в Киеве епископа Адальберта. Что касается самовольства в этом вопросе русских послов, то оно исключается в силу того, что к середине X в. на Руси уже существовали прочные дипломатические традиции. Послы действовали строго от имени великого князя и были ему подотчетны, что совершенно очевидно просматривается при заключении договоров 907, 911, 944 гг.
По причине отмеченных выше обстоятельств — наличия мощной языческой партии в Киеве во главе со Святославом — представляется маловероятным, чтобы Ольга пошла на столь ответственный шаг, как принятие церковной организации из рук Оттона I. Это было бы вызовом не только великокняжеской дружине и язычникам, но и русским христианам, которые были связаны с греческой церковью. О ее сильном влиянии на Руси хорошо знали и в Риме. Это видно, в частности, из буллы папы Иоанна XIII от 967 г. об утверждении Пражского епископства. Папа наказывал князю Болеславу II, чтобы он выбрал для богослужения в Праге "не человека, принадлежащего к обряду или секте болгарского или русского народа, или славянского языка, но, следуя апостольским установлениям и римским, выбрал лучше наиболее угодного всей церкви священника, особенно сведущего в латинском языке, который смог бы плугом вспахать сердца язычников…"{765}. Как известно, Болгария приняла христианство из Византии, а здесь она упоминается в одном контексте с Русью. Да и сама Ольга, крестившись в Византии, получив титул императорской "дщери" и благословение константинопольского патриарха, несмотря ни на какие обиды как политического, так и частного порядка, не могла не чувствовать себя связанной с византийской церковью.
Трудно себе представить, чтобы Оттон I и королевские чиновники не поняли, с какой просьбой к ним обратились русские послы, и направили без соответствующей подготовки церковную миссию в Киев.
Смысл событий нам представляется несколько в ином свете. Русь того времени активно продолжала искать международные контакты: Византия, Болгария, Хазарский каганат, варяги, печенеги, угры давно уже были в сфере ее политического внимания. Со всеми этими государствами и народами Русь связывали давние отношения. С большинством из них к середине X в. она не раз заключала мирные договоры, различного рода соглашения. С IX в. киевские князья проявляли интерес к контактам с империей франков, которая стала к тому времени существенным международным фактором, и в 839 г. русское посольство в сопровождении византийских послов появилось в Ингельгейме. Целью этого посольства на Запад явился сбор сведений об империи франков, ознакомление с соседними странами. Как известно, эта миссия кончилась печально для киевских посланцев. С тех пор источники молчат о каких бы то ни было дипломатических контактах Руси с франками и Германским королевством. Между тем последнее превратилось к середине X в. в могущественную империю. В середине X в. Оттон I захватил Италию и одержал ряд побед над венграми. Религиозный фанатик, он стремился создать имперско-церковную систему и в 962 г. увенчал свои усилия принятием титула императора Священно- римской империи. При нем особенно активизировалась миссионерская деятельность на Востоке, и в частности в землях славян. Б. Я. Рамм отмечает, что после учреждения епископства в Магдебурге Оттон I решил создать две новые епархии — в Польше и на Руси, подчинив их майнцскому епископу{766}.
В этих условиях ряд государств, в том числе и Византия, стремились укрепить мирные отношения с Германским королевством. Русское посольство 959 г. вряд ли можно рассматривать изолированно от усилий других стран и самой Руси установить контакты с державой Оттона I. В. Т. Пашуто заметил, что в политические расчеты Ольги мог входить и факт сближения в 60-х годах X в. Польши и Германии{767}. Необходимо иметь в виду и присутствие русского посольства на имперском съезде в Кведлинбурге в 973 г. В хронике Ламперта говорится, что на съезд прибыли посольства из Рима, Италии, Византии, Венгрии, Дании, Польши, Болгарии, Чехии, а также русское посольство с богатыми дарами. Таким образом, русское посольство оказалось при дворе германского императора среди миссий других государств Европы, и это несмотря на историю с епископом Адальбертом, происшедшую всего несколькими годами ранее{768}.
Такая дипломатическая активность может говорить лишь об одном — о желании вступить в отношения "мира и дружбы" еще с одним крупным государством западного мира, с которым до сего времени у Руси не было регулярных дипломатических контактов. "Это была попытка, — как совершенно справедливо отметил М. А. Алпатов, — установить политические связи с империей"{769}. Подобное стремление находилось в русле тех усилий по расширению своего международного влияния, которые Русь настойчиво проводила в жизнь во второй половине IX — первой половине X в. К Оттону I прибыла обычная миссия "мира и дружбы" для установления между государствами мирных отношений, которые предполагали регулярный обмен посольствами, свободный пропуск купцов. Вспомним, что в результате русского посольства в Византию в 60-х годах IX в. на Русь были отправлены греческие миссионеры и в списке епархий, подчиненных константинопольскому патриарху, появилось даже русское епископство. Однако никаких заметных церковных или политических следов эта миссия не оставила, хотя часть руссов, вероятно, и крестилась, видя в этом приобщение к политическим высотам византийского мира. В ходе переговоров с руссами у Оттона I вполне могла возникнуть мысль об использовании представившегося случая для попытки внедрить свою церковную организацию на Руси, и он мог выдвинуть предложение о направлении в Киев своей церковной миссии и получить согласие русских послов. Но это вовсе не означало бы, что Русь направила посольство к Оттону I по поводу введения в своих землях христианства немецко-римского образца; в этом случае руссы просто допустили бы свободу миссионерской деятельности со стороны Запада, так же как сто лет тому назад они предоставили такую возможность Византии.
Но как оценить в этой связи слова продолжателя Регинона — Адальберта о том, что руссы обратились с просьбой об организации в Киеве епископства и поставлении пресвитеров? Думается, что эта версия должна остаться на совести самого Адальберта: ничто не указывает на то, что Русь конца 50-х годов была готова к введению церковной организации. Удивительно и другое: если руссы, по словам Адальберта, обратились к Оттону I с такой просьбой, то почему он, столь ревностный церковник и распространитель немецкого влияния на Востоке, так медлил? После появления руссов при королевском дворе прошло значительное время, а епископ все еще не был поставлен. Лишь в 960 г. монаха Либуция посвятили в епископы для Руси. Но с отъездом он не торопился, а вскоре умер. Прошел еще год, пока определился новый кандидат — Адальберт из братии монастыря св. Максимина, да и тот обвинил в своем новом назначении архиепископа Вильгельма, считая, что на новую должность его поставили "по интригам и навету" последнего. Все это плохо вяжется с официальным предложением Руси организовать в Киеве епархию; зато такой ход событий вполне соответствует согласию руссов допустить в свои земли немецких миссионеров, на что те шли с великой неохотой, как на дело неясное, трудное и неблагодарное. В том же направлении ведет нас и последующая история пребывания Адальберта на Руси. В 962 г. он вновь появился при дворе Оттона I, "не сумев преуспеть ни в чем, для чего он был послан, и видя своей труд тщетным". Часть его миссии погибла на обратном пути, неудачливый кандидат в русские епископы с трудом добрался до родных мест, был обласкан императором и архиепископом, а позднее поставлен в архиепископы Магдебурга{770}.
Что же произошло в Киеве? Ряд ученых предполагают, что в русской столице вспыхнуло народное возмущение против ретивого епископа, который не только занимался миссионерской деятельностью, но и пытался осуществить какие-то политические притязания Оттона I. Он был изгнан. В Киеве произошел государственный переворот, а пригласившая епископа Ольга отошла от государственных дел (М. Д. Приселков, В. А. Пархоменко, Б. Я. Рамм, М. А. Алпатов). Судя по недовольству Адальберта киевлянами, а также по указанию хроники Ламперта Герсфельдского о том, что Адальберт, бежав из Киева, "едва избежал их (киевлян. — а. С.) рук", и сообщению Титмара Мерзебургского, что он "был оттуда (из Киева. — а. С.) изгнан народом"{771}, можно сделать вывод, что конфликт между немецким епископом и жителями русской столицы действительно имел место, хотя правы и те, кто утверждал, будто спутники епископа погибли не от рук киевлян и, возможно, не в русских землях, а где-то в иных местах на пути в Германию