Так случилось, что морального давления оказалось недостаточно именно в той самой степени, в какой исключалось физическое применение силы. 10 сентября Насер отверг предложения Лондонской конференции по Суэцкому каналу.
Через три дня Даллес выдвинул еще одно гениальное предложение, чтобы канал эксплуатировала ассоциация пользователей и чтобы она же собирала плату за проход через канал при помощи своего рода пикета кораблей, расположенных около портов Порт-Саид и Суэц, по обе стороны канала, за пределами египетских территориальных вод. Если Насер не согласится, ассоциация пользователей обойдется без него; если он пойдет на это, то откажется от контроля над доходами от эксплуатации канала в пользу международного органа. Эта сложная схема могла бы сработать, если бы Даллес, как и на конференции по судоходству, не обесценил бы сам свое же предложение. На пресс-конференции 2 октября Даллес в очередной раз отверг применение силы. Он к тому же воспользовался этой возможностью, чтобы лишний раз попенять Идену по вопросу о неприемлемости предложения о том, что НАТО следует привлекать для разрешения кризисов типа Суэцкого:
«Существует определенное различие подходов к проблеме Суэцкого канала. Это различие имеет отношение к некоторым основополагающим понятиям. В определенных районах три страны связаны воедино такими договорами, как Североатлантический договор. …Там все трое… выступают воедино.
Другие проблемы связаны с другими районами и имеют то или иное отношение к так называемой проблеме колониализма. В связи с этими проблемами Соединенные Штаты играют в какой-то мере независимую роль»[763].
Правовая интерпретация Даллеса была довольно обоснованной, хотя в будущем обстоятельства приобретут совершенно другой оборот. Поскольку союзники Америки воспользуются именно этой же аргументацией, когда Америке потребуется их поддержка во Вьетнаме и в ситуациях в других так называемых «внедоговорных районах». Так, во время войны на Ближнем Востоке 1973 года европейские союзники Америки отказались разрешить ей переброску по воздуху в Израиль над их территориями, повторив суэцкий сценарий. С той поры именно американские союзники станут отказываться применять обязательства по НАТО за пределами строго очерченных границ в рамках этого договора. Великобританию и Францию в 1956 году привела в ярость не столько чисто правовая интерпретация ситуации Даллесом, сколько его утверждение о том, что на Ближнем Востоке Соединенные Штаты определяют для себя жизненно важные интересы совершенно по-иному, чем их европейские союзники.
Как оказалось, особенное раздражение было у Лондона, так как всего за день до пресс-конференции Даллеса Иден телеграфировал Эйзенхауэру, что речь идет уже не о Насере, а о Советском Союзе:
«У нас уже нет сомнений в том, что Насер, нравится ему это или нет, в настоящее время полностью находится в руках русских, так же как Муссолини находился в руках Гитлера. Было бы так же неэффективно выказать свою слабость Насеру с тем, чтобы задобрить его, как это было бы в случае демонстрации слабости перед Муссолини»[764].
Для Идена заявление Даллеса означало, что Соединенные Штаты не согласны с его предположением о том, что истинная угроза Египту исходит от Советского Союза. Он хотел поставить египетский вопрос в рамки теории сдерживания, в то время как Даллес, похоже, списал все дело в разряд колониальных споров, которых Соединенные Штаты, будучи полны решимости сохранить имидж моральной незапятнанности, не хотели знать.
Трудно поверить, чтобы Даллес не отдавал себе отчета в опасности той игры, которую он затеял. Хотя он и действовал, словно верил, будто американская общественность лучше всего воспримет возвышенные, праведные и морализаторские проповеди, Даллес обладал богатым практическим опытом. Он так потом и не объяснил, чем руководствовался во время Суэцкого кризиса. Вполне вероятно, однако, что он тогда разрывался между двумя противоречившими друг другу побудительными мотивами. С учетом его отношения к коммунизму, он, по всей видимости, соглашался с анализом Идена и Молле относительно опасности советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Возможно, этим объясняется сходство его интерпретации мотивов поведения Насера с иденовской, а также резкость его отказа в отношении Асуанской плотины, которая удивила даже британский кабинет (который, в общем, был предупрежден об этом шаге).
Но в то же самое время Даллес являлся государственным секретарем у президента, который был до такой степени страстным противником войны, каким может быть только опытный военный. Эйзенхауэра не интересовали нюансы баланса сил: даже если на Ближнем Востоке в долгосрочном плане и существовала опасность для глобального равновесия, то он пришел к выводу, что Америка достаточно сильна, чтобы отразить ее на более позднем этапе и задолго до того, как встанет вопрос выживания. Для Эйзенхауэра Суэцкий кризис был не настолько угрожающим, чтобы заслуживать применения силы. Независимо от дружественной улыбки на его лице, он был весьма сильной личностью и не слишком приятной, когда ему противоречили.
Как сказал однажды Дин Ачесон, эффективность государственного секретаря зависит от того, знает ли он своего президента. Даллес, безусловно, знал, а вот Иден и Молле, полагавшие, что Эйзенхауэр это всего лишь милая номинальная фигура, его не знали. Они предпочли не обратить внимания на подтекст, содержавшийся в письме Эйзенхауэра Идену от 2 сентября относительно конференции по вопросам судоходства, в котором он еще раз предупреждал против применения силы:
«…народы Ближнего Востока, Северной Африки и в определенной степени всей Азии и всей Африки объединятся против Запада в такой степени, что, как я опасаюсь, этого нельзя будет преодолеть не только в течение жизни одного поколения, но и в продолжение целого столетия, особенно если не забывать об умении русских сеять раздор»[765].
Даллес оказался между несокрушимым Эйзенхауэром и возмущенной группой европейских союзников. Иден и Молле перешли ту грань, когда отступление было еще возможно, и их бесило несоответствие между твердостью постановки Даллесом целей и задач и постоянным отказом признать практические средства для их достижения. Они так и не поняли, до какой степени Эйзенхауэр был убежденным противником применения силы или до какой степени превалировала его точка зрения. Для Даллеса пропасть между его союзниками и Насером представляла меньшую проблему, чем пропасть между президентом и его личными друзьями в Европе. Он сделал ставку на собственную одаренность и ловкость, чтобы перекрыть эту пропасть, в надежде на то, что время может изменить точку зрения либо их, либо Эйзенхауэра, а то и вынудит Насера совершить какую-то ошибку, и эта ошибка разрешит общую дилемму. А в итоге Даллес вынудил Францию и Великобританию рискнуть всем одним броском кости.
Дилемма тактики Даллеса была обобщена в вопросе одного из журналистов на пресс-конференции 13 сентября: «Господин секретарь, с учетом сделанного Соединенными Штатами заранее объявления о том, что они не будут применять силу, а также при том, что Советский Союз оказывает Египту пропагандистскую поддержку, не дает ли все это козыри в руки Насера?»[766] И хотя Даллес дал туманный ответ, будто бы победу одержит моральная сила, вопрос попал прямо в точку.
Растущие расхождения между демократическими странами содействовали тому, что Кремль поднял ставки. Ошеломив Вашингтон, он заменил западную помощь в деле сооружения Асуанской плотины своей собственной и увеличил объемы поставок оружия на Ближний Восток. Шумливый Хрущев заявил югославскому послу: «Не забывайте, что, если война начнется, мы всеми силами будем поддерживать Египет. Если бы ко мне пришел мой сын и сказал, что собирается добровольцем сражаться в Египте, я бы сам одобрил его решение»[767].
После того как Даллес на пресс-конференции 2 октября вторично исключил применение силы, отчаявшиеся Великобритания и Франция решились действовать самостоятельно. До начала британско-французской военной интервенции оставалось лишь несколько тактических шагов. Одним из них было последнее обращение к Организации Объединенных Наций, сыгравшей во всем этом любопытную роль. Вначале Великобритания и Франция, при наличии американской поддержки, решили вообще не привлекать к этому делу Организацию Объединенных Наций, опасаясь солидарности группы неприсоединившихся стран с Египтом. Когда же Франция и Великобритания исчерпали почти все дипломатические средства, они все-таки обратились к Организации Объединенных Наций, сделав как бы некий последний жест отчаяния, который должен был бы продемонстрировать, что из-за беспомощности международной организации у них не остается иного выбора, кроме как действовать самостоятельно. Организация Объединенных Наций была, таким образом, трансформирована из механизма, призванного разрешать международные споры, в некий последний барьер, через который следует перепрыгнуть, прежде чем прибегнуть к силе, и даже в своего рода оправдание для подобного шага.
Неожиданно и на сравнительно короткий срок Организация Объединенных Наций оказалась на высоте положения. Частные консультации с египетским, британским и французским министрами иностранных дел привели к договоренности по шести принципам, которые были весьма близки к мнению большинства на конференции по вопросам морского судоходства. Были учреждены египетский оперативный совет управляющих и надзорный совет пользователей каналом. Споры между двумя советами подлежали разрешению посредством арбитража. Эйзенхауэр был в восторге, когда выступил перед телезрителями 12 октября:
«У меня есть сообщение. У меня есть самое лучшее сообщение, которое, как мне кажется, я мог бы сделать Америке сегодня.