Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России — страница 57 из 74

[937].

Деятельность Гобата получила признание протестантских миссионеров, справедливо воспринявших учреждение епископской кафедры в Иерусалиме как «еще один центр протестантского влияния»[938]. Центральную роль в продвижении англо-американского церковного и политического влияния американские миссионеры отводили сэру Стрэтфорду Каннингу[939], в чем с ними были согласны и российские церковные дипломаты того времени: «Уступая энергичным настояниям английского посольства в Константинополе, – писал прот.

Ф.И. Титов, – поддержанным прусским правительством, Порта скоро вынуждена была… дать протестантской общине в Турции, в частности, в Сирии и Палестине все права самостоятельной духовной общины…. и – что всего важнее – беспрепятственно обращать в протестантство райю, т. е. всех немусульманских подданных султана»[940].

В канун Крымской войны. При обострении военно-политической и церковно-дипломатической ситуации на Ближнем Востоке в преддверии Крымской войны концепция Каннинга, рассчитанная на охлаждение и последующий разрыв русско-греческих церковных отношений, приобрела особую актуальность. В начале 1850-х гг. в фокусе британской дипломатии оказался, казалось бы, сугубо церковный вопрос – о различиях в обрядах Русской и Восточной Церквей при принятии в православие из инославных конфессий. Полемика, поднятая англиканским диаконом из Магдалин-Колледжа в Оксфорде Уильямом Пальмером, была взята на вооружение сэром Каннингом, стремившегося убедить Константинопольский Синод в «отклонении» Российской Церкви от греческого православия, в расчете, что церковный раскол между Россией и Константинополем мог бы способствовать падению авторитета России на Православном Востоке[941].

По словам советника российского консульства в Афинах

B. С. Неклюдова, накануне и во время Крымской войны все действия британской дипломатии были направлены на то, чтобы «явить пред иноверными столь жадно ими желаемый соблазн распрей и разногласия меж сынами одной и той же ненавистной им Церкви»[942]. Замысел Каннинга состоял в том, чтобы различия в обрядах Российской и Греческой Церквей представить как догматические расхождения. Как отмечал Неклюдов, «великобританский представитель в Константинополе основывал на сем факте свои настоятельные убеждения Вселенскому Патриарху к разъединению Греко-Восточной Церкви с Российскою, оказавшеюся будто бы неверною преданиям православия»[943].

Успехи британской дипломатии подавали Каннингу надежду и в дальнейшем осуществлять вмешательство в церковные дела Востока, в расчете на константинопольских фанариотов[944] – органичных союзников султанской власти.

Летом 1852 г. «великий посол» сэр Стрэтфорд Каннинг, на протяжении десяти лет державший в своих руках нити управления многочисленным штатом консулов и консульских агентов, возвратился в Англию, полагая, что «Большая игра в улучшения на сегодня полностью закончена», и главная цель его пребывания на Востоке себя исчерпала[945]. Вряд ли устраивала его и позиция Патриарха Анфима IV, который, по свидетельству барона Жомини, «с твердостью отклонил» настояния Каннинга признать неверность Российской Церкви догматам православия[946]. Вскоре после отбытия посла, Патриарх оставил Константинопольскую кафедру.

Незадолго до отъезда Каннинга из Константинополя протестантские миссионеры преподнесли ему адрес от 27 мая 1852 г., в котором выражали «глубочайшее и неподдельное сожаление» по поводу предстоящего отъезда посла, на протяжении двух десятилетий обеспечивавшего дипломатическую поддержку их деятельности перед турецкими властями. В послании говорилось, что за двадцать лет, проведенных ими на Востоке, «благодаря огромным заслугам» сэра Каннинга, «во многих областях можно наблюдать ощутимый прогресс», и в первую очередь «в отношении свободы вероисповедания». Помимо свидетельства о «многих изменениях к лучшему» в религиозном отношении и явном прогрессе в области образования, нравственного воспитания и книгоиздательства, в американском адресе упоминались нововведения, достигнутые при непосредственном участии британской дипломатии в социальной и гражданской сфере. Несмотря на то, что порой случались «шаги назад и досадные промедления, характерные для радикальных реформ всех времен», в заслугу Каннингу вменялось то, что «зависимые и притесняемые немусульманские общины пребывают сейчас в мире и покое»[947].

Уверяя, что последствия работы «великого посла» со временем «будут все очевиднее и превзойдут даже самые смелые ожидания», миссионеры выражали глубокое сожаление в связи с отбытием Каннинга, хотя и не исключали возможность его возвращения[948].

Не прошло и года, как в апреле 1853 г. Каннинг, уже с титулом лорда де Редклиффа, возвратился в Константинополь, где с присущей ему дипломатической маневренностью направлял переговоры между Портой, Францией и Россией по нужному ему руслу. Не упускал британский посол и возможности контролировать церковную политику Константинопольского престола посредством своего влияния на пробритански настроенных Патриархов. Так, в 1857 г., когда встал вопрос о смещении нерешительного и слабого Вселенского Патриарха Кирилла VII[949], в предвыборную борьбу вновь был готов вступить бывший Патриарх Анфим VI[950], известный тем при разрыве дипломатических отношений между Россией и Портой он подписал адрес с выражением подчинения и преданности султану, в котором позволил себе «отозваться о России, что Греческая Церковь не нуждается в ее помощи», за что получил репутацию предателя в собственном клире и пастве[951].

О духовной атмосфере в Константинополе в период предвыборной кампании сохранилось свидетельство архимандрита Феофана (Говорова), в то время настоятеля церкви при российском посольстве, который писал 9 марта 1857 г.: «Давно уже ходит молва о смене Патриарха. Ищет прежний Анфим. Редклиф с визирем готовы содействовать ему. Члены Синода, может быть, и не прочь бы переменить Патриарха [Кирилла] – доброго, но робкого, как говорят, и недалекого. Только предвидя, что, заведши речь о смене его, они должны будут принять Анфима – нелюбимого и ославившегося взяточничеством, – положили всеми силами стоять за настоящего Патриарха»[952].

«Доверенным человеком лорда Редклиффа и отъявленным доброжелателем Англии» называл Анфима VI и российский посланник в Константинополе А.П. Бутенев, сообщавший в МИД, что «он действует подкупом на турецких министров и, обогатившись не совсем законными средствами, может более чем другие способствовать к достижению патриаршего сана»[953].

Из донесения посланника известно, что первое совместное служение сохранившего за собой кафедру Константинопольского Патриарха Кирилла и русского епископа Кирилла (Наумова), назначенного начальником возобновленной в Иерусалиме Русской Духовной Миссии, на Рождество Христово 1857 г., было воспринято как свидетельство того, что «Россия великодушно простила грекам их грех». По словам Бутенева, «Патриарх [Кирилл] считает себя счастливым, что в его управление изгладилось злое впечатление от дерзкой выходки Патриарха Анфима, и что этим наглядным символом единства обеих Церквей обличились хитрые козни врагов Православия, которые постепенно нашептывали грекам, что русское богослужение и Русская Церковь далеко уклонились от хваленого нами единства»[954].

Из приведенного обзора очевидна антиправославная и ан-тироссийская направленность работы представителей Великобритании, нацеленных на подчинение британскому влиянию церковной политики Константинопольского престола, для чего использовался весь арсенал дипломатических средств – подкуп, интриги, поиск каналов влияния на великого визиря, министров Порты, Патриарха и иерархию. Воздействие на ход предвыборной кампании при избрании на Патриарший престол, влияние на православную иерархию Константинопольского Патриархата, как главного в системе Восточных Поместных Церквей, нагнетание общественного мнения о якобы «неправославии» Русской Церкви, умножение сомнений в единомыслии с тем, чтобы «посеять семена раскола» (о чем в православных греческих и российских кругах писали еще за десять-пятнадцать лет до Крымской войны) – все это составляло существенное звено работы британских дипломатов и позволяет говорить о том, что конфессиональный фактор служил неотъемлемым инструментом внешнеполитической стратегии Великобритании на Ближнем Востоке.

Глава 15Лорд Пальмерстон против Российской Империи (сюжет из истории российско-британских отношений XIX века)

М.В. Жолудов


Лорд Пальмерстон (1784–1865) был одним из наиболее крупных британских государственных деятелей и дипломатов XIX в. Этот человек оставил яркий след в истории. На протяжении сорока восьми лет он занимал различные министерские посты, чего в Великобритании не удавалось сделать никому ни до него, ни после. Начав государственную карьеру с должности младшего лорда Адмиралтейства в 1807 г., он завершил ее со своей смертью, находясь на посту премьер-министра в 1865 г. Пальмерсто