ском байло находился coza, турецкий инструктор, который обучал giovani della lingua турецкому языку и обычаям турок[622]. Каждое посольство в Константинополе имело янычар для защиты их обитателей и контроля за ними: количество янычар было от двух до восьми, в венецианском посольстве было четыре янычара.
У каждого члена famiglia венецианского байло были свои обязанности, суть которых – помощь в выполнении обязанностей венецианского байло. Срок пребывания на посту байло в Константинополе составлял около трех лет.
Пребывание чрезвычайного венецианского посольства в Константинополе было заполнено визитами к важным персонам турецкого двора, обычно к визирям султана, затем следовала аудиенция/аудиенции у султана, затем решение/ нерешение цели посольств, перед отбытием снова следовали визиты к визирям, прощальная аудиенция у султана, но ее могло и не быть. И отбытие на родину. Время пребывание в Константинополе могло быть длительным, а время отбытие было еще и связано с удачной погодой. Например, посольство Джакомо Соранцо в 1582 г. в последующие два дня после своего прибытия в Константинополь совершило четыре визита: посетив первого визиря (великого визиря) турецкого султана[623](В какой-то степени эту процедуру воссоздает Жан-Батист Ван Мур (1671–1737) на своей картине «Аудиенция у Великого Визиря», 1724.), второго, третьего, четвертого визирей[624]. Аналогичные визиты к визирям были совершены и перед отбытием венецианской миссии из Константинополя.
Кроме этих визитов были две аудиенции у султана во дворцовом комплексе Топкапы. Аудиенция у султана, видимо, проходила так, как подобное мероприятие изобразили на своих полотнах Жан-Батист Ван Мур «Ахмед III, дающий аудиенцию в Палате аудиенций», 1727), Джанантонио Гварди (1699–1760) «Султан, принимающий посольство») и Константин Капидалы (Konstantin Kapidagli (года жизни неизвестны) «Султан Селим III, восседающий на троне во время аудиенции», около 1789 г.
Традиционными дарами венецианского правительства для визирей были ткани – золототканое полотно, бархат, Дамаск, атлас, одежды из дорогих тканей, а также головы сахара, сыра[625].
Султану вручались золототканые одежды, ткани – бархат, Дамаск, сатин, серебро[626]. Как это проходило, отражает иллюстрация работы Zacharias Wehme (1558–1606) из «Turkenbuch» (1580–1582), посвященной посольству к турецкому султану посла императора Давида Унгнада в 1573 г. На этой иллюстрации показана процессия несущих посольские дары, посол, сопровождаемый двумя стражами, который должен пройти мимо султанских сановников, стоявших в линию перед султаном, и оказаться перед султаном, султан же восседает на возвышении в Палате аудиенций[627].
В дипломатической практике османского государства применялись те же составные элементы, что и в европейском, и в частности в венецианском дипломатическом обиходе. Прибывших встречали важные лица на границе государства, размещали, посольство совершало визиты к первым лицам страны, удостаивалось аудиенции у правителя по прибытии и отбытии, вручая свои дары и получая ответные. За исключением того, что не было личного вербального контакта между послом и султаном на аудиенции. Правда, опасность состояла в том, что посольство не знало, как может закончиться их визит к турецкому султану, который мог по своему желанию распорядиться их жизнью, заключить в тюрьму или даже лишить жизни[628].
Среди венецианских послов назначение ко двору турецкого султана считалось неоднозначным[629]. С одной стороны, это было почетная миссия, дававшая возможность карьерного роста, с другой стороны, опасная. Опасность была связана с долгим, трудным и небезопасным путем[630], а также тем, что жизнь самого посла могла быть подвергнута разным испытаниям при дворе султана. Послы могли оказаться в заключении, а то и быть казненными. Обеспокоенность у послов вызывала неопределенность отношения к ним как визирей, так и самого султана. Ни богатые дары, ни старые связи с первыми лицами государства не гарантировали стопроцентную уверенность в своей безопасности.
Во время военных действий байло могли оказаться в заложниках, но чаще их подвергали домашнему аресту, иногда арестованному байло даже разрешали покинуть дом. В редких случаях байло казнили. Возможность такого исхода была еще одним сдерживающим фактором для принятия этой должности. Например, во время Критской/Кандийской войны 1645–1669 гг. в 1649 году весь штат венецианского байло был арестован. Байло Джованни Соранцо был посажен в колодки в крепости Румелихисар, старший драгоман Джованни Антонио Грилло был казнен[631]. Эти события изображены в Кодексе Чиконьи (МСС, Cod. Cicogna 1971)[632]. В тюрьме во время войны побывали: Джакомо да Канал (байло в 1536–1539 гг.) с началом военных действий оказался в тюрьме, был освобожден, чтобы подписать мир 8 октября 1536 г.[633]; Маркантонио Барбаро (1658–1574), заключен в тюрьму после того, как началась Кипрская война 1570–1573 гг., освобожден после ее завершения[634]; Альвизе Контарини (байло в 1636–1640 гг.), освобожден из тюрьмы после уплаты денежного взноса[635]; Андреа Меммо (байло в 1713–1715 гг.) – во время войны оказался в тюрьме, освобожден после заключения мира, по возращению на родину стал кавалером[636]. Такая же участь в период военных действий постигла и Паоло Барбариго, и Маркантонио Барбаро, и Николо Джустиниана[637].
Климат также провоцировал болезни. Так, например, задержка в Константинополе из-за нанесения визитов Джакомо Соранцо султану и визирям в его третий вояж ко двору турецкого правителя, привела к тому, что он заболел. Эта болезнь вызвала серьезные опасения за его жизнь. В 1561 г. от чумы в Константинополе умер байло Джироламо Ферро[638].
Кроме того, все венецианские байло прекрасно знали, как писал Джакомо Соранцо, что «всем хорошо известно, что многие дела, касавшиеся мира или войны, решаются с помощью подношений (presenti)»[639]. А это влекло за собой определенные траты не только казенных, но и собственных средств.
Ко двору турецкого султана отправляли представителей (за редким исключением, когда это были представители читтадини) наиболее знатных семей Венеции. Это: Брагадин, Бембо, Вениер, Дандоло, Джустиниан, Капелло, Контарини, Корнаро, Меммо, Морозини, Руццини, Трон и другие[640].
Среди этих фамилий были представители семьи Соранцо. Они побывали либо как байло, либо с миссиями в Константинополе в 1397 г. (Бенедетто Соранцо (занимал должность капитана generale del Golfo[641]), в 40-х гг. XVII в. (Джованни Соранцо (байло в 1640–1642 гг. (по данным М. П. Педани[642]) (по данным Т. Бертеле в 1642 г.)[643] и в конце XVII – начале XVIII в. (Лоренцо Соранцо (в 1699–1704 гг.), сначала чрезвычайный посол для заключения Карловицкого мира, потом байло)[644].
Я. Тинторетто. Портрет молодого человека с золотой цепью. Ок. 1555 г., холст, масло, 103 × 76. Музей Прадо, Мадрид. Предположительно, портрет Джакомо Соранцо. Семья Соранцо являлась патроном Якопо Тинторетто
Мастерская Якопо Тинторетто. Портрет семьи Соранцо (Portrait of Fourteen Members of the Soranzo Family), 1551–1565, холст, масло, 151 x 216 (левый фрагмент). Пинакотека, Castello Sforzesco, Милан. На полотне Джакомо Соранцо изображен с цепью с розой Тюдоров, его награда за дипломатическую миссию при дворе английских монархов Эдуарда VI и Марии I
Джакомо Соранцо (1518–1599)[645] трижды побывал в Константинополе[646]. Первая поездка Джакомо Соранцо в Константинополь относится к 1565 г. После окончания своей миссии в Риме Джакомо Соранцо свой отчет об этом посольстве завершил обращением к Республике с просьбой не отправлять его байло в Константинополь в связи с неважным состоянием здоровья. В своей просьбе Соранцо сослался на запрет врачей и их обеспокоенность его физическим состоянием. Правда, Е. Альбери, пересказывая кратко эту часть отчета Джакомо Соранцо, отметил, что, несмотря на неблагоприятные прогнозы врачей и собственные жалобы, венецианец прожил еще 34 года[647].
Во всяком случае, по данным М. П. Педани, первый раз Джакомо Соранцо был в Константинополе как байло в 1566–1568 гг., в первых годах подготовки Османской империи к Кипрской войне, и вместе с послом Мариино Кавалли (Cavalli) видел начало зарождения конфликта[648].
Второй Джакомо Соранцо оказался в Константинополе в 1575 г.[649], возглавляя экстраординарное посольство Венеции, чтобы принести соболезнования турецкому султану Мураду III по поводу смерти его отца, султана Селима II