Начало войны ознаменовалось в Нидерландах небывалой денежной паникой. Все биржи закрылись, банки прекратили выдавать суммы по аккредитивам и даже по текущим счетам. При расплате в магазинах принимались только металлические деньги, размен бумажных купюр был крайне затруднен. С учетом невозможности получения денег по аккредитивам и трудности размена любой иностранной валюты, поставившей даже состоятельных лиц в безвыходное положение, миссия и генеральное консульство приступили к выдаче ссуд и размену русских денег на голландскую валюту. Поскольку официальные инструкции из Петрограда о выделении дополнительных кредитов на оказание помощи беженцам задерживались, средства на эти цели решили временно взять из фонда заработной платы сотрудников. Это дало беженцам возможность приобрести билеты и располагать хотя бы минимальными средствами на пропитание.
Последующее выделение Центром кредитов миссии для оказания помощи соотечественникам и установление порядка ее выдачи заметно разрядили ситуацию.
После оккупации германскими войсками Бельгии, особенно после падения Антверпена и переезда союзных миссий из Брюсселя в Гавр, императорской миссии в Гааге пришлось оказывать посильную помощь многочисленным русским подданным, оставшимся в этой стране. Миссия стремилась облегчить тяжелое положение русской колонии в Льеже, состоявшей главным образом из учащихся местных учебных заведений. Этот город, оказавшийся отрезанным от внешнего мира, немцы подвергли суровой расправе. Вскоре после его оккупации свыше 400 русских подданных арестовали и впоследствии интернировали в Мюнстерлагере, Цельлагере и других пунктах в Германии. Положение 200 русских, оставшихся в Льеже на свободе, было также незавидным. Они постоянно находились под угрозой ареста, официально лишенные права легальным путем покинуть страну.
Консульским работникам в Роттердаме и Гааге впервые пришлось работать в авральном режиме с такой огромной массой разных по возрасту соотечественников, представителей практически всех имущественных категорий – от банкиров и депутатов Государственной думы до шахтеров и мелких торговцев. Свои наблюдения о поведении этих людей, их желании вернуться на родину (или отсутствии такового) они впоследствии изложили в консульских донесениях в Петроград.
К каким же выводам пришли дипломаты?
Во-первых, при формировании отбывающих в Россию групп миссия неожиданно столкнулась с тем, что около 100 беженцев, получивших ссуды, уклонились от поездки, пытаясь вернуться обратно в оккупированную немцами Бельгию. Многие из выехавших в Англию как в транзитную страну не вернулись в Россию, поступив в учебные заведения в Лондоне или найдя там работу.
Во-вторых, немало людей, главным образом мелких торговцев-евреев, неоднократно обращались за помощью, но не собирались ехать на родину и возвращать полученные деньги. Большинство из них давно порвало всякую связь с Россией и являлось лишь формально русскими подданными.
Поэтому миссии приходилось с особой осторожностью относиться к просьбам о пособиях и ссудах со стороны этой категории беженцев, большей частью вовсе не желавших возвращаться на родину. Тем не менее, и таким лицам пришлось выдать довольно много ссуд и пособий ввиду их бедственного положения. Всего со времени начала войны миссией и генеральным консульством в Нидерландах оказана помощь почти 1300 лицам, причем зарегистрированы лишь главы семейств, подчас и многочисленных.
Предоставление беженцам бесплатного проезда в Архангельск через Великобританию не облегчило положение дел в Роттердаме. Хотя генеральное консульство продолжали осаждать просьбами о пособиях или бесплатных билетах в Великобританию, нежелание возвращаться в Россию затрудняло деятельность консульских работников, требуя от них тщательной перепроверки данных о просителях, что в условиях военного времени было крайне затруднительно. А ведь главная задача дипломатов состояла в том, чтобы содействовать возвращению русских подданных в Россию, а не содержать их в Нидерландах.
В донесениях российских дипломатов в Петроград, наряду с отчетами о решении практических вопросов, связанных с оказанием помощи российским подданным, содержится немало достойных внимания наблюдений экономического характера. Отмечается, в частности, рост «контрабанды» заморских товаров и сырья в Германию. Так, к 1916 г. поставки из Голландии мяса увеличились в 4 раза, а сыра – в 5 раз по сравнению с довоенным временем. Немцы же расплачивались углем, на котором работала вся нидерландская промышленность.
Легальная и «контрабандная» торговля по обе стороны фронта дала огромную прибыль. Золотой запас страны
за годы мировой войны вырос в 4,5 раза. В 1915–1918 гг. в сейфы центрального банка Нидерландов попало свыше 400 т драгоценного металла, в основном из Германии. К концу войны стоимость золотого запаса Голландии почти в 2 раза превышала общую номинальную стоимость всех бумажных денег, обращавшихся как в метрополии, так и в колониях.
Оказание помощи российским подданным во Франции столкнулось с серьезными трудностями, связанными с большим количеством бельгийских беженцев (около 600 тыс. бельгийцев-валлонов), к которым вскоре присоединились и многочисленные французы (700 тыс.) из северных районов, оккупированных немцами. И это при том, что начало Первой мировой войны подавляющее число французов встретило с воодушевлением. Президент Франции Р. Пуанкаре так описывал эти дни: «Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть. Мобилизация, начавшаяся 2 августа, заканчивается уже сегодня, она прошла с такой дисциплиной, в таком порядке, с таким спокойствием, с таким подъемом, которые вызывают восхищение правительства и военных властей»113.
«Опытные гарсоны не успевали менять опорожнявшиеся бутылки шампанского, – докладывал русский военный атташе Алексей Алексеевич Игнатьев. – Денег никто не жалел. Некоторые из этих гарсонов, уже уходившие на фронт, принимали участие в общем празднике: гости подносили им полные стаканы искристого вина. Широчайшие окна витрин и двери были настежь открыты, и скоро ресторан слился с улицей. По ней проходили кучки молодежи. «На Берлин! На Берлин!» – подхватывали они в темп марша этот победный клич. Больно было это слышать. Были ли это люди только невежественны, или просто обмануты? А быть может, они были счастливее меня, не сознавая всей тяжести предстоящей борьбы?»114.
Те же ощущения о французском патриотизме и о добровольцах, рвущихся на фронт, выразил в своих стихах и Н.С. Гумилев:
…Вышли кто за что: один – чтоб в море
Флаг трехцветный вольно пробегал,
А другой – за дом на косогоре,
Где еще ребенком он играл;
Тот – чтоб милой в память их разлуки
Принесли «Почетный легион»,
Этот – так себе, почти от скуки,
И средь них отважнейшим был он!
Правящие круги страны жаждали реванша за поражение во франко-прусской войне 1870–1871 гг. Уверенность в скорой победе и возвращении захваченные пруссаками Эльзаса и Лотарингии казалась им бесспорной. Ситуация, как известно, сложилась совсем не так, как это планировали французские генералы.
Те, кто побывал в Париже, знают, что в августе город пустеет – жители уезжают на морские курорты и по улицам бродят лишь туристы. На этот раз все по-другому – толпы патриотически настроенных парижан и не меньшее количество иностранцев, обеспокоенных своей судьбой.
В русское посольство, расположенное на тихой улочке Гренель, двинулись соотечественники115. Первыми пришли студенты. По традиции, сложившейся с давних времен, Франция являлась одним из главных центров притяжения русского студенчества. В первую очередь, разумеется, Париж, насчитывавший немало учебных заведений с бесплатным образованием. Только в Сорбоннском университете в 1914 г. обучалось 1,6 тыс. студентов и студенток из России, что составляло примерно половину всех иностранцев и 20 % всего французского студенчества. 512 россиян учились на историко-филологическом факультете (специализируясь главным образом на истории французской культуры), 250 – юристы и столько же естественников. На втором месте по численности русских находился университет Нанси, где количество русских студентов выросло с семи в 1903 г. до 450 в 1913 г. Около полусотни русских студентов обучалось в Гренобле, почти столько же в Лионе. Среди первых просителей о помощи оказалось более 20 групп преподавателей и учащихся, совершавших коллективные поездки по приглашению французских школ и университетов, а также и те, кто ранее учился в высших учебных заведениях Германии, а теперь оказались во Франции.
Не имея никаких инструкций из Петрограда, консульские работники не могли ответить на главный вопрос – как и где обменять обесцененные русские деньги, какую ссуду и на каких условиях может выдавать посольство. Тем временем количество просителей росло с невероятной скоростью. Вскоре в Париже появились шахтеры, трудившиеся в бельгийских каменоломнях, и сельскохозяйственные рабочие. К ним присоединились представители интеллигенции и купечества, традиционно отдыхавшие на морских курортах Нормандии и Бретани.
С утра и до позднего вечера соотечественники заполняли обширный двор посольства, коридоры и приемные канцелярии генерального консульства, а также значительную часть приемных и личных помещений, предоставленных послом для просителей.
Две-три недели ушло у сотрудников на организационные мероприятия по порядку и условиям выдачи денежной помощи. Она оказывалась в различной форме: лица, лишенные заработка и не имеющие никаких источников дохода в России, получали пособия. Некоторые, находившиеся в особо тяжелом положении (учащаяся молодежь, художники и т. д.), получали материальную помощь вплоть до 31 декабря 1914 г.
Генерал А.А. Игнатьев, анализируя настроения посетителей и их отношение к войне, писал: «Принимая в свое ведение во дворе посольства неорганизованную и возмущенную толпу, я не предполагал встретить в ней столь разнообразные и даже враждебные друг к другу элементы. «Я эмигрант, враг царского режима, – за