м по рангу среди многочисленных комиссий и секций, на которые разбилась конференция. В дополнение к этому существовал Совет пяти, состоявший из Верховного совета плюс глава правительства Японии; и Совет десяти, куда входил Совет пяти плюс их министры иностранных дел. Делегаты меньших стран могли свободно обращаться в элитные группы по поводу своих различных озабоченностей. И это подчеркивало демократическую природу конференции, но на это уходило много времени.
Поскольку до начала конференции повестка дня не согласовывалась, делегаты прибывали, не зная, в каком порядке будут рассматриваться те или иные вопросы. Таким образом, Парижская конференция закончилась, имея в итоге 58 различных комиссий. Большинство из них занималось территориальными проблемами. Учреждался отдельный комитет по каждой стране. В дополнение к этому были комитеты, занимавшиеся виновниками войны и военными преступниками, репарациями, портами, водными путями и железными дорогами, трудовыми вопросами и, наконец, Лигой Наций. В общей сложности члены комитетов и комиссий провели 1646 заседаний.
Бесконечные дискуссии по второстепенным вопросам не позволяли со всей ясностью осознать основополагающий факт того, что для завоевания прочного мира урегулирование должно базироваться на какой-то доминирующей концепции — особенный перспективный подход относительно будущего Германии. Теоретически такую роль должны были бы сыграть американские принципы коллективной безопасности и самоопределения. На практике же реальной проблемой конференции, оказавшейся к тому же неразрешимой, стали расхождения между американской и европейской концепциями международного порядка, особенно французской. Вильсон отвергал мысль о существовании структурных причин международных конфликтов. Полагая, что гармония является естественным явлением, Вильсон стремился к учреждению институтов, которые устранили бы иллюзию конфликта интересов и позволили бы утвердиться глубинному чувству мировой общности.
Франция, театр множества европейских войн и сама участник еще большего их количества, не давала убедить себя в том, что столкновение национальных интересов нереально, или в том, что существует некая вселенская, основополагающая гармония, до сего времени скрытая от человечества. Две немецкие оккупации на протяжении 50 лет вызвали у Франции ужас перед очередным раундом завоеваний. Она стремилась заполучить материальные гарантии своей безопасности, а задачу морального усовершенствования человечества оставить другим. Но ощутимые гарантии предполагали либо ослабление Германии, либо твердое заверение в том, что в случае новой войны другие страны, особенно Соединенные Штаты и Великобритания, выступят на стороне Франции.
Поскольку Америка выступала против расчленения Германии, а перспектива коллективной безопасности представлялась Франции чересчур призрачной, единственным решением проблемы Франции представлялось американское и британское обязательства защищать ее. А именно это обе англосаксонские страны всеми силами стремились не давать. Без перспектив такого рода гарантий Франции оставалось выпрашивать для себя иные средства для достижения собственных целей. Америку защищало ее географическое положение, а капитуляция германского флота и его передача победителям развеивала опасения Англии относительно угрозы ее господству на морях. И одну лишь Францию из числа победителей просили основывать собственную безопасность на мировом общественном мнении. Ведший от имени Франции переговоры Андре Тардье утверждал, что:
«Для Франции, как и для Великобритании и Соединенных Штатов, необходимо создание зоны безопасности. …Эту зону морские державы создают при помощи своих флотов и благодаря ликвидации немецкого флота. Такую зону Франция, не защищенная океаном и не способная устранить миллионы немцев, обученных ведению войны, обязана создать на Рейне посредством союзнической оккупации этой реки»[312].
И, тем не менее, требование Франции отделить Рейнскую область от Германии шло вразрез с американским убеждением в том, что «такой мир будет противоречить всему, что мы отстаивали»[313]. Американская делегация утверждала, что отделение Рейнланда от Германии и постоянное размещение там войск союзников вызовет вечное недовольство Германии. Член британской делегации Филип Керр сказал Тардье, что Великобритания считает независимое рейнское государство «источником осложнений и слабости. …Если произойдут локальные конфликты, куда они заведут? Если из-за этих конфликтов случится война, ни Англия, ни ее доминионы не проникнутся глубочайшим чувством солидарности с Францией, вдохновлявшим их во время последней войны»[314].
Французские руководители были гораздо менее озабочены последующим недовольством Германии относительно ее конечной мощи. Тардье стоял на своем:
«Вы говорите, что Англии не нравится, что английские войска используются далеко от дома. Речь идет именно об этом. У Англии всегда были войска в Индии и Египте. Почему? Потому, что она знает, что ее граница проходит не в районе Дувра. …Просить нас отказаться от оккупации — это все равно, что просить Англию и Соединенные Штаты затопить весь свой боевой флот»[315].
Если Франции будет отказано в буферном государстве, ей потребуются какие-то другие гарантии, предпочтительно в виде союза с Великобританией и Соединенными Штатами. Если понадобилось бы, Франция была готова принять такую интерпретацию концепции коллективной безопасности, какая позволила бы достигнуть тех же результатов, что и традиционный альянс.
Вильсон так сильно стремился к учреждению Лиги Наций, что время от времени выдвигал теории в поддержку надежд Франции. В ряде случаев Вильсон характеризовал Лигу как международный трибунал, где будут разрешаться споры, меняться границы и где международные отношения приобретут так необходимую гибкость. Один из советников Вильсона, доктор Исайя Боуман, так обобщил вильсоновские идеи в письменной справке, составленной на борту корабля, доставлявшего их в декабре 1918 года на мирную конференцию. Лига должна была обеспечить: «…территориальную целостность плюс последующие изменения условий и изменения границ, если может быть доказано, что свершилась несправедливость или что изменились обстоятельства. И такого рода перемены будет легче осуществить тогда, когда улягутся страсти, и все дела можно будет рассматривать скорее в свете справедливости, чем в свете следующей сразу же за окончанием продолжительной войны мирной конференции. …Противоположностью подобному курсу было бы отстаивание идеи великих держав и баланса сил, а такая идея всегда влекла за собой лишь агрессию, эгоизм и войну[316].
После пленарного заседания 14 февраля 1919 года, на котором Вильсон раскрыл содержание Устава Лиги Наций, он почти в тех же выражениях говорил со своей женой: «Это наш первый настоящий шаг вперед, поскольку я теперь понимаю, еще больше, чем когда бы то ни было, что, как только Лига будет учреждена, она сможет выступать в роли арбитра и исправлять ошибки, неизбежные в мирном договоре, который мы в настоящее время пытаемся составить»[317].
По задумкам Вильсона, Лига Наций должна была обладать двойным мандатом на принуждение к миру и на исправление возникших при этом несправедливостей. Тем не менее Вильсона при этом одолевало двойственное ощущение. Невозможно было найти хотя бы один исторический пример того, как европейские границы менялись бы по призыву к чувству справедливости или в соответствии с чисто юридической процедурой; они изменялись — или защищались — во имя конкретного национального интереса. И все же Вильсон отлично понимал, что американский народ даже самым отдаленным образом не был готов нести военные обязательства по защите положений Версальского договора. В сущности, идеи Вильсона преобразовывались в институты, эквивалентные мировому правительству, к чему американский народ был готов в еще меньшей степени, чем к исполнению функции глобальной полицейской силы.
Вильсон стремился обойти эту проблему, делая упор скорее на мировое общественное мнение, чем на мировое правительство или военную силу в качестве крайней меры против агрессии. В феврале 1919 года он так описывал это участникам мирной конференции:
«…посредством этого инструмента [Лиги Наций] мы оказываемся в зависимости в первую очередь и главным образом от одной великой силы, и это моральная сила мирового общественного мнения…»[318]
А то, что не могло бы быть разрешено при помощи мирового общественного мнения, бесспорно, довело бы до конца экономическое давление. В письменной справке Боумана говорится следующее:
«В делах, связанных с наказанием, была альтернатива войне, а именно бойкот; государству, виновному в преступном поведении, может быть отказано в торговле, включая почтово-телеграфную связь»[319].
Ни одно европейское государство еще не видело подобного механизма в действии и не смогло бы заставить себя поверить в реальность его существования. В любом случае, слишком много было ожидать от Франции, которая потратила столько крови и средств на собственное выживание, чтобы она в итоге столкнулась с вакуумом в Восточной Европе и с такой Германией, реальная сила которой была значительно больше ее собственной.
Для Франции в этом случае существование Лиги Наций оправдывалось одной только целью, и это была активизация военной помощи, направленной против Германии, если таковая понадобится. Древняя и к тому времени истощенная страна, Франция не могла заставить себя довериться основополагающему принципу коллективной безопасности, состоящему в том, что все страны станут оценивать угрозы одинаково, или если это так, то они должны будут прийти к одинаковым выводам относительно того, как им противодействовать. Если система коллективной безопасности не сработала бы, то Америка и, возможно, Великобритания ее всегда смогли бы защитить, в самом крайнем случае, своими силами. Но для Франции не было такого самого крайнего случая; она должна была бы четко и безошибочно определиться с первого раза. Если основополагающая предпосылка в отношении системы коллективной безопасности оказывалась ошибочной, Франция, в отличие от Америки, не смогла бы вести еще одну классическую войну; она перестала бы существовать. Таким образом, Франции не требовалась общая страховка, ей нужна была гарантия применительно к конкретным обстоятельствам. А американская делегация решительно отказывалась предоставлять таковую.