В течение четырех лет после событий на площади Тяньаньмынь в 1989 году на этот диалог налагался запрет из-за американского отказа осуществлять контакты на высоком уровне — такую меру никогда не применяли по отношению к Советскому Союзу даже в разгар холодной войны. Таким образом, вопрос прав человека оказался в центре китайско-американских отношений.
Администрация Клинтона мудро восстановила контакты на высоком уровне; будущее китайско-американских отношений отныне существенным образом зависит от содержания подобных обменов. Ясно, что Соединенные Штаты не могут отказаться от традиционной озабоченности проблемами прав человека и демократических ценностей. Вопрос заключается не в том, будет ли Америка защищать эти ценности, а в том, в какой степени будут им подчинены все аспекты китайско-американских отношений. Китай считает для себя унизительным условие относительно того, что китайско-американские отношения основаны не на взаимных интересах, а на милости со стороны Америки, которая может быть то оказана, то прекращена по усмотрению Вашингтона. Такого рода отношение делает Америку как ненадежной, так и лезущей не в свои дела, а ненадежность является самой большой ошибкой в глазах китайцев.
Для Китая, исторически всегда господствовавшей в своем регионе страны, — фактически же в известном ему мире — любая попытка навязать со стороны свои институты и внутреннюю политику непременно вызовет глубочайшее возмущение. Эта чувствительность в целом усугубляется китайским представлением о роли Запада в его истории. Начиная с того времени, когда «опиумные» войны начала XIX столетия принудительно открыли страну, Запад рассматривался китайцами как источник бесконечной серии унижений. Равенство статуса, жесткая настоятельность политики неподчинения иностранным предписаниям является для китайских руководителей не элементом тактики, а моральным императивом.
Китай стремится добиться от Соединенных Штатов стратегических взаимоотношений, чтобы противостоять на равных с соседями, которых он считает одновременно могущественными и алчными. Чтобы достичь этого уровня координации внешней политики, Китай готов пойти на уступки в области прав человека, но при условии, что они будут обставлены так, словно сделаны им добровольно по его собственному выбору. Однако настойчивость Америки на публично предписываемых условиях воспринимается в Китае и как попытка конвергенции его общества по меркам американских ценностей — и, следовательно, как унижение, — и как отсутствие серьезности со стороны Америки. Поскольку это предполагает, что у Америки нет национального интереса в сохранении равновесия в Азии как такового. Но если на Америку в этом смысле нельзя полагаться, то у Китая не будет никакого интереса идти ей на уступки. Ключом к китайско-американским отношениям — парадоксально, но даже по вопросам прав человека — является негласное сотрудничество по вопросам глобальной, особенно азиатской, стратегии.
В том, что касается Европы, Америка разделяет общие с нею ценности, но тем не менее оказалась не в состоянии разработать общую с ней политику или соответствующие институты на период после окончания холодной войны. Что же касается Азии, то Америка может определить желаемую общую стратегию, но не общность ценностей. Однако совершенно неожиданно в Западном полушарии начинает формироваться совпадение моральных и геополитических целей, слияние принципов вильсонианства и Realpolitik.
На ранних этапах политика Соединенных Штатов в Западном полушарии представляла собой в значительной мере пример интервенционизма великой державы. Провозглашенная в 1933 году Франклином Рузвельтом политика «доброго соседа» ознаменовала поворот в сторону сотрудничества. Межамериканский договор о взаимной помощи («Пакт Рио») 1947 года и Американский договор о мирном разрешении споров («Боготинский пакт») 1948 года обеспечили составные части системы безопасности, которые были оформлены в виде Организации американских государств. Объявленная президентом Кеннеди в 1961 году программа «Союз ради прогресса» привнесла элемент помощи иностранным государствам и экономического сотрудничества, хотя эта дальновидная политика была обречена из-за государственнической ориентации стран получателей этой помощи.
Во времена холодной войны большинство стран Латинской Америки управлялись авторитарными, в большинстве своем военными, правительствами, приверженными принципу государственного контроля над экономикой. Но с середины 1980-х годов Латинская Америка вышла из экономического паралича и с примечательным единодушием двинулась к демократии и рыночной экономике. В Бразилии, Аргентине и Чили военных сменили демократические правительства. В Центральной Америке прекратились гражданские войны. Обанкротившаяся из-за бездумного заимствования, Латинская Америка подчинилась финансовой дисциплине. Почти везде находящаяся под контролем государства экономика постепенно оказалась под воздействием рыночных сил.
«Инициатива для Америк», провозглашенная Бушем в 1990 году, и битва за Североамериканское соглашение о свободной торговле с Мексикой и Канадой, успешно завершенная Клинтоном в 1993 году, знаменуют собой самую новаторскую за всю историю американскую политику по отношению к Латинской Америке. После ряда взлетов и падений Западное полушарие, казалось, стоит на грани превращения в ключевой элемент нового и гуманного глобального порядка. Группировка демократических стран заявила о своей преданности делу народного правления, рыночной экономики и свободы торговли на всем пространстве полушария. Единственной марксистской диктатурой, все еще остающейся в Западном полушарии, является Куба. Во всех остальных местах националистические, протекционистские методы управления экономикой заменяются свободной экономикой, благоприятствующей иностранным капиталовложениям и оказывающей поддержку открытым международным торговым системам. При упоре на взаимность обязательств и совместные действия окончательной и возвышенной целью является создание пространства свободной торговли от Аляски до мыса Горн — подобная концепция еще совсем недавно была бы сочтена безнадежно утопичной.
Система свободной торговли, охватывающая все Западное полушарие, — первым шагом к ее созданию послужило Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА) — придаст обеим Америкам командную роль, независимо от того, как дальше пойдут дела. Если на деле возобладают принципы Уругвайского раунда Генерального соглашения по торговле и тарифам (ГАТТ), по которым велись переговоры в 1993 году, то Западное полушарие станет крупнейшим участником глобального экономического роста. Если возобладают дискриминационные региональные группировки, то Западное полушарие с его обширным рынком будет в состоянии успешно конкурировать с прочими региональными торговыми блоками. Действительно, НАФТА является наиболее эффективным средством для того, чтобы предотвратить подобную конкуренцию или победить в ней, если такое случится. Предлагая ассоциированное членство странам, находящимся за пределами Западного полушария, если те готовы соблюдать его принципы, организация НАФТА в расширенном составе способна создавать стимулы для соблюдения принципов свободной торговли и применять санкции по отношению к странам, настаивающим на более строгих правилах. В мире, в котором Америка зачастую вынуждена выстраивать баланс между своими ценностями и практическими нуждами, она обнаружила, что ее идеалы и ее геополитические цели сосредоточены в значительной степени в Западном полушарии, где зародились все ее устремления и где проводились ее первые крупные внешнеполитические инициативы.
Стартуя в третий раз за нынешнее столетие в деле создания нового мирового порядка, Америка встала перед основной своей задачей — установить баланс между двумя соблазнами, вытекающими из ее исключительности. Речь идет о балансе между понятием того, что Америка должна исправить все ошибки и стабилизировать любое нарушение равновесия, и скрытым инстинктом замыкаться на себе. Неразборчивая вовлеченность во все этнические беспорядки и гражданские войны в период по окончании холодной войны истощит выступившую в крестовый поход Америку. Тем не менее Америка, ограничивающаяся совершенствованием своих собственных добродетелей, в конце концов подчинит свою безопасность и процветание решениям, принимаемым иными обществами, находящимися в отдаленных регионах, над которыми Америка постепенно утратит контроль.
Когда в 1821 году Джон Куинси Адамс предостерегал Америку от поездок за границу в «поисках монстров, которых надо уничтожить», он даже не мог себе представить количество и масштабы монстров, которые будут существовать в мире после окончания холодной войны. Не всякое зло может быть поражено Америкой и еще меньше — Америкой в одиночку. Но некоторые монстры должны быть если не убиты, то по меньшей мере им следует давать отпор. И здесь более всего требуется критерий отбора.
Руководители Америки обычно отдавали предпочтение мотивации, а не структурным факторам. Им было важнее воздействовать на поведение, чем обращать внимание на расчеты своих партнеров. В результате этого американское общество отличается удивительным двойственным отношением к урокам истории. Американские фильмы часто изображают, как какое-то драматическое событие превращает злодея в образчик добродетелей (иногда так надоедливо), — отражение преобладающего у народа мнения о том, что прошлое не играет никакой определяющей роли и что всегда можно начать все сначала. В реальном мире такого рода метаморфозы редко можно встретить у отдельных личностей, а еще реже среди государств, которые представляют собой множество личностных выборов.
Отрицание истории выпячивает образ универсального человека, живущего по универсальным законам, не зависящего от прошлого, от географии или иных непреложных обстоятельств. А поскольку американская традиция скорее делает упор на универсальные истины, чем на национальные характеристики, американские политики обычно предпочитали многосторонние подходы национальным, то есть им больше подходили проблемы разоружения, нераспространения ядерного оружия и прав человека, чем сугубо национальные, геополитические или стратегические вопросы.