Более того, поддержка новой восточной политики давала в руки Америки рычаги, необходимые для того, чтобы покончить с 20-летним кризисом из-за Берлина. Администрация Никсона настаивала на жесткой увязке между восточной политикой и вопросом доступа в Берлин, а также между обеими этими проблемами и советской сдержанностью в общем плане. Поскольку восточная политика базировалась на конкретных германских уступках — признании линии Одер — Нейсе и восточногерманского режима в обмен на такие нематериальные вещи, как улучшение отношений, — Брандт никогда бы не получил парламентского одобрения, если бы это не было увязано с конкретными новыми гарантиями доступа в Берлин и его свободы. В противном случае Берлин оказался бы жертвой коммунистических посягательств, находясь внутри территории восточногерманского сателлита, суверенитет которого был бы теперь признан международным сообществом, — то есть возникла бы как раз та самая ситуация, которую пытались породить Сталин и Хрущев при помощи блокад и ультиматумов. В то же самое время у Бонна не было достаточных рычагов для самостоятельного решения берлинского вопроса. Только Америка была настолько сильна, чтобы противостоять потенциальному давлению, заложенному в самой природе изоляции Берлина, и обладала дипломатическими рычагами, чтобы изменить процедуру доступа.
Правовой статус Берлина как анклава, располагающегося в глубине находящейся под советским контролем территории, основывался на юридической фикции, заключающейся в том, что он с формальной точки зрения «оккупирован» четырьмя державами — победительницами во Второй мировой войне. Таким образом, переговоры по Берлину вынужденно сводились к дискуссиям между Соединенными Штатами, Францией, Великобританией и Советским Союзом. В установленном порядке как советское руководство, так и Брандт (через своего исключительно умелого доверенного лица Эгона Бара) обратился к Вашингтону с просьбой о помощи в выходе из тупика. В результате сложнейших переговоров летом 1971 года было подписано новое соглашение четырех держав, гарантирующее свободу Западного Берлина и доступ Запада в город. С того момента Берлин исчез из перечня международных кризисных точек. В следующий раз он появится в мировой повестке дня тогда, когда рухнет стена и наступит крах Германской Демократической Республики.
В дополнение к соглашению по Берлину восточная политика Брандта принесла с собой договоры о дружбе между Западной Германией и Польшей, между Западной и Восточной Германией и между Западной Германией и Советским Союзом. То, что Советы сделали такой упор на признании Западной Германией границ, установленных Сталиным, на деле являлось признаком слабости и неуверенности в себе. Федеративная Республика Германия, будучи усеченным государством, по сути дела, не в состоянии была бы бросить вызов ядерной сверхдержаве. В то же самое время эти договоры дали Советам гигантский стимул к сдержанности в поведении, по крайней мере, на период их обсуждения и ратификации. Когда эти договоры оказались на рассмотрении западногерманского парламента, Советы воздерживались от любых действий, которые могли бы навредить их одобрению; а потом они проявляли особую осторожность, чтобы не толкать Германию к возврату к политике Аденауэра. Таким образом, когда Никсон решил заминировать северовьетнамские порты и возобновить бомбардировки Ханоя, реакция Москвы была приглушенной. Пока положение Никсона во внутриполитическом плане было прочным, разрядка с успехом увязывала целый ряд проблем отношений между Востоком и Западом в масштабах всего земного шара. И если Советы хотели пожинать плоды разрядки напряженности, они также должны были вносить свой вклад в ее успех.
В то время как в Центральной Европе администрация Никсона была в состоянии связать отдельные переговоры друг с другом, на Ближнем Востоке она использовала политику разрядки как подстраховку, ибо разрядка уменьшала политическое влияние Советского Союза. В 1960-е годы Советский Союз стал основным поставщиком оружия для Сирии и Египта и организационно-технической опорой радикальных арабских группировок. На международных форумах Советский Союз действовал как глашатай арабской позиции, весьма часто поддерживая наиболее радикальную точку зрения.
И пока такого рода ситуация существовала, дипломатический успех приписывался советской поддержке, в то время как тупик нес риск повторения кризисов. Выход из тупика мог бы быть найден только тогда, когда все заинтересованные стороны трезво оценили бы основополагающую геополитическую реальность Ближнего Востока: Израиль был слишком силен (или мог бы стать таковым), чтобы его смогли победить даже сообща все его соседи, а Соединенные Штаты будут соблюдать нейтралитет в случае советского вмешательства. Поэтому администрация Никсона настаивала на том, чтобы все стороны, а не только союзники Америки, проявили готовность пойти на жертвы, прежде чем Америка втянется в мирный процесс. Советский Союз обладал достаточно внушительными возможностями для повышения уровня напряженности, но у него не было в арсенале средств по доведению кризисов до разрешения или продвижения своих друзей дипломатическими средствами. Он мог угрожать вмешательством, как он сделал в 1956 году, но опыт доказывал слишком часто, что перед американским противодействием Советы предпочитали отступать.
Ключ к ближневосточному миру, следовательно, находился в Вашингтоне, а не в Москве. Если бы Соединенные Штаты аккуратно разыграли свои карты, то либо Советский Союз вынужден был бы сделать вклад в подлинное разрешение конфликта, либо один из арабских его клиентов шагнул бы из строя в сторону Соединенных Штатов. В любом случае советское влияние на радикальные арабские государства сократилось бы. Вот почему в самом начале первого срока пребывания Никсона на посту президента я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы заявить журналисту: новая администрация постарается исключить советское влияние на Ближнем Востоке. Хотя такое неосторожное замечание произвело фурор, оно точно обрисовывало стратегию, к которой собиралась прибегнуть администрация Никсона.
Не понимая стоящей перед ними стратегической дилеммы, советские руководители попытались побудить Вашингтон к оказанию поддержки дипломатическим шагам, исход которых укрепил бы советские позиции в арабском мире. Но до тех пор, пока Советский Союз продолжал снабжать радикальные ближневосточные государства горами оружия, а их дипломатические программы были идентичны, Соединенные Штаты не интересовало сотрудничество с Москвой, — хотя это было не всегда ясно тем, кто считал сотрудничество с Советским Союзом самоцелью. С точки зрения Никсона и его советников, наилучшей стратегией была бы демонстрация того, что возможности Советского Союза создавать кризисы не соответствовали его способностям их разрешать. Арабская умеренность вознаграждалась бы предоставлением ответственным арабским руководителям американской помощи и поддержки в тех случаях, когда их жалобы носили законный характер. Советский Союз тогда вынужден был бы либо принимать в этом участие, либо отойти на задворки ближневосточной дипломатии.
В деле достижения этих целей Соединенные Штаты вели две дополняющие друг друга политические линии: они блокировали любой шаг арабов, сделанный в результате советской военной поддержки или включавший советскую военную угрозу. Они также брали в свои руки мирный процесс, как только разочарование из-за тупиковой ситуации заставляло ведущих арабских лидеров дистанцироваться от Советского Союза и поворачиваться к Соединенным Штатам. Такого рода условия возникли после ближневосточной войны 1973 года.
До этого времени Соединенным Штатам приходилось следовать по тернистому пути. В 1969 году государственный секретарь Роджерс предложил план, позже названный его именем. В соответствии с ним поддерживались израильские границы 1967 года с «малыми» уточнениями в обмен на всеобъемлющее мирное соглашение. Его постигла судьба всех подобных инициатив, предпринятых до того, как изменилась лежащая в их основе реальность: Израиль его отверг, отказываясь согласиться с предложенным проведением линии границ; арабские страны отвергли его, поскольку они не были готовы взять на себя мирные обязательства (какими бы зыбкими и неопределенными они ни были).
Серьезная военная конфронтация произошла в 1970 году. Первая случилась вдоль Суэцкого канала, когда Египет начал так называемую войну на истощение против Израиля. Израиль ответил крупными воздушными ударами в глубоком тылу Египта, а Советский Союз отреагировал на них, разместив в Египте главную систему противовоздушной обороны, обслуживавшуюся советским военным персоналом численностью примерно в 15 тысяч человек.
Опасные ситуации не ограничивались Египтом. Несколько позднее в том же году Организация освобождения Палестины (ООП), создавшая в Иордании буквально государство в государстве, захватила четыре самолета и угнала их в Иорданию. Тогда король Хуссейн приказал своей армии нанести удар по ООП и изгнал ее лидеров из страны; Сирия вторглась в Иорданию; Израиль объявил мобилизацию. Казалось, что Ближний Восток на грани войны. Соединенные Штаты усилили свои военно-морские силы в Средиземном море и дали понять, что не потерпят никакого постороннего вмешательства. Вскоре стало очевидно, что Советский Союз не пойдет на риск конфронтации с Соединенными Штатами. Сирия вывела свои войска, и кризис завершился, хотя и успел продемонстрировать арабскому миру, какая из сверхдержав имеет большее отношение к формированию будущего в этом регионе.
Первый признак того, что стратегия Никсона начинает оказывать воздействие, появился в 1972 году. Египетский президент Анвар Садат отказался от услуг всех советских военных советников и попросил советских технических специалистов покинуть страну. Одновременно начались тайные дипломатические контакты между Садатом и Белым домом, хотя они и были достаточно ограниченными: вначале из-за американских президентских выборов, а потом из-за «Уотергейта».
В 1973 году Египет и Сирия начали войну против Израиля. Это явилось полной неожиданностью как для Израиля, так и для Соединенных Штатов. Такой возможности никак не предполагали основанные на предвзятых мнениях разведывательные прогнозы