Мы сделали первый шаг в направлении, откуда уже после этого не будет пути назад»[520]. Анализ Ванденберга был верен, но необходимость подобного поведения была продиктована обстановкой в мире; и заслугой Рузвельта является то, что он распознал ее.
После предложения о введении ленд-лиза Рузвельт с каждым проходящим месяцем все очевиднее демонстрировал свою решимость добиваться приближения победы над нацистами. Еще до принятия закона главы британского и американского генеральных штабов, предвидя его одобрение, встретились, чтобы проинвентаризировать ресурсы, которые могли бы быть использованы. Во время встречи они также начали обсуждать планирование на то время, когда Соединенные Штаты станут активным участником этой войны. Для этих штабистов оставалось уточнить лишь время конкретного вступления Америки в войну. Рузвельт не парафировал так называемого соглашения «АБС-1», согласно которому в случае войны приоритет будет отдаваться боевым действиям против Германии. Но было ясно, что это сделано из-за важных внутренних обстоятельств и конституционных ограничений, а не было следствием какой-либо двусмысленности по поводу его целей.
Зверства нацистов все больше стирали разницу между борьбой за утверждение американских ценностей и борьбой за безопасность Америки. Гитлер зашел так далеко, попирая общепринятые нормы морали, что борьба против него превращала триумф добра над злом в битву ради простого выживания. Так, в январе 1941 года Рузвельт подытожил цели Америки понятием, которое он назвал «четырьмя свободами»: свободой слова, свободой вероисповедания, свободой от нужды и свободой от страха. Эти цели шли гораздо дальше целей любой из предыдущих европейских войн. Даже Вильсон не провозглашал такого рода социальную задачу, как свободу от нужды, в качестве цели войны.
В апреле 1941 года Рузвельт сделал еще один шаг к участию в войне, дав разрешение на заключение с датским представителем в Вашингтоне (в ранге посланника) соглашения, разрешающего американским вооруженным силам оккупировать Гренландию. Поскольку Дания находилась под германской оккупацией и поскольку не существовало датского правительства в изгнании, дипломат, лишенный страны, принял на себя решение «дать согласие» на создание американских баз на датской земле. Одновременно Рузвельт в частном порядке проинформировал Черчилля, что отныне американские суда будут патрулировать северную часть Атлантического океана к западу от Исландии — покрывая примерно две трети пространства всего океана, — и «официально оглашая местоположение судна или самолета возможного агрессора в случае его обнаружения в патрулируемой зоне»[521]. Через три месяца по приглашению местного правительства американские войска высадились в Исландии, еще одном владении Дании, чтобы заменить там британские войска. Затем без одобрения конгресса Рузвельт объявил всю территорию между этими датскими владениями и Северной Америкой частью системы обороны Западного полушария.
В продолжительном радиообращении 27 мая 1941 года Рузвельт объявил чрезвычайное положение и вновь подчеркнул приверженность Америки делу экономического и социального прогресса:
«Мы не примем мир, в котором господствовал бы Гитлер. И мы не примем мир, подобный послевоенному миру 1920-х годов, в котором семена гитлеризма могли бы вновь быть посеяны, и им было бы позволено вырасти.
Мы примем только такой мир, который был бы посвящен делу свободы слова и самовыражения, свободы каждого поклоняться Богу каждому по-своему, свободы от нужды и свободы от страха»[522].
Выражение «не примем» должно было означать, что Рузвельт фактически считает обязанностью Америки вступить в войну ради четырех свобод, если их нельзя достичь иным путем.
Немногие американские президенты могли так чутко реагировать и быть столь проницательными, как Франклин Делано Рузвельт, в понимании психологии своего народа. Рузвельт понимал, что только угроза собственной безопасности может побудить американцев поддержать военные приготовления. Но он знал, что, для того чтобы повести их на войну, необходимо воззвать к их чувству идеализма примерно таким же образом, как это сделал Вильсон. С точки зрения Рузвельта, потребности безопасности Америки могли быть с лихвой обеспечены установлением контроля над Атлантикой, но цели ее войны требовали некоторого представления о новом мировом порядке. И потому термин «баланс сил» никогда не встречается в выступлениях Рузвельта, за исключением тех случаев, когда этот термин используется с оттенком пренебрежительности. Он же стремился к тому, чтобы создать такое мировое сообщество, которое сочеталось бы с демократическими и социальными идеалами Америки, что было бы самой лучшей гарантией мира.
В этой атмосфере президент формально нейтральных Соединенных Штатов и главный лидер Великобритании военного времени Уинстон Черчилль встретились в августе 1941 года на борту крейсера у побережья Ньюфаундленда. Положение Великобритании несколько улучшилось, когда в июне Гитлер вторгся в Советский Союз, но Англия была еще совсем не уверена в своей победе. Тем не менее совместное заявление этих двух руководителей отражало не традиционные цели в войне, а план совершенно нового мира, в котором все будет делаться с санкции Америки. Атлантическая хартия провозгласила ряд «общих принципов», на которых президент и премьер-министр основывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира»[523]. Эти принципы расширили изначальные «четыре свободы» Рузвельта включением права равного доступа к сырьевым материалам и совместных усилий по улучшению социальных условий по всему миру.
Атлантическая хартия выражала проблемы послевоенной безопасности исключительно в вильсонианских терминах и вообще не содержала в себе никаких геополитических компонентов. «После окончательного уничтожения нацистской тирании» свободные нации откажутся от применения силы и введут постоянное разоружение для тех стран, «которые угрожают… агрессией». Это приведет к поддержке «всех других осуществимых мер, которые облегчат миролюбивым народам сокрушительное бремя вооружений»[524]. Рассматривались две категории стран: «страны-агрессоры» (конкретно Германия, Япония и Италия), которые будут разоружены на постоянной основе, и «миролюбивые страны», которым будет позволено сохранить вооруженные силы, хотя и на значительно сокращенном уровне. Национальное самоопределение выступило бы в качестве краеугольного камня нового мирового порядка.
Различие между Атлантической хартией и планом Питта, при помощи которого Великобритания предлагала покончить с Наполеоновскими войнами, показывает уровень, при котором Великобритания превратилась в младшего партнера в англо-американских отношениях. Ни разу в Атлантической хартии не упоминается о новом балансе сил, в то время как в плане Питта не говорится ни о чем другом, кроме этого. Дело было даже не в том, что Великобритания вдруг забыла о проблеме баланса сил после участия в самой ужасной войне за всю свою долгую историю. Черчилль скорее осознал, что вступление Америки в войну само по себе изменит соотношение сил в пользу Великобритании. А он на тот момент должен был подчинить долгосрочные цели Британии задачам насущной необходимости — то, что Великобритания не считала необходимым делать во время Наполеоновских войн.
Когда была объявлена Атлантическая хартия, немецкие армии приближались к Москве, а японские силы готовились двинуться в Юго-Восточную Азию. Черчилль был более всего озабочен устранением препятствий к вступлению Америки в войну. Поскольку он прекрасно понимал, что сама по себе Великобритания не сможет одержать решительной победы даже при участии в войне Советского Союза и американской материальной поддержке. В дополнение к этому Советский Союз вполне мог рухнуть, и всегда существовала возможность достижения компромисса между Гитлером и Сталиным, угрожавшего Великобритании возобновленной изоляцией. Черчилль не видел смысла в дебатах по поводу послевоенной структуры до того, как он еще не был уверен, будет ли таковая вообще.
В сентябре 1941 года Соединенные Штаты перешли черту, отделявшую их от прямого участия в военных действиях. Приказ Рузвельта о передаче британскому флоту данных о местонахождении германских подводных лодок рано или поздно неизбежно привел бы к какому-то столкновению. 4 сентября 1941 года американский эсминец «Грир» был торпедирован, когда передавал британским самолетам сигналы о местонахождении германской подводной лодки. 11 сентября, не вдаваясь в обстоятельства, Рузвельт осудил германское «пиратство». Сравнивая германские подводные лодки с гремучей змеей, свернувшейся в кольцо перед прыжком, он распорядился, чтобы флот Соединенных Штатов топил «при обнаружении» любые германские или итальянские подводные лодки, замеченные в ранее установленной зоне американской обороны, распространившейся вплоть до Исландии. В практическом плане Америка находилась в состоянии войны на море с державами «оси»[525].
Одновременно Рузвельт принял вызов со стороны Японии. В ответ на оккупацию Японией Индокитая в июле 1941 года он аннулировал торговый договор с Японией, запретил продажу ей металлолома и поддержал голландское правительство в изгнании, решившее запретить экспорт нефти в Японию из Голландской Ост-Индии (современной Индонезии). Этот нажим привел к переговорам с Японией, начавшимся в октябре 1941 года. Рузвельт выдал инструкции американской делегации на переговорах требовать от Японии возвращения всех захваченных территорий, включая Маньчжурию, ссылаясь на прежний отказ Америки «признать» подобные акты.
Рузвельт должен был знать, что Япония ни при каких обстоятельствах на это не пойдет. 7 декабря 1941 года, повторяя начало Русско-японской войны, Япония неожиданно напала на Перл-Харбор и уничтожила значительную часть американского Тихоокеанского флота. 11 декабря Гитлер, присоединившись ранее к трехстороннему договору с Японией и Италией, объявил войну Соединенным Штатам. Почему Гитлер тем самым позволил Рузвельту сконцентрировать военные усилия Америки против страны, которую Рузвельт всегда считал главным противником, никто не сумел убедительно объяснить.