Столкнувшись по приезде в Иерусалим с недоброжелательным отношением нового губернатора Иерусалима, от которого во многом зависело не только личное положение епископа, но и успех протестантской миссии, Гобат обратился за поддержкой к британскому послу в Константинополе. Претензии епископа состояли в том, что губернатор отклоняет его ходатайства в защиту протестантов, не оказывает ему того уважения, какое выражали его предшественники, что на официальный визит Гобата к губернатору не последовало обратного визита, что учитель-миссионер, которого один из шейхов пригласил для обучения арабских мальчиков, заключен в тюрьму и что школа останется без учителя, если Гобат не даст за него гарантии[922].
Каннинг не замедлил использовать все рычаги влияния в Константинополе, и вскоре в Иерусалим на имя губернатора были доставлены грамоты, которыми Самуил Гобат официально признавался «английским протестантским епископом в Иерусалиме». Великий визирь Решид-паша, представляя Гобата иерусалимскому губернатору, призывал местные власти, «вследствии мирных и дружественных отношений между британским правительством и имперским правительством» Порты, «соблюдать необходимые формальности для выражения ему уважения и оказывать всю необходимую помощь, если таковая потребуется, в соответствии с настоящим официальным распоряжением»[923]. Те же требования предъявил к губернатору и министр иностранных дел Аали-паша, занявший пост после назначения Решида-паши великим визирем.
Обращая внимание, что епископ «не имеет права официального вмешательства или оказания защиты относительно протестантов, являвшихся субъектами Порты», министр выражал уверенность, что при необходимости гражданские власти Иерусалима «будут действовать с должным вниманием»[924]. Таким образом, в 1847 г. Самуил Гобат, в отличие от Александера, был официально признан Портой «духовной главой протестантов», и такого же признания первые лица османской империи потребовали от иерусалимских властей.
Это был очередной прорыв британской дипломатии – бывшего базельского миссионера, кандидатура которого была выдвинута прусской стороной, в Константинополе воспринимают как английского епископа, возглавляемую им миссию признают под протекторатом британского посольства, а сам Гобат, для большей надежности и эффективности, обращается не к прусским, а к британским дипломатам. При Гобате прозелитизм, считавшийся при Александере запрещенным приемом, стал сознательной обыденной практикой, или, как отмечал первый капеллан иерусалимской епископии Дж. Вильямс, из тех зол, которые лишь изредка случались во время миссии епископа Александера, они превратились в принцип действия по отношению к древним Патриархатам Востока[925].
А.Н. Муравьев, посетивший Восток в 1849/1850 г., в записке о состоянии Православной Церкви на Востоке поделился впечатлениями о работе британских представителей на Востоке во главе с Самуилом Гобатом: «Между тем не дремлют новые противники – англичане, равно страшные и православным и римлянам, как мне о том отзывался блюститель латинский Святой Земли[926]. Они в то же время имеют консула и епископа в Иерусалиме, следственно действуют и со стороны гражданской и духовной. Церковь их всех великолепнее на Сионе…., и консул вместе с епископом стараются как можно более умножить народность английскую в Святой Земле, вмешиваясь, даже весьма нагло, во все дела»[927].
Не удивительно, что уже в начале 1850 г., то есть задолго до того, как был издан фирман о протестантских подданных султана, Муравьев, говоря о возрастающем влиянии Англии в Святой Земле, не исключал и того, что наступит час, когда «можно будет видеть Иерусалим и все святые места в руках англичан»[928]. И почвой для горьких, но, как показал опыт Подмандатной Палестины, вполне реальных прогнозов, послужило наблюдение за совместной работой протестантской епископии и британского консульства.
И епископ Гобат и консул Дж. Финн в своих действиях всецело опирались на поддержку посла в Константинополе сэра Каннинга, который использовал свое влияние на великого визиря Решид-пашу и турецких министров, чтобы добиться значительных уступок Великобритании не только в военноэкономическом, но и в религиозном отношении.
Поощрение «англиканского миссионерства» среди православной паствы Восточных Церквей вело к ослаблению влияния Патриархов за счет перехода в протестантизм членов общин, на которых в дальнейшем могли опираться британские представители в целях расширения политического, коммерческого, религиозного присутствия в регионе.
Каннинг и Афон. Пристальное внимание Каннинга к конфессиональным вопросам распространялось не только на Сирию и Палестину, но и на другие вилайеты Османской империи, о чем, в частности, свидетельствует его посещение Афона осенью 1850 г.[929] Путешествие Каннинга на Афон и острова Эгейского моря было продиктовано соображениями служебной необходимости. Как писал дипломат адмиралу Паркеру незадолго до отправления из Константинополя, он собирался «посетить некоторые места, которые давно хотел взять под личное наблюдение в целях общественной службы» и «рассчитывал, с определенной уверенностью, на достижение своей цели»[930].
В другом письме к адмиралу от 4/16 октября 1850 г. задачи «морской прогулки» были прописаны более детально: «Цели этой поездки, – писал посол – состояли в посещении несколько мест, где обитают британские (ионические) семьи, занимающиеся торговлей и нуждающиеся в защите, не предоставленной им до сих пор в форме консульского представительства. Кроме того, я собирался связаться с монастырями на горе Афон, являющейся одной из твердынь русского влияния в этой стране. Есть основания полагать, что там недавно проводилась подготовка к приведению в движение какой-то активной интриги»[931]. Таким образом, намерение Каннинга лично убедиться в основательности «афонских слухов», было связано в первую очередь с обеспокоенностью активизацией российского присутствия на Афоне.
Внимание, которое начал проявлять дипломатический и синодальный Петербург к Святой Горе в канун Крымской войны, не могло не насторожить британских дипломатов, опасавшихся влияния России на Афон в связи с ростом русского монашества. В понимании Каннинга, Афон с его многонациональным населением и сложными межэтническими отношениями, как и святые места Палестины, обладал необходимым ресурсом, который можно использовать в качестве инструмента влияния в политическом противостоянии держав на Христианском Востоке.
Как выяснил российский посланник в Константинополе В.П. Титов, «афонская» миссия Каннинга заключалась в том, чтобы лично убедиться в достоверности информации «о военных боеприпасах и значительных запасах оружия, которые монахи скрытно собрали за стенами монастырей»[932]. Подобные подозрения, по мнению Титова, и вынудили Каннинга отправиться в «прогулочный» вояж к берегам Афона. Впрочем, посланник полагал, что «в этой ситуации визит сэра Стрэтфорда мог лишь быть благотворным, способствуя рассеиванию несправедливых и абсурдных подозрений»[933].
Кроме того, при посещении Афона Каннинг, как и другие британские дипломаты, использовал право британского покровительства греческим монахам с Ионических островов, находившихся под протекторатом Великобритании. Дипломатическая поддержка ионических греков являлась одной из главных «зацепок» британских послов для оправдания их вмешательства в дела Православного Афона[934].
Фирман 1850 г. о признании протестантов в Османской империи. Кульминацией влияния сэра Каннинга на этнорелигиозную ситуацию в ближневосточном регионе стало издание в ноябре 1850 г. фирмана, которым, турецкое правительство признало, наконец, за протестантами те же права, которыми пользовались остальные туземные христианские общины Османской империи. По примеру православных сообществ, главы которых несли ответственность перед Портой за свою паству, официальным представителем протестантов перед турецким правительством был назначен епископ Самуил Гобат.
Согласно высочайшему султанскому указу, в обязанности епископа входило предоставление сведений о всех изменениях в составе протестантской общины. Помимо прочего, великому визирю предписывалось, «ни на йоту не позволять, чтобы их (протестантов) беспокоили, в частности и в целом, и пускать в оборот все внимание и настойчивость, чтобы поддерживать их в спокойствии и безопасности». В случае же необходимости, «им было позволено сделать доклад Высочайшей Порте о положении их дел посредством Агента»[935].
Отдавая долг почти десятилетним усилиям сэра Каннинга в Константинополе, представители Пруссии называли издание фирмана «самой блистательной победой, которой добился британский посол»: «“Невозможно, чтобы Порта отменила религиозный закон”, – говорили тогда некоторые корреспонденты, прежде всего турецкие, чем немецкие. И тем не менее, Порта уступила! Нужны ли еще доказательства того, что Порту можно заставить пойти на любые уступки, энергично требуемые крупной европейской державой?»[936]
Изданием фирмана официально узаконивались права протестантских общин, наравне с другими конфессиями, чем открывался прямой путь к прозелитизму среди православного населения. Долгожданный фирман 1850 г. позволял Гобату и его миссионерам обещать всем перешедшим в протестантизм (не только православным, но и католикам) покровительство британского консульства. Несмотря на противодействие со стороны православных и католических общин и, соответственно со стороны российских и французских дипломатов, Гобат был убежден, что «в этой стране дверь для проповеди Евангелия местным жителям открыта»